А когда она повернулась на мгновение, чтобы кого-то позвать из темноты, волосы наскоро легли как у вольного стрелка из Шервудского леса - то есть это он так подумал, что она - вольный стрелок. Мама подходила, и к ней подбежала девочка с широкими скулами и ясными глазами, в которых распускались фонарики.
Колька, конечно, узнал Салли, но она была почему-то без пистолета, поэтому он обернулся, чтобы увидеть, где она оставила пистолет. Но увидел девочку, сидящую к нему спиной и перебирающую ракушки. Колька повернулся в сторону мамы и Салли с ней, но их не было, только воздух дрожал, как от тепла у входа в метро.
Вдали, вдали склянки отбили двенадцать. Салли подошла к Кольке и, нахмурившись, сказала, что пора, а то опоздают к обеду, и она стала смеяться над ним, увидев, что он плачет.
Когда они шли между скалами, Салли вдруг испуганно вскрикнула, указав на бледную тень у пещеры, совсем не страшную. Колька пошел вперед, к тени, и вернулся и сказал, засовывая пистолет за широкий пояс, что это только тень. И Салли расплакалась, потому что она подумала, что это... Кащей бессмертный. Но Колька не смеялся над ней - ведь девчонкам плакать можно, потому что они так устроены. И конечно, потом Колька и Салли смеялись над этим Кащеем - откуда ему здесь взяться, бедолаге!
- Вперед, пират! - воодушевленно забасил Федор Иваныч, увидев детей.
Федор Иваныч сидел на здоровенном дубовом сундуке, закрытом на три проржавевших замка и охваченном пятью стальными полосами. Он сидел перед длинным столом, вместе с капитаном, королем, коком, бабушкой, штурманами и матросами.
Стол был загроможден едой и разной крепости питьем. И для детей были оставлены два места рядом, между его величеством и капитаном. Кулебяка сидела у стула бабушки, и пасть ее закрывалась только для того, чтобы проглотить то, что давали. А Ворса теперь пришлось отставить от стола вместе со стулом для Кольки, потому что оторвать его когти от сиденья было совсем нельзя - его несколько раз поднимали и трясли, но стула он не выпускал. Когда стул отодвинули, кот еще сидел минуты две, приходя в себя, видя перед собой только море, песок и небо, вместо еды, еды, еды! А потом с ревущим мяуканьем обрушился со стула и, волоча по влажному песку набитый живот, ринулся отнимать у Кулебяки кость. А Колька сел. И это был пир.
- Сто семьдесят шесть человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо и бутылка рому!!! - горланили пираты во главе со скинувшим пояс с пистолетами с широкого живота Федор Иванычем. И Колька пел. Даже сэр Ален Александр к концу песни подпел. А Салли палила в воздух.
Потом все улеглись в тени огромной пальмы, кроме бабушки, ушедшей на корабль. Через два часа проснулись, искупались, а дети из пистолетов насшибали с пальмы кокосов для всех.
На корабле уже все выпили на посошок и стали готовиться к отплытию. Затем Леппилюнтль проводил сэра Алена Александра к трапу, к ялику.
- Может, подвезти? - спросил вдруг капитан.
- Что ты! Куда?
- Да нет. Я хочу изменить курс и выйти из игры - сундук-то последний. А переломив, может, я все продолжу... ну, сказку для Феди.
- Ну нет. Я все равно - пас. Вот, может Салли. А, девочка моя?
- Нет, папа. Я с тобой. На Ветре никто не думает обо мне, кроме капиттана Леппилюнтля, а он мне как второй папа... зачем менять?
- Салли... привидений, может, и нет, - сказал король.
- Может быть, и так, а может быть, и не так... Я с тобой, папа... до свидания, мой капитан!
- До встречи, царица моей души! Good luck, Ален!
6
Медленно, медленно раздвигал желто-синие волны моря торопливым носом катер колдуна. Все шло нормально. Люда в красном купальном костюме загорала, закинув ноги на штурвал, удерживая приблизительный курс и поэтому изредка искоса взглядывая на компас - стояла на вахте. Колдун в своей каюте раскладывал пасьянс "Кровавая Мэри", и каждый раз получалось, а также пил холодный грог, который сам себе и делал для себя. А мама думала о Кольке и готовила обед на всех.
Люда говорила, что это здорово, что они отправились в плавание: ей теперь так хочется приготовить Мойсейке и сыновьям настоящий украинский борщ. Ведь это скоро уже будет - потому что вот, разыщут Кольку, и будет - тогда приключение кончится. Здорово. И она будет долго вспоминать об этом: надо же, взрослая положительная женщина и такая авантюра непонятная - будет чего рассказывать внукам. Мама, конечно, тоже мечтала, что наступит время, когда сын найдется, и они вместе отправятся домой, будут жить-поживать, добро наживать - она ласково улыбнулась - добро наживать. А вот что думал колдун про будущее, этого мама с Людой не знали, и он не говорил.
Вчера колдун сказал, что теперь все уже вот-вот завершится, и они вырвут мальчика из рук похитителей. И сказал, что они все молодцы, что так они все замечательно постарались для этого: мама, Людочка, мотористы, бравые ребята.
