.. Томка попыталась встать, но ноги не слушались, все тело сделалось словно ватное и, не в силах оторваться от властного взгляда дамы на портрете, она потеряла всякий счет времени, слыша будто сквозь сон, как Марина гадает подружке...
Уже в сумерках, ночною порой - ведь в июне темнеет поздно, - девушки вышли из подъезда, покинув, наконец, пропыленную маринину квартиру. Они брели по Арбату, словно оглушенные, не замечая все еще бойкой торговли там и тут: всяких маечек, побрякушек, забавных игрушек и книжек на любой вкус, словом, всего того, что так приманивает юных девушек! Они не слышали ни поющих под гитару молодых людей, ни замызганного полупьяного поэта, с ожесточением выкрикивающего свои стихи перед жиденькой толпою зевак... И еще многого другого не видели и не слышали девочки - будто кто высосал из них все соки, вытянул силы и самую душу...
Отяжелевшие, больные, брели подружки, уставясь с унылым безразличием в замусоренную мостовую, наступая на плевки и окурки. Над головами их зажглись звезды, а большая, яркая Зеленая Звезда мигала так отчаянно, будто подавала на Землю сигнал "SOS"... Но девочки сигнала того не заметили и, добредя до Арбатской площади, не посоветовавшись и толком не попрощавшись, расстались...
Машенька, побледневшая еще больше, с огромными серыми кругами вокруг наивно распахнутых глаз, шатаясь, словно вяленая рыбешка на проволоке, побрела вниз, в метро. А Томка присела на закругленный гранитный парапет около "Праги". Голова у нее раскалывалась, все болело, точно ее долго били, хотя Марина и пальцем к ней не притронулась, а только водила руками и будто разрывала что-то вокруг нее... Все-то Тамаре теперь было тошно: и Москва, куда она так рвалась из своего Воронежа, и подруга ее, и учеба, и даже тот славный юноша, который вчера на Патриарших читал ей такие замечательные стихи...
"Не хочу ничего, - подумала она, - пропади все пропадом! И домой не хочу: хватит, нашли тоже маменькину дочку. - Она и о себе сейчас думала с каким-то ожесточением. - Разве это жизнь: одно и то же, одно и то же, - а вот она жизнь!"
Томка подняла голову и взглянула на шикарных женщин, сидящих за столиками на открытом балконе "Праги". Даже сюда, к переходу, доносились сверху их голоса, смех и звон бокалов. Тамара поднялась и, не отдавая себе отчета, направилась к ресторану.
Больше ни Машу, ни Томку никто не видел - они затерялись где-то в огромной, остывающей к ночи Москве.
Глава II
Когда первый удар грома спугнул голубей, сидящих на подоконнике, Ксюн будто очнулась.
- Скучун! Ты почему пирожки не ешь? Вкусные... - Она огляделась: Скучуна в ее комнате не было. Урч, Кукой и Кутора уплетали теплые пирожки за обе щеки, а пушистый ее дружочек... Как же могла она проглядеть его?..
Ксюн в отчаянье кинулась к окну. Крупные редкие капли ударяли по листьям и цветам как по клавишам; вот невидимый дирижер взмахнул палочкой - и мощные потоки дождя обрушились на землю. Молнии, полыхавшие одна за другой, подсвечивали двор, словно театральные софиты... Началась самая настоящая симфония дождя!
- Урч, Кутора, его здесь нет!
- Как нет?! Кого нет?! - все тут же перестали жевать, а Кукой так и застыл с полуоткрытым ртом, из которого выглядывал пирожок... Старый Урч мигом сориентировался и, проглотив кусок, заявил:
- Так! Все ясно! Он удрал на поиски места, указанного на карте! Надо было мне, старому, следить за ним, да получше... Но теперь уж не воротишь. Ксюн, поскорее разыщи Скучуна; Бог весть что с ним может случиться, а ты все же как-никак знаешь город...
- Да, уже бегу! - Ксюн наскоро, путаясь в рукавах, напялила кофточку. - Это я, дуреха, недоглядела. Теперь-то ясно, что он только и думал, как бы поскорее сбежать из дому в то потайное место! Но зато я знаю где его искать спасибо бабушке! Сидите тихо и ждите нас. Без Скучуна не вернусь... - и она исчезла за окном в шуме дождя.
Когда Ксюн отыскала угол улицы Качалова и Алексея Толстого, на ней сухой нитки не оставалось. Но она словно не замечала этого. Тучи, летящие над головой, казалось, торопили ее и указывали путь. И когда сквозь дождливый туман Ксюн увидела бело-розовый особняк с орхидеями, она ни секунды не сомневалась, что именно это место искал Скучун, и он, конечно же, здесь!
Спустя три минуты Ксюн уже склонялась над своим пушистым другом, который, лежа на прохладном полу, улыбался во сне...
- Скучунушка, мой хороший, проснись, это я! - Ксюн ласково шебуршила густую зеленую шерстку. Капли дождя, пропитавшего ее одежду и волосы, скатывались ему на мордочку, и Скучун, все еще улыбаясь, открыл глаза.
