https://wodolei.ru/catalog/vanni/
она все рассказала о сыщике своему другу, но двое мужчин просто вежливо поклонились и взглядом не намекнув, что уже встречались.Фонс рассказал леди Перивейл, что нашел женщину, похожую на нее, и что она даст свидетельское показание в должный срок.– Она не побоится придти и признать, что путешествовала с полковником Рэнноком по Алжиру? – удивилась леди Перивейл.– Нет, не побоится, при условии, что получит достаточное вознаграждение. Она готова сказать правду – и к черту стыдливость! – за две сотни фунтов.– Дайте ей в десять раз больше, если ей нужны деньги! – вскричала леди Перивейл. – Но что нам делать, если никто не захочет меня оклеветать? Господа Россеты прислали несколько вырезок из газет, написанных в очень наглом тоне, но, боюсь, этого вряд ли достаточно, чтобы обращаться с ними в суд.По просьбе Фонса она достала две газетных вырезки на рыхлой зеленоватой бумаге.
Из «Утреннего вестника»:«Леди Перивейл, чьи небольшие званые обеды после оперных спектаклей были столь популярны в прошлом сезоне, в этом году совсем отказалась от развлечений. Она живет в своем доме на Гровенор-сквер, но проводит лето в строгом уединении. Ее можно видеть по утрам, когда она ездит верхом заодно с «печеночной бригадой», иногда, во второй половине дня, ее экипаж появляется на променаде в парке, но она не принимала участия ни в одном из празднеств сезона, факт, который подал основание для досужей болтовни в самых тесных кругах избранного общества».
Из рубрики Миранды «Сливки общества» в газете «Геспер»:«Среди красавиц, блиставших на балу леди Морнингсайд, леди Перивейл блистала своим отсутствием, хотя в прошлом сезоне она была такой заметной фигурой в кружке Морнингсайдов. В чем причина нынешней застенчивости молодой и богатой вдовы, которая была царицей моды в прошлом году?..»
Были среди вырезок и другие, такого же смысла, тона и содержания.– Вы правы, леди Перивейл, – сказал Фонс, после сосредоточенного их прочтения, – они недостаточны. Надо подождать, пока не появится что-нибудь более подходящее.– А как вы думаете, кто-нибудь захочет меня оклеветать?– Я почти уверен, что в ближайшие несколько недель вы обратитесь в суд с жалобой на распускаемые в обществе клеветнические слухи.– И, надеюсь, я буду иметь удовольствие отстегать кнутом писаку, а заодно издателя, который опубликует эту ложь! – горячо откликнулся Холдейн.– Нет уж, пожалуйста, не надо, – вскричал Фонс, – ничего подобного не следует делать. Необходимо, чтобы леди Перивейл была оскорблена публично, чтобы она могла быть так же публично оправдана. Для этого обязательно появление в суде женщины, которую ошибочно приняли за миледи, только это придаст слухам необходимое качество скандала. Поэтому я должен вас просить, чтобы автор заметки, направленной против леди Перивейл, никак не пострадал лично.Холдейн промолчал. У него чесались руки – так хотелось испробовать силу толстой палки или кнута на спине писаки-негодяя. Он бы очень много дал, чтобы установить источник злопыхательской сплетни, которая преследовала любимую женщину и заставила даже его, обожающего поклонника, сомневаться в ее чистоте, а сейчас он очень стыдился того, что его вера в нее могла быть поколеблена.О, если бы нашелся кто-то, кого можно было бы назвать, причинив ему острую физическую боль, и принести этого козла отпущения в жертву его собственным угрызениям совести! ГЛАВА 12 Да, вся жизнь Грейс Перивейл переменилась. Острый глаз Джона Фонса не ошибся и в данном случае. Леди Перивейл в Раннимейд Грейндж очень отличалась от той женщины, с которой он разговаривал на Гровенор-сквер.