И вдруг оказалось, что никаких мотористов нет! Был солнечный день, штиль. Колдун, как всегда, раскладывал пасьянс, Люда, как всегда, лежала на вахте, а мама пошла вниз - принести Люде бутылку пепси из холодильника. Ближе к вечеру это было.
Под палубой не было так душно, как наверху, только в одном месте, посредине, между каютой колдуна и холодильником, выходил жаркий воздух из машинного отделения. Мама ни разу не входила туда - ведь незачем, если катер плывет и плывет, значит, все нормально. Но сейчас там было тихо внизу - они дрейфовали с выключенными двигателями. Не было на этот раз потока влажного жаркого воздуха.
Мама открыла бутылку, другую взяла подмышку и вздрогнула от прикосновения к теплой коже запотевшего из холодильника стекла бутылки. И пошла обратно. Но темнота люка, где всегда шумели машины, а сегодня нет, вдруг показалась ей такой страшной, что она испугалась за Кольку, когда он будет здесь, и свернула к этой темноте, глотнув для храбрости пепси - чтобы видели, что она не боится!
Ну, и для начала она чуть не загремела по крутому трапу. Спустилась кое-как. Над ней заскрипел петлями люк и закрылся, но, к счастью, он прищемил ковровую дорожку, и осталось немного света.
Вначале ничего не было видно, и по обшивке ласково пошлепывали волны, но маме казалось, что каждая волна пробьет обшивку, как просто бумагу. И мама подумала, что надо снова открыть люк, а то не видно бортов, что они толстые, надежные. В разных местах тускло блестело металлическое, что-то капало иногда быстро, иногда не торопясь. Отчетливей проступили очертания предметов, и мама решила пока не открывать люк.
Слева негромко стукнуло деревянное, мама резко обернулась и выронила бутылку, которая разбилась. У босых ее ног зашипели пузырьки в разлитой пепси, подмышкой стало тепло, но теперь она боялась переступить влево - и не было видно, что там шевелилось, как от ветра в этой духоте. И боялась поранить ноги и крикнуть от боли.
Струйка пота вытекла из подмышки. А влево - скосив глаза, она смогла увидеть - деревянный старинный платяной шкаф. Откуда он, и что ему бы здесь делать, фигли ж он здесь стоит? Вот там, где шкаф, что-то шевелилось без звука и дыхания. Белое, кисейное. Легкое и чистое. Господи, что это?! Как широкий рукав платья девушки из прошлого века. Но такая девушка должна была бы давно умереть, и косточки ее сгнить. Господи, да что это! Мама стояла, прижав руки с бутылкой у груди, и боялась переступить, чтобы не зашуметь, может, ее не заметили еще, может, все обойдется?
Она повернулась, осторожно отодвигая босой ступней холодные мокрые осколки, чувствуя холодное и мокрое, повернула голову. Дверца большого шкафа была закрыта неплотно, из-за дверцы свисал рукав платья, белый, воздушный. Что-то было в рукаве, что-то безжизненно свисающее. Что это может быть?! Как же! - мама вдруг поняла, - Что же может быть в рукаве платья! Рука!
Вот до шкафа три шага. И можно будет прикоснуться к руке, свисающей из-за дверцы. Закрыть шкаф, чтобы не было видно этого? Иначе она не выдержит! Надо обязательно это сделать. Она ступила осторожно, еще, еще. Протянула ладонь, надавила на дверцу, но не закрывалось.
Конечно, ведь мешает это, что свисает. Это рука - теперь мама точно видела. Это рука, и из-за нее дверца и не закрывается. Надо... надо ее вначале приоткрыть, взять эту руку, темную в белом и воздушном, вложить в шкаф и закрыть дверцу. Быстрей закрыть. Мама, задержав дыхание, потянулась к руке, одновременно отжимая дверцу на себя, и тут рукав шевельнулся, и из-под края его показались тонкие темные пальцы с тусклыми ногтями. Мама еще быстрей потянулась к руке, чтобы не видеть эти пальцы, чтобы быстрей засунуть эту руку туда, внутрь. И почувствовала давление на дверцу оттуда, изнутри. А рука в рукаве поднялась навстречу маме, стараясь охватить ее запястье. Мама тихо закричала.
Она отшатнулась, когда на нее стала открываться, открываться дверца все быстрее. Закричала и бросилась всем телом на дверцу. Надавила так, как только могла, переборола сопротивление той, внутри. Захлопнула дверцу, прищемив пальцы той, в шкафу, и эти ногти руки зацарапали по лакированной поверхности, набирая под себя прозрачные стружки лака. Мама закричала громко, и та убрала пальцы, та, в шкафу. Все, дверца была плотно закрыта. Поднялась крышка люка.
- Что вы тут делаете!
Мама обернулась и увидела перед собой бледное лицо колдуна, потом что у нее в руке бутылка, а затем опять подняла глаза к лицу спускающегося по трапу колдуна.
- Зачем вы сюда пришли? Здесь грязно, - уже спокойно сказал колдун.
- Я спускалась... чтобы посмотреть, потому что здесь капала вода, я думала, что здесь отверстие... то есть пробоина в днище... Это для нас может оказаться опасным.
