А недавно Массингэм выделил тебе за счет компании тот «порше», который теперь стоит в гараже и ремонт которого будет стоить целое состояние. Кроме того, требует объяснений еще нерасшифрованная ссуда в сумме 3500 фунтов.Повисла еще одна ужасная пауза. Слышно было только шипение магнитофона.— Это не просто моя квартира, — запротестовала я. — Ею часто пользуются директора и клиенты.— Ну а ты, как я понимаю, обеспечиваешь обслуживание.— Ни черта подобного, — в ярости выпалила я, — за кого ты меня принимаешь, за проститутку?Я дрожала от злости. Я вся взмокла. Аннабел Смит посмотрела в окно и приняла другую позу, демонстрируя свои красивые ноги.— Она что, обязательно должна находиться здесь? — продолжала я. — Я полагала, что присутствие женщины-полицейского лишь практикуется при общении с арестованной. И нельзя ли выключить этот проклятый магнитофон?Я представила, как они проигрывают кассету друг другу, лежа в постели, попивая «Чарльз Хейдсик» и хохоча до упаду. Гарэт потянулся и выключил его. А потом сказал: «Аннабел, детка, пойди принеси нам кофе и проверь, удалось ли Ксандру благополучно сесть в такси».Она улыбнулась и вышла, бесшумно прикрыв за собой дверь. Я с отвращением констатировала, что на ее черном костюме не было ни единой морщины.С минуту побарабанив пальцами по столу, Гарэт произнес:— Последние три года твое роскошное существование целиком обеспечивала компания. Если даже исключить ваши совместные с Ксандром увеселения, за тобой остается около шести тысяч фунтов. Я хочу, чтобы к концу месяца ты освободила эту квартиру, и завтра же отдала ключи от машины, принадлежащей компании. А вот это — твои неоплаченные счета за последний квартал, в том числе 425 фунтов за телефон — они оказались в столе Массингэма. Я хочу, чтобы ты их оплатила. Срок истекает. А долг компании должен быть возмещен в ближайшее время.Похолодев, я готова была расплакаться, но сдержалась, впившись ногтями в ладони.Гарэт обошел вокруг стола и навис надо мной. Я невольно подняла глаза. Его взгляд был таким твердым, а глаза такими черными, как уголь, который его предки добывали из шахт. Я прочла в них лишь ненависть и абсолютное презрение, как будто он, наконец, отомстил за все содеянное мной: за разбитую жизнь Кэти и Тода, за попытку разбить жизнь Гасси и Джереми.— Сейчас ты обыкновенная тунеядка, — беззлобно сказал он, — а я собираюсь заставить тебя работать, красавица. Никакой больше жизни за счет чужих денег и мужчин тоже. Кончен бал. Ты будешь работать и честно зарабатывать, как все остапьные.Я не могла даже отвести взгляд. Я сидела, загипнотизированная, как кролик светом фар.— Как твой кредитор, — продолжал он, — я бы хотел знать, когда ты собираешься погасить долги.— На следующей неделе, — прошептала я.— А каким образом?— Я продам акции.Он сочувственно посмотрел на меня.— Неужели твоя глупая голова не понимает, что за «Сифорд-Бреннан» сейчас не дадут ни гроша? Мы навели справки и в «Инлэнд Ревенб». Ты прилично задолжала и этой компании.Замаячила долговая тюрьма. Я схватилась кончиками пальцев за край стола. И тут меня прорвало.— Проклятый выскочка, — тихо начала я, — ты, чопорный толстый уэльский блюститель нравов, заявился сюда и изображаешь из себя Бога. Но тебе до Бога далеко. Ты просто задира и головорез. Все здесь просто уйдут в отставку, если ты станешь их унижать. Посмотришь! И тогда ты будешь выглядеть чертовски глупо со своими торжественными заявлениями о том, что по мановению волшебной палочки превратишь нас в чудо века. Я ненавижу тебя, ненавижу! — Я уже почти перешла на крик. — Войти сюда строем, оскорбить Ксандра и Томми Ллойда с одобрения этого жирного растрепы Рики!Я замолчана. К горлу подступил комок.Тут неожиданно что-то на мне щелкнуло. Это была бретелька от лифчика. Какой ужас! Я почувствована, как часть меня вырвалась на свободу.Гарэт посмотрел с недоумением, потом разразился смехом.— По тебе плачет сцена, Октавия. Почему бы тебе не заглянуть на Биллингсгейт Биллингсгейт — рыбный рынок в Лондоне.