Счастливая любовь не оставляет в сознании женщины места для тревожных мыслей, и в тот час, когда Грейс убедилась, что Артур Холдейн – ее верный и преданный возлюбленный, она стала забывать тех друзей, которые покинули ее, а прежде это стоило ей многих болезненных переживаний. Она уже не сердилась, ведь теперь былые друзья стали ей безразличны. Внешний мир, мир Мейфера и Белгравиа, с его нечистыми интересами и мелкими амбициями, мир южноафриканских миллионеров и новоиспеченной знати, мир, в котором все обитатели светских гостиных были в курсе дел друг друга, и в каждом, у кого не было миллионов, подозревали чуть ли не банкрота, эти сливки общества, этот сверхутонченный и загнивающий мир, слепящий и притягивающий своим ненатуральным блеском, казался теперь таким далеким от всего, что делает человека счастливым. Грейс и думать не хотелось об этом мире. Теперь мир Грейс был ограничен самыми тесными пределами. Он начинался и кончался поэтом, критиком, писателем, чьи мечты, мысли, суждения и надежды заполнили ее собственное сознание. Он стал ее миром, Артур Холдейн, литератор, за которого она должна была выйти замуж сразу же, как только нелепое скандальное происшествие попадет на свалку забытых миром событий.Все слова были, наконец, сказаны, слова, которые он таил в сердце еще два года назад, когда ее красота впервые осветила, как внезапно проглянувшее солнце, серую повседневность его жизни и когда он узнал, что, кроме внешней красоты, Грейс обладает умом и сердцем.Он тогда сумел сдержать себя и наслаждаться ее обществом под маской безразличия. Тому была причина, и не одна. Первая – она была богата, о ней говорили как о заманчивом призе на брачных бегах. Вторая – из-за ревности, смешанной со страхом, что броские таланты Рэннока и его обаяние уже завоевали ее сердце.– Ну, как я мог надеяться, черствый сухарь-писака, одержать верх над человеком, о котором говорили, что перед ним невозможно устоять? – спросил он Грейс, когда она упрекнула его за отчужденность и холодность в тот первый год их знакомства.– Черствый сухарь-писака создал самый патетический роман за всю вторую половину столетия. Каждая слеза, что я пролила над «Мэри Дин», делала мне автора книги все ближе и ближе. Конечно, не хочу притворяться: если бы этот человек был толст и стар, как Ричардсон, я не влюбилась бы в него. Но даже в этом случае я бы высоко ценила его общество, как молодые женщины в те времена ценили маленького, толстого типографа. Я бы тоже домогалась его общества и жадно ловила всякое его слово.– Не каждому писателю выпадает такая удача, – ответил Холдейн. – Думаю, я первый после Бальзака, кому его роман позволил снискать любовь, венчающую всю жизнь.Что могло быть прекраснее этого райского уголка в излучине Темзы в чудесные августовские дни? Другие мужчины уже поглядывали на Север, в Шотландию, приготовив собак и ружья, только и поджидая того дня, когда можно будет отправиться на охоту, но Артур Холдейн, тоже стрелок не из последних, получивший приглашения по крайней мере из полудюжины загородных усадеб, вел себя так, будто не знал, как обращаться с ружьем. Заядлый горожанин, никогда не расстающийся со своей лондонской окраиной, не мог быть счастливее его, наслаждавшегося своим речным бездельем, когда крокет – самое волнующее состязание, а кипячение чайника на костре – увлекательнейший вид спорта. Летние дни, золотистые вечера никогда не казались ему слишком долгими, и пурпур заката всегда вызывал удивление своей внезапностью.– Наверное, вы жаждете пострелять, – сказала как-то вечером Грейс, – и, наверное, готовы возненавидеть меня за то, что я вас держу около себя без дела. Я рада, что вы охотитесь не за болотной дичью, потому что боюсь болот с тех пор, как бедный Гектор простудился насмерть в один из ужасных августовских дней. Но почему бы вам не поехать к друзьям в Норфолк и не поохотиться на куропаток?