- А зачем вы держитесь за дверцу. Разве капало из шкафа?
- Нет. Но дело в том, что дверца была открыта, и я ее закрыла, а теперь опасаюсь, что она снова откроется... не дай бог!
- Вы всего что ли боитесь?
- Я ничего не боюсь! Просто дверца открывается и открывается.
- Это ничего, она не откроется, отпустите ее.
- Если я отпущу, то она откроет... ся?!
- Да нет же! Я вам говорю, что она не откроется! Отпустите дверцу сейчас же!
- Да... - мама попыталась отойти от шкафа, но было просто никак. Вдруг она перестанет держать, и тут же дверца откроется, и оттуда снова вылезет, вылезет, выйдет, вы... - Нет! Да.
- Ну, ну. Отпустите же, - попробовал улыбнуться колдун, - Там, конечно, ничего нет.
- Что там! - мама задохнулась и навалилась всем телом на дверцу, - Что там!
- Там ничего, я вас уверяю, там ничего, ничего!
- Вы сказали! Сказали, что там ничего нет. Значит... Что там было! Было! Я знаю, что там было!
- Там нет ничего. И не было, - колдун внимательно посмотрел на шкаф, Нет. Вам показалось, это бывает. Я вот тоже иногда испугаюсь чего-нибудь совсем невинного, а потом напридумываю себе страхов... Ну, ну. Я вас понимаю, понимаю. Там пусто теперь, и все время было. Ну, а если вам так хочется, откройте.
- Нет!
- Хха, ну, давайте я, давайте. Смотрите, - колдун вытер пот со лба, подошел к шкафу, ласковым движением убрал с дверцы ладонь мамы и отворил шкаф. Даже обе створки.
В шкафу ничего не было. Лишь одинокие, совсем одинокие плечики, покачивались еще.
Потом колдун проводил маму до своей каюты по пути на палубу - его каюта была следующей за машинным отделением. И когда он открыл дверь к себе, мама увидела у него в каюте точно такой же шкаф, как и тот, в машинном отделении. Только у колдуна он стоял у левой переборки, а тот, первый, у правой. Да подумала мама - шкафов у него.
Ночь, ночь, ночь. Запах моря, как запах жизни, как запах любви. Ночь. Корабли в море, кому куда. Из одной гавани в другую, из одной страны в другую, с попутным ветром и с самым крутым бейдевиндом. А кто-то здесь, и ночь, и тихо. И выйти на палубу, сесть на шканцах или у фок-мачты, вдохнуть полные легкие воздуха. Ну, выкурить сигарету, зная и веря, что все будет хорошо у тебя и у моря, и все останется хорошо. Слушая, как расплескиваются волны вокруг твоего корабля. Пустынное море, но даже если появятся вдали очертания и огни другого корабля, не закричит вахтенный пират в гнезде: "Корабль! Вижу корабль!!!" И вахтенный штурман не скажет ему: "Золотой твой, трехглазый!"
Нет вахтенного пирата в гнезде, задраены пушечные порты, надежно закреплены канонирами в глубине палуб пушки. Все вычислено и измерено, все, что разрешено, разрешено, что нельзя, то и нельзя. Хотите играть в детство? Играйте, но постоянно исполняя правила. Делайте только то, что вам велено, а не остальное все. Есть утешение, что это не ты, а твой друг совершил предательство, и теперь вы обречены из-за него - если он хочет быть пиратом и если он твой друг - играть так, как можно. Но это никакое не утешение, и лучше не думать, что бы сделал ты сам, окажись на его месте тогда.
Ночь, ночь, ночь, ночь - сколько угодно повторяй это слово, и это слово не потеряет своего заколдованного кем-то когда-то смысла. А вот повторите слово "маневры" двадцать семь раз быстро, тщательно проговаривая каждую букву, и если еще добавить "военные", ну, военные маневры - ерунда получится, вот попробуйте.
И все же, когда Леппилюнтль поднимался этой ночью на мостик, он повторял:
- Маневр, этот маленький маневрик. Этот маневрик и все, и все! Маневр и все!
Он знал, что нельзя изменить курс в игре - все нарушится, все кончится. Но ведь что-то должно будет начаться?
Когда сэр Ален Александр сказал ему, что это последний сундук с сокровищами, что сам он уезжает совсем, Леппилюнтль понял, что их игра сейчас может просто так завершиться, завершиться. Им дали поиграть несколько лет, а потом решили, что хватит, что пора закругляться, что уже поздно и всем пора по домам, мыть ноги и в постельки. То есть, как обычно: играют дети во дворе, играют, а потом получается так, что всех загоняют домой, хоть не хочется, а не идти нельзя. Но только ведь они не дети, они пираты, они настоящие пираты, нет их лучше в этом море. Дыквы называли их "тихими парнями Флика", потому что Ветер, всегда появляясь неожиданно и всегда ночью, не использовал своей значительной огневой мощи до тех пор, пока этого можно было избежать.
- Абордаж! - говорил когда-то Леппилюнтль своим рыцарям удачи, - Абордаж, трах-тибидох!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11