- Ксюн, как хорошо, что ты здесь! Посмотри вокруг... какая сказка! Ой, да ты вся мокрая! Простудишься, надо скорее переодеться...
- Это потом, все потом, расскажи мне скорее, что тут с тобой произошло... Ты какой-то совсем другой, будто светишься!
- Сейчас я все тебе расскажу. Вот, послушай:
С тобою в Москве повстречавшись, Мы в тайный отправились путь, Мечтали о цели желанной На лик Красоты взглянуть...
- Что это? Боже мой, Скучун, ты заговорил стихами, как это здорово!
Земные завесы скрывают Ее зачарованный лик... Никто в целом мире не знает...
- Скучун, сюда идут! - перебила его Ксюн. Не отрываясь от широко раскрытых, будто изумленных глаз Скучуна, читавшего стихи нараспев, вдруг услыхала она чьи-то шаги. Это появились служители музея Максима Горького, размещенного в особняке. Рабочий день начался, смотрители разошлись по своим местам. Наших героев могли обнаружить, и Ксюн увлекла Скучуна к выходу во внутренний двор.
И все же их заметили... Молодая женщина, вся в сиреневом, с добрыми, чуть печальными глазами увидела девочку, которая вела мимо застывшей волною лестницы маленькое пушистое существо. Его наэлектризованная шерстка потрескивала, глаза сияли, и громко, восторженно, радостно это неведомое существо читало стихи человеческим голосом! Девочка была совершенно мокрая, и по полу за ней тянулась влажная, грязноватая дорожка. Милая Наталья Алексеевна - сиреневая хозяйка особняка - ничего никому не сказала. Она только покачала головой, взяла тряпку и быстро вытерла следы. И больше странных посетителей никто не увидел... А Тамара Алексеевна любила этот сказочный дом и хорошо знала, что здесь может произойти все что угодно...
Скучун, казалось, ничего не замечал вокруг. Он все еще был словно в трансе...
К победе душой устремляйтесь Спасайте больную Москву! Заветный свой путь загадайте И сбудется он наяву! В шкатулке - пути указанье...
- Что это? - очнулся Скучун. - В шкатулке пути указанье? Что я говорю, Ксюн? Мне будто диктует кто-то...
- Ты сказал еще: "Спасайте больную Москву!" Откуда ты знаешь, что Москва больна?
- Понятия не имею... Ксюн, все это неспроста. Мне кажется, я читаю чьи-то мысли, угадываю и произношу вслух то, что возникает во мне как бы помимо моей воли... Сам не знаю, что я скажу через мгновенье: эти стихи приходят сами, и слова, и рифмы... Только вот, Ксюн, они еще ужасно корявые! И все же, пускай я пока не научился, пусть такие вот, какие есть, но мне кажется, что это помощь нам свыше, помощь и весть... Как ты сказала: "Спасайте больную Москву... В шкатулке - пути указанье..." Скорее! - Скучун бросился бежать к калитке, открытой на улицу Алексея Толстого. Ксюн, совершенно ошеломленная, помчалась за ним.
"Ничего не понимаю!" - пронеслось у нее в голове.
А солнышко уже ласкало Москву, согревая мокрые стены домов, макушки прохожих и блестевшую после дождя решетку Патриаршего пруда...
****
Скучун, будто пушистый снаряд, влетел в знакомое окно. За ним появилась Ксюн. Ее била дрожь. Девочка вся побелела: то ли от холода, то ли от волнения, хотя на улице уже было жарко. Мокрая юбка облепила ноги, кофта была - хоть выжимай, а в туфельках хлюпала вода...
Взглянув на Кутору и Кукоя, забившихся под стол в ожидании ее возвращения, она удовлетворенно кивнула, громко чихнула и без сил бухнулась в кресло.
- Шкатулка! Где наша шкатулка с саламандрой? - Скучун обшарил всю комнату в поисках заветной шкатулки. Кукой с Куторой одновременно указали ему взглядом на дверь в коридор. Скучун тихонечко приоткрыл дверь и выглянул... Прихожая была пуста, а справа, за стеклянной кухонной дверью он увидел Старого Урча и ксюшкину бабушку. Сидя на кухне, они попивали чаек и мирно беседовали. На столе среди чашек, вазочек с вареньем и графинчика с вишневой наливкой стояла бронзовая шкатулка с агатовой саламандрой на крышке!
Скучун пискнул от изумления, бросился на кухню и, отвесив бабушке галантный поклон, схватил со стола шкатулку.
- Тысяча извинений, но мне необходимо срочно ее открыть! - заявил Скучун, еще более позеленевший от волнения, и со шкатулкой в лапах скрылся в детской...
- Бабушка! - возникла в дверях Ксюн и тут же столкнулась с выбегавшим опрометью Скучуном, вид которого привел ее в полное замешательство... - Как, в-вы уж-же знак-комы? - стуча зубами от озноба и страха (что же теперь будет?) пробормотала она.