– Вы очень добры и заботливы, но мои норфолкские друзья всегда были немного скучны, а теперь вообще станут невыносимы, удерживая меня вдали от вас.– Это, конечно, очень льстит моему тщеславию. Но я вовсе не хочу привязать вас к своей юбке.– Я вам скажу, если появится такая опасность. Но, как бы то ни было, я не собираюсь уезжать далеко от Лондона, пока ваше дело не будет решено в суде.Они надеялись, что еще до наступления поздней осени все кончится, и тогда они отправятся в Каир – самое подходящее место для этого времени года, а из Каира, возможно, поедут в Индию. Им хотелось вместе постранствовать по дорогам широкого мира. Однако и сейчас, на берегу Темзы, среди цветущих клумб под плакучими ивами, на лужайках Раннимейд Грейндж жизнь была так хороша, что они редко покидали эти прекрасные места, удаляясь от них не больше, чем на милю. Влюбленные подобны детям, играющим в саду и мечтающим о днях, когда они вырастут и поплывут в голубых небесах на воздушном шаре туда, где небо сходится с землей.Грейс, находясь в стране счастливых грез, не раз оглядывалась назад и вспоминала год, предшествовавший скандалу, когда человек, который был страстно влюблен в нее, казался ей холодным и чужим. И только по той настойчивости, с которой он искал ее общества, и тому удовольствию, с которым, зная ее любовь к чтению, рекомендовал ей то или иное произведение из лучшего, что было в современной литературе, леди Перивейл могла теперь судить, что его дружба была чем-то большим, чем просто восхищение, испытываемое каждым интеллигентным человеком при виде молодой, красивой и также интеллигентной женщины. Но, как бы ни восхищался Холдейн красотой, начиная с ее духовной сущности в картинах Берн-Джонса и кончая самой земной ее ипостасью, олицетворяемой римской цветочницей на ступеньках церкви Святой Троицы, его чувства никогда бы не были покорены красотой в сочетании с глупостью. Он был человеком, для которого общность мыслей являлась необходимым элементом любви. И в Грейс Перивейл он обнаружил и ум, и воображение, родственные его собственным мыслям и мечтам. Он находил совершенное счастье в ее обществе. Но тогда он был счастлив стать ее другом и не торопился признаться в любви, полагая, что в будущем, близко узнав его характер и душу, она правильно истолкует его чувства и побуждения.А затем он испытал жестокий удар, когда, после мучительной ревности, заставившей его думать, будто она предпочитает ему полковника Рэннока, он услышал рассказ об их путешествии по Югу.Он яростно опровергал клеветнические слухи. Если действительно правда, что ее видели в обществе Рэннока, то как можно, зная ее, хоть на мгновение усомниться в законном праве полковника на ее общество. Значит, они без огласки поженились, но, по какой-то известной только им двоим причине решили отложить обнародование сего свершившегося факта.Но над этой яростной защитой и над его «простодушием» смеялись.– Неужели вам не приходилось слышать о женщинах, забывших приличия? – спрашивали друзья. – Неужели, долгие годы живя в цивилизованном обществе, вы не знаете, что женщины способны на самые неожиданные поступки? Неужели вам никогда не приходилось слышать, что наиболее утонченные женщины, получившие самое лучшее воспитание, имеют пристрастие к бутылке и спиваются насмерть? И неужели вам не доводилось знать об ангелах домашнего очага, преданных женах и матерях, которые после двадцати лет почтенного и добродетельного супружества бежали из дома с учителями пения собственных дочерей? А с богатыми женщинами это случается чаще, чем с другими. Их развращает само их богатство. Эти маленькие Клеопатры мечтают о безумной страсти какого-нибудь Цезаря или Марка Антония.