? Я уверен, что они бы с радостью взяли тебя на роль торговки рыбой.— Не издевайся надо мной! — закричала я, нащупала позади себя пепельницу из граненого стекла и уже готова была запустить ему в голову, как он схватил меня за руку.— Не делай глупостей, — резко сказал он. — Не хочешь же ты отвечать еще и за оскорбление действием? Ну-ка брось это, брось!Я разжала пальцы. Пепельница с глухим стуком упала на ковер.Дико дрожа, я тяжело опустилась на стул.Гарэт протянул мне сигарету и дал прикурить.— Я расплачусь, — бормотала я, скрежеща зубами. — Если я поработаю фотомоделью, я смогу рассчитаться за шесть месяцев.— Времена изменились, красавица. Не так просто заработать и десять тысяч долларов в год. Работа не валяется. И тебе уже двадцать шесть, а не семнадцать, и это заметно. Кроме того, ты не настолько дисциплинированна, чтобы выдержать целый день, работая фотомоделью. Да и вряд ли тебе будет полезно смотреть час за часом в камеру. Станешь еще более самовлюбленной. Ради Бога, займись таким делом, где сможешь использовать свои мозги.Мои мысли закрутились, как паук в наполненной водой ванне, в поисках достаточно сокрушительного ответа. Меня спасло появление царицы бала — вошла приторно-сладкая миссис Смит с тремя чашками кофе. Она поставила одну мне.— Я не хочу, — холодно сказала я.— Не будь ребенком! — произнес Гарэт. — Если ты позвонишь Аннабел, она поможет тебе найти работу и подыскать жилье.Я вскочила на ноги.— Вот уж к кому я обращусь в последнюю очередь! — надменно сказала я, собираясь удалиться.Но не так-то просто достойно уйти всего лишь с одной бретелькой, да еще, когда надо перешагнуть через портфель, специально поставленный миссис Смит на дороге.— Я думаю, что у Аннабел найдется в сумочке английская булавка, если ты ее хорошенько попросишь, — заметил Гарэт.Я всхлипнула и выскочила из комнаты. Глава шестнадцатая Начиная с этого момента мною овладела слепая ярость. Для меня существовало только одно — отдать долги «Сифорд-Бреннан» и доказать этой пронырливой лисе — миссис Смит и Гарэту, что я вполне способна найти работу и сама позаботиться о себе.На следующий день я продала все свои украшения. Почти все они, кроме жемчуга, доставшегося мне от бабушки, были подарены мне моими приятелями, которые оказались очень щедрыми. Я получила за все девять тысяч фунтов. По словам ювелира, времена пошли не те, но я, по крайней мере, могла хоть чуть-чуть успокоить налоговую инспекцию, а также заплатить за телефон и услуги по дому. Приглашенная мной оценщица из дорогого комиссионного магазина купила почти весь мой гардероб за шестьсот фунтов, хотя мне это обошлось раз в десять дороже. Когда она копалась в моих вещах, я почувствовала себя так, как будто с меня сдирали кожу и при этом еще посыпали солью. Я оставила себе несколько самых любимых платьев. Кроме кое-какой мебели, картины Котмана, подаренной мне Ксандром в день, когда мне исполнилось двадцать один год, и картины с изображением райского сада над моей кроватью, все принадлежало компании.Вечером позвонил Ксандр.— Дорогая, как ты там? Я собирался позвонить тебе еще вчера, но умирал от простуды, а сегодня не было ни минуты свободного времени. Как прошла твоя беседа с Гарэтом?— Я бы не сказала, что спокойно, — ответила я. — Радоваться нечему. А как прошло твое сегодняшнее утро?— Да тоже не сказал бы, что спокойно. Он, безусловно, знает, как бить лежачего. Я уж подумывал об уходе, а потом решил, что, пожалуй, стоит остаться и посмотреть, сможет ли он вернуть нам былую репутацию. Он производит впечатление, правда?— Гнетущее, безусловно.— Смотри, не скажи это в Гате или Клермоне, или где-нибудь еще, — сказал Ксандр. — Но должен тебе признаться, он мне даже нравится. Он такой откровенно безжалостный.— Et tu Brute Et tu Brute — и ты, Брут! (лат.).

, — сказала я. — Послушай, как скоро я могла бы выставить на аукционе «Сотбис» две свои приличные картины?— Через пару месяцев, но ты не можешь продавать картины — это богохульство.
Потребовалось долго убеждать его в том, что это необходимо.Следующую неделю я провела в переговорах с управляющими банками, главными бухгалтерами, чиновниками налоговых служб, пока не убедилась в том, что сделала все возможное. Я даже, смирив гордыню, написала своей матери, но в ответ получила закапанное джином письмо, в котором говорилось, что она ничем не может помочь, потому что у нее самой проблемы с деньгами. «Ты не можешь запустить свои вороватые ручонки и в семейные деньги, — заключила она злорадно, — ими смогут распоряжаться только дети Ксандра или твои, если они когда-нибудь у тебя будут».Единственным выходом было забеременеть.Заплатив все, что можно, я осталась должна пару тысяч долларов налоговой инспекции и 3 400 фунтов «Сифорд-Бреннан». Те и другие снисходительно согласились на отсрочку.