В тот лондонский сезон не было новости более ошеломительной, чем эти слухи о леди Перивейл. Ими его потчевали в каждом доме. Молодые женщины говорили о событии намеками, разыгрывая наивное удивление: «Что это за история, о которой все говорят?» Они делали вид, будто совершенно не понимают, что все это значит, но «мама решила больше никогда не встречаться с леди Перивейл. Поэтому, надо полагать, произошло что-то совершенно ужасное, учитывая, с какими людьми мама видится и кого приглашает к себе каждый сезон. Наверное, произошло нечто похуже того, что, по слухам, случилось с леди Такой-то или даже с миссис Как-ее-там зовут».Холдейн слушал подобные разговоры и чувствовал, как у него леденеет душа. И тогда он решил отдалиться от женщины, которую любил, испытывая страх и сомнения и ожидая, чем все закончится. «Если этот человек появится снова в обществе, значит, всему конец», – размышлял он.Каждый вечер из своей квартиры на Джермин-стрит он шел на Гровенор-сквер и часами мерил шагами тротуар поблизости от ее дома, так, чтобы видеть ее окна. Он избегал домов, где шумело веселье, с опущенными занавесями и группами зевак около, полицейскими и рассыльными. Он видел освещенные окна утренней комнаты и – иногда – грациозную тень, скользившую по гардине, и знал, что она дома, и одна. Ни разу мужской силуэт не появлялся между лампой и окнами. Бывала раз или два в неделю Сьюзен Родни. Иногда он видел, как в одиннадцать вечера Сьюзен уезжает в наемном экипаже. И ни разу не было человека, которого он боялся увидеть. Ни разу этот человек не переступил ее порог.А потом в клубе ему сказали, что Рэннока нет в Лондоне. Он вообще словно канул в воду. Говорили, что он отправился в Америку, но это было только предположение. Холдейн был на грани отчаяния. То было время убийственных сомнений, сменявшихся душераздирающими угрызениями совести. Однако все это осталось теперь позади, и жизнь превратилась в блаженную грезу о том уже скором дне, когда Грейс Перивейл будет его женой, и вечерние тени уже не разлучат их, и ночь перестанет мучить одиночеством.Сьюзен Родни была идеальной «третьей лишней» для влюбленных, так как "у нее было много собственных интересов и занятий. Все свободное время она отдавала сочинению оперетты, чем занималась уже не первый год, с очень слабой надеждой на то, что когда-либо удастся ее поставить, может быть, в Брюсселе или во Франкфурте. О Лондоне она почти не смела мечтать.Поглощенная композицией очередного восхитительного квинтета или хора, Сью бывала с влюбленными только тогда, когда они этого хотели, но они хотели этого очень часто, потому что ясное и веселое расположение ее духа гармонировало с их ощущением счастья. Она им обоим нравилась, и оба были уверены в искренности ее симпатии к каждому из них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Из «Утреннего вестника»:«Леди Перивейл, чьи небольшие званые обеды после оперных спектаклей были столь популярны в прошлом сезоне, в этом году совсем отказалась от развлечений. Она живет в своем доме на Гровенор-сквер, но проводит лето в строгом уединении. Ее можно видеть по утрам, когда она ездит верхом заодно с «печеночной бригадой», иногда, во второй половине дня, ее экипаж появляется на променаде в парке, но она не принимала участия ни в одном из празднеств сезона, факт, который подал основание для досужей болтовни в самых тесных кругах избранного общества».
Из рубрики Миранды «Сливки общества» в газете «Геспер»:«Среди красавиц, блиставших на балу леди Морнингсайд, леди Перивейл блистала своим отсутствием, хотя в прошлом сезоне она была такой заметной фигурой в кружке Морнингсайдов. В чем причина нынешней застенчивости молодой и богатой вдовы, которая была царицей моды в прошлом году?..»
Были среди вырезок и другие, такого же смысла, тона и содержания.– Вы правы, леди Перивейл, – сказал Фонс, после сосредоточенного их прочтения, – они недостаточны. Надо подождать, пока не появится что-нибудь более подходящее.– А как вы думаете, кто-нибудь захочет меня оклеветать?– Я почти уверен, что в ближайшие несколько недель вы обратитесь в суд с жалобой на распускаемые в обществе клеветнические слухи.– И, надеюсь, я буду иметь удовольствие отстегать кнутом писаку, а заодно издателя, который опубликует эту ложь! – горячо откликнулся Холдейн.– Нет уж, пожалуйста, не надо, – вскричал Фонс, – ничего подобного не следует делать. Необходимо, чтобы леди Перивейл была оскорблена публично, чтобы она могла быть так же публично оправдана. Для этого обязательно появление в суде женщины, которую ошибочно приняли за миледи, только это придаст слухам необходимое качество скандала. Поэтому я должен вас просить, чтобы автор заметки, направленной против леди Перивейл, никак не пострадал лично.Холдейн промолчал. У него чесались руки – так хотелось испробовать силу толстой палки или кнута на спине писаки-негодяя. Он бы очень много дал, чтобы установить источник злопыхательской сплетни, которая преследовала любимую женщину и заставила даже его, обожающего поклонника, сомневаться в ее чистоте, а сейчас он очень стыдился того, что его вера в нее могла быть поколеблена.О, если бы нашелся кто-то, кого можно было бы назвать, причинив ему острую физическую боль, и принести этого козла отпущения в жертву его собственным угрызениям совести! ГЛАВА 12 Да, вся жизнь Грейс Перивейл переменилась. Острый глаз Джона Фонса не ошибся и в данном случае. Леди Перивейл в Раннимейд Грейндж очень отличалась от той женщины, с которой он разговаривал на Гровенор-сквер.Счастливая любовь не оставляет в сознании женщины места для тревожных мыслей, и в тот час, когда Грейс убедилась, что Артур Холдейн – ее верный и преданный возлюбленный, она стала забывать тех друзей, которые покинули ее, а прежде это стоило ей многих болезненных переживаний. Она уже не сердилась, ведь теперь былые друзья стали ей безразличны. Внешний мир, мир Мейфера и Белгравиа, с его нечистыми интересами и мелкими амбициями, мир южноафриканских миллионеров и новоиспеченной знати, мир, в котором все обитатели светских гостиных были в курсе дел друг друга, и в каждом, у кого не было миллионов, подозревали чуть ли не банкрота, эти сливки общества, этот сверхутонченный и загнивающий мир, слепящий и притягивающий своим ненатуральным блеском, казался теперь таким далеким от всего, что делает человека счастливым. Грейс и думать не хотелось об этом мире. Теперь мир Грейс был ограничен самыми тесными пределами. Он начинался и кончался поэтом, критиком, писателем, чьи мечты, мысли, суждения и надежды заполнили ее собственное сознание. Он стал ее миром, Артур Холдейн, литератор, за которого она должна была выйти замуж сразу же, как только нелепое скандальное происшествие попадет на свалку забытых миром событий.Все слова были, наконец, сказаны, слова, которые он таил в сердце еще два года назад, когда ее красота впервые осветила, как внезапно проглянувшее солнце, серую повседневность его жизни и когда он узнал, что, кроме внешней красоты, Грейс обладает умом и сердцем.Он тогда сумел сдержать себя и наслаждаться ее обществом под маской безразличия. Тому была причина, и не одна. Первая – она была богата, о ней говорили как о заманчивом призе на брачных бегах. Вторая – из-за ревности, смешанной со страхом, что броские таланты Рэннока и его обаяние уже завоевали ее сердце.– Ну, как я мог надеяться, черствый сухарь-писака, одержать верх над человеком, о котором говорили, что перед ним невозможно устоять? – спросил он Грейс, когда она упрекнула его за отчужденность и холодность в тот первый год их знакомства.