Жара держалась уже шестую неделю. В каждом выпуске новостей звучало обращение к населению с призывом экономить воду и предупреждение об угрозе засухи. Крупный рогатый скот перевозили через всю страну в наименее засушливые районы. В этой удушливой жаре я тащилась по Лондону, пытаясь найти работу и жилье. Никогда не думала, что это будет так сложно.Благодаря одному преданному бывшему любовнику, который, несмотря на мой вспыльчивый характер и отсутствие пунктуальности, снимал меня в рекламных роликах для «Ривсона», я была уверена в том, что легко смогу получить работу такого рода. Но оказапось, что «Эквити» «Эквити» — профсоюз актеров в Великобритании.

в последние два года постепенно прекратил свое существование, так что я не смогла бы получить работу в телевизионной или кинорекламе, даже, если бы десять миллионов умирающих от голода безработных актрис не искали себе работу.С работой фотомодели дело обстояло еще катастрофичней. Побывав в нескольких студиях, я везде получила отказ. Видимо, я утратила свой блеск. В ушах так и звучали слова Гарэта о том, что мне уже не семнадцать, и это заметно. Первый фотограф, с которым я договорилась о работе, отказал мне, потому что я явилась с часовым опозданием. Другой, заставив меня в течение четырех часов демонстрировать в духоте меховые шубы и требуя от меня выносливости дрессированной лошади, выгнал меня, когда я начала возражать. Третий уволил за то, что я слишком долго наносила макияж. Найдя еще одно агентство, я предприняла и там две неудачные попытки работать. В результате в рубрике светской хроники одной из газет появилась гнусная статейка о моей неспособности сосредоточиться на чем-то одном. После этого никто больше не собирался брать меня на работу. Так или иначе, но Гарэт был прав: целый день смотря в камеру, больное сердце не исцелить.Я переключилась на агентства, предоставляющие секретарскую работу. Я интересовалась тем, что они могут мне предложить. Они в ответ интересовались тем, что могу предложить им я. Постепенно я поняла, что абсолютно ничего не умею. Я нашла работу в одной из фирм, расположенных в Сити, где в мою обязанность входила регистрация документов. Но и тут — опять катастрофа: за два дня я совершенно разрушила их систему учета. После этого агентство предложило мне работу секретаря в приемной.— Все, что от вас требуется, мисс Бреннан, это быть приветливой и направлять посетителей на нужный этаж.Мне казалось, что я справлялась с этим, но на четвертый день моей работы меня вызвала заведующая кадрами.— Секретари в приемной должны быть дружелюбными, готовыми помочь. К тому же от них зависит первое впечатление от фирмы, которое получает посетитель. Боюсь, что вы слишком высокомерны, мисс Бреннан. В наше время нельзя смотреть на людей свысока. Все сходятся во мнении, что у вас плохие манеры.«Плохие манеры!» — сразу возникали ассоциации с пришедшим в упадок величественным домом. Мне потребовалось всего несколько секунд, чтобы понять, что она выставляет меня. На третьем месте я улыбалась и улыбалась, пока у меня не заболела челюсть. Я продержалась до четверга. Тут мне кто-то сказал, что я должна сесть на коммутатор. Еще никто и никогда не расставался с ним так быстро, как я. После того, как я дважды разъединила управляющего с его возлюбленной и четыре раза прервала закрепляющий сделку разговор коммерческого директора с Нигерией, пришла старшая секретарша с подсиненными волосами и лоснящейся красной физиономией и наорала на меня. Не выдержав, я наорала в ответ. Когда в пятницу утром я получила мой первый конверт с заработанными деньгами, в нем находилось и уведомление о моем увольнении.Наверное, все это было неплохо для формирования характера, но не ахти как для морального состояния. Кроме того, я усвоила горькую истину, что красота в большой степени производное от времени и денег. В старые добрые времена, когда я могла позволить себе спать до обеда и проводить весь день, загорая, питая свое лицо кремом, приводя в порядок ногти и себя в надлежащий вид перед выходом в город, ничего не стоило хорошо выглядеть. Теперь наступили другие времена. Надо было встать в восемь, чтобы успеть на работу к половине десятого, ехать в метро, стиснутой до полусмерти толпой пассажиров, целый день крутиться, не имея возможности даже взглянуть на себя в зеркало и возвращаться без сил домой не раньше семи. Я похудела еще на семь фунтов. От моей самоуверенности ничего не осталось. Впервые в жизни я шла по улице, и никто не смотрел мне вслед. Каким-то образом это даже приносило облегчение.После того, как мне отказали и в этом агентстве, я обзвонила нескольких старых друзей, владеющих небольшими модными магазинчиками. Реакция у всех была одинаковой. Либо у них проходило сокращение, либо они говорили, что работа такого рода будет слишком скучна для меня, что на самом деле означало, что мне просто не доверяют.По вечерам я искала квартиру, что приводило меня в полное уныние. Рассчитывая только на себя, я не могла себе позволить ничего даже более-менее сносного, а в своем нынешнем моральном состоянии одна мысль поселиться с другими девушками приводила меня в ужас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25