– Черствый сухарь-писака создал самый патетический роман за всю вторую половину столетия. Каждая слеза, что я пролила над «Мэри Дин», делала мне автора книги все ближе и ближе. Конечно, не хочу притворяться: если бы этот человек был толст и стар, как Ричардсон, я не влюбилась бы в него. Но даже в этом случае я бы высоко ценила его общество, как молодые женщины в те времена ценили маленького, толстого типографа. Я бы тоже домогалась его общества и жадно ловила всякое его слово.– Не каждому писателю выпадает такая удача, – ответил Холдейн. – Думаю, я первый после Бальзака, кому его роман позволил снискать любовь, венчающую всю жизнь.Что могло быть прекраснее этого райского уголка в излучине Темзы в чудесные августовские дни? Другие мужчины уже поглядывали на Север, в Шотландию, приготовив собак и ружья, только и поджидая того дня, когда можно будет отправиться на охоту, но Артур Холдейн, тоже стрелок не из последних, получивший приглашения по крайней мере из полудюжины загородных усадеб, вел себя так, будто не знал, как обращаться с ружьем. Заядлый горожанин, никогда не расстающийся со своей лондонской окраиной, не мог быть счастливее его, наслаждавшегося своим речным бездельем, когда крокет – самое волнующее состязание, а кипячение чайника на костре – увлекательнейший вид спорта. Летние дни, золотистые вечера никогда не казались ему слишком долгими, и пурпур заката всегда вызывал удивление своей внезапностью.– Наверное, вы жаждете пострелять, – сказала как-то вечером Грейс, – и, наверное, готовы возненавидеть меня за то, что я вас держу около себя без дела. Я рада, что вы охотитесь не за болотной дичью, потому что боюсь болот с тех пор, как бедный Гектор простудился насмерть в один из ужасных августовских дней. Но почему бы вам не поехать к друзьям в Норфолк и не поохотиться на куропаток?– Вы очень добры и заботливы, но мои норфолкские друзья всегда были немного скучны, а теперь вообще станут невыносимы, удерживая меня вдали от вас.– Это, конечно, очень льстит моему тщеславию. Но я вовсе не хочу привязать вас к своей юбке.– Я вам скажу, если появится такая опасность. Но, как бы то ни было, я не собираюсь уезжать далеко от Лондона, пока ваше дело не будет решено в суде.Они надеялись, что еще до наступления поздней осени все кончится, и тогда они отправятся в Каир – самое подходящее место для этого времени года, а из Каира, возможно, поедут в Индию. Им хотелось вместе постранствовать по дорогам широкого мира. Однако и сейчас, на берегу Темзы, среди цветущих клумб под плакучими ивами, на лужайках Раннимейд Грейндж жизнь была так хороша, что они редко покидали эти прекрасные места, удаляясь от них не больше, чем на милю. Влюбленные подобны детям, играющим в саду и мечтающим о днях, когда они вырастут и поплывут в голубых небесах на воздушном шаре туда, где небо сходится с землей.Грейс, находясь в стране счастливых грез, не раз оглядывалась назад и вспоминала год, предшествовавший скандалу, когда человек, который был страстно влюблен в нее, казался ей холодным и чужим. И только по той настойчивости, с которой он искал ее общества, и тому удовольствию, с которым, зная ее любовь к чтению, рекомендовал ей то или иное произведение из лучшего, что было в современной литературе, леди Перивейл могла теперь судить, что его дружба была чем-то большим, чем просто восхищение, испытываемое каждым интеллигентным человеком при виде молодой, красивой и также интеллигентной женщины. Но, как бы ни восхищался Холдейн красотой, начиная с ее духовной сущности в картинах Берн-Джонса и кончая самой земной ее ипостасью, олицетворяемой римской цветочницей на ступеньках церкви Святой Троицы, его чувства никогда бы не были покорены красотой в сочетании с глупостью. Он был человеком, для которого общность мыслей являлась необходимым элементом любви. И в Грейс Перивейл он обнаружил и ум, и воображение, родственные его собственным мыслям и мечтам. Он находил совершенное счастье в ее обществе. Но тогда он был счастлив стать ее другом и не торопился признаться в любви, полагая, что в будущем, близко узнав его характер и душу, она правильно истолкует его чувства и побуждения.А затем он испытал жестокий удар, когда, после мучительной ревности, заставившей его думать, будто она предпочитает ему полковника Рэннока, он услышал рассказ об их путешествии по Югу.Он яростно опровергал клеветнические слухи. Если действительно правда, что ее видели в обществе Рэннока, то как можно, зная ее, хоть на мгновение усомниться в законном праве полковника на ее общество. Значит, они без огласки поженились, но, по какой-то известной только им двоим причине решили отложить обнародование сего свершившегося факта.Но над этой яростной защитой и над его «простодушием» смеялись.– Неужели вам не приходилось слышать о женщинах, забывших приличия? – спрашивали друзья. – Неужели, долгие годы живя в цивилизованном обществе, вы не знаете, что женщины способны на самые неожиданные поступки? Неужели вам никогда не приходилось слышать, что наиболее утонченные женщины, получившие самое лучшее воспитание, имеют пристрастие к бутылке и спиваются насмерть? И неужели вам не доводилось знать об ангелах домашнего очага, преданных женах и матерях, которые после двадцати лет почтенного и добродетельного супружества бежали из дома с учителями пения собственных дочерей? А с богатыми женщинами это случается чаще, чем с другими. Их развращает само их богатство. Эти маленькие Клеопатры мечтают о безумной страсти какого-нибудь Цезаря или Марка Антония.В тот лондонский сезон не было новости более ошеломительной, чем эти слухи о леди Перивейл. Ими его потчевали в каждом доме. Молодые женщины говорили о событии намеками, разыгрывая наивное удивление: «Что это за история, о которой все говорят?» Они делали вид, будто совершенно не понимают, что все это значит, но «мама решила больше никогда не встречаться с леди Перивейл. Поэтому, надо полагать, произошло что-то совершенно ужасное, учитывая, с какими людьми мама видится и кого приглашает к себе каждый сезон. Наверное, произошло нечто похуже того, что, по слухам, случилось с леди Такой-то или даже с миссис Как-ее-там зовут».Холдейн слушал подобные разговоры и чувствовал, как у него леденеет душа. И тогда он решил отдалиться от женщины, которую любил, испытывая страх и сомнения и ожидая, чем все закончится. «Если этот человек появится снова в обществе, значит, всему конец», – размышлял он.Каждый вечер из своей квартиры на Джермин-стрит он шел на Гровенор-сквер и часами мерил шагами тротуар поблизости от ее дома, так, чтобы видеть ее окна. Он избегал домов, где шумело веселье, с опущенными занавесями и группами зевак около, полицейскими и рассыльными. Он видел освещенные окна утренней комнаты и – иногда – грациозную тень, скользившую по гардине, и знал, что она дома, и одна. Ни разу мужской силуэт не появлялся между лампой и окнами. Бывала раз или два в неделю Сьюзен Родни. Иногда он видел, как в одиннадцать вечера Сьюзен уезжает в наемном экипаже. И ни разу не было человека, которого он боялся увидеть. Ни разу этот человек не переступил ее порог.А потом в клубе ему сказали, что Рэннока нет в Лондоне. Он вообще словно канул в воду. Говорили, что он отправился в Америку, но это было только предположение. Холдейн был на грани отчаяния. То было время убийственных сомнений, сменявшихся душераздирающими угрызениями совести. Однако все это осталось теперь позади, и жизнь превратилась в блаженную грезу о том уже скором дне, когда Грейс Перивейл будет его женой, и вечерние тени уже не разлучат их, и ночь перестанет мучить одиночеством.Сьюзен Родни была идеальной «третьей лишней» для влюбленных, так как "у нее было много собственных интересов и занятий. Все свободное время она отдавала сочинению оперетты, чем занималась уже не первый год, с очень слабой надеждой на то, что когда-либо удастся ее поставить, может быть, в Брюсселе или во Франкфурте. О Лондоне она почти не смела мечтать.Поглощенная композицией очередного восхитительного квинтета или хора, Сью бывала с влюбленными только тогда, когда они этого хотели, но они хотели этого очень часто, потому что ясное и веселое расположение ее духа гармонировало с их ощущением счастья. Она им обоим нравилась, и оба были уверены в искренности ее симпатии к каждому из них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25