- Представь себе, внученька, твой друг Урч не счел возможным более откладывать наше знакомство! К тому же такое приятное... Он представился сам, без посторонней помощи, когда я вошла в твою комнату. Кстати, где ты так долго пропадала? - Елена Петровна произнесла эту тираду, слегка прищурившись и прихлебывая чай вприкуску с толком и расстановкой...
- Я... видишь ли, бабуля, мне надо тебе кое-что объяснить...
- Да уж, пора бы! Тем более, что количество твоих друзей все возрастает... и бабушка Елена насмешливо кивнула в сторону двери, где на пороге замерли растерянные Кукой и Кутора!
- Да, теперь, кажется, все в сборе. Ой! - Ксюн качнулась и, зашатавшись, рухнула на табуретку. - Бабуль, мне как-то нехорошо...
Елена Петровна вовремя подхватила внучку, которая чуть не грохнулась на пол. Ксюн вся горела.
- Да у тебя озноб! Мокрая с головы до пят... Урч, помогите мне, пожалуйста!
Вдвоем они быстро перенесли Ксюна на постель.
Пока бабушка переодевала Ксюна во все сухое и растирала ей руки и ноги спиртом, Скучун возился со шкатулкой. Но сколько ни нажимал он на рубиновый глазок саламандры - все было тщетно, шкатулка не открывалась!
И пока Елена Петровна отпаивала внучку чаем с малиной и медом, Старый Урч рассказал ей обо всем, что приключилось с ними, начиная с той самой Ночи, когда Скучун впервые появился на крылечке башенки Урча вместе с полосатой Букарой...
- Так! Мне все ясно... - заявила бабушка Елена, которая кивала головой, внимая рассказчику, и одновременно растирала внучку спиртом. - Только вот надо было тебе, Ксения, сразу и рассказать обо всем еще там, на даче, а не придумывать нелепые истории с грибами...
- Открылась! Все сюда! - завопил Скучун, когда невидимая пружинка наконец щелкнула, и агатовая саламандра опрокинулась навзничь вместе с бронзовой крышкой. Карты с синим крестиком, обозначавшим место пересечения Малой Никитской со Спиридоновкой, в шкатулке не было. Она пропала! Вместо нее на дне лежал листок бумаги. Скучун поднес его к самым глазам и прочитал вслух:
"Друзья! Москва больна, она в опасности! В городе появился ужасный Совет Четырех - это силы Зла! Они стремятся погубить Москву - город грядущей Красоты, город Личинки... Для этого силы Зла захватили Вещий Лес, неведомый простым смертным. Погубив Дух Леса, они погубят и город. Ведь Москва тайно связана с духом Леса, который незримо хранит ее, питая своею жизненной силой. Спасая Лес, вы спасете и Москву, и Личинку. Не мешкайте! Вам нужно вернуть Духу Леса его прежнюю силу. Я буду помогать вам. Радость мира."
- Личинка в опасности! - Скучун от волнения скомкал записку и судорожно сжал ее в лапах.
- Постой-ка! - Ксюн села на постели и выхватила у него клочок бумаги. - Тут сказано о Вещем Лесе. Где он находится?
- А вот это известно только мне... - Елена Петровна встала со стула и, выпрямившись, оглядела всю компанию. - Я могу помочь вам. Если вы, конечно, не против...
- Ну что ж, друзья мои... - Старый Урч встал рядом с бабушкой. - Вначале нас было трое. Потом к нам присоединились Кукой и Кутора, а теперь, по-моему, нас уже шестеро! Не так ли? - и он торжественно подкрутил кончики своих усов.
- Я рад вам, бабушка Елена! - воскликнул Скучун.
- Конечно, и мы не против... - хором пропищали Кукой и Кутора.
- Бабуленька! - прошептала раскрасневшаяся Ксюн, - какое счастье, что ты с нами!
- Вот и славно, - заключила Елена Петровна. - А теперь не мешкая в дорогу! Я соберу все необходимое, а ты, Ксюн, поднимайся-ка потихоньку. Все равно ведь не усидишь в кровати...
Счастливая Ксюн завизжала, вмиг соскочила на пол и засуетилась, собирая вещи. Ее внезапную болезнь - озноб и жар - как рукой сняло... Скорее всего, напасть одолела Ксюна просто от усталости, бессонной ночи и сильных волнений. И Елена Петровна, все понимая, решилась отпустить больную на волю.
- Так, - мельтешилась Ксюн, - вот это пригодится... - Она схватила шерстяные носки, термос, перочинный ножик и сложила все это в плетеную корзинку. - Ой, и это тоже... - и она сунула в карман забавного розового слоника - свой талисман. - А это еще что? - она уставилась на протянутый Куторой клубок шерсти. - Это - долой!
- Почему? - заметила бабушка. - Напрасно, возьми. Ноша не велика, а раз Куторе хочется, значит, надо брать...
Елена Петровна уже собрала большую хозяйственную сумку со всякой всячиной и пакет с едой.
- Ну, кажется все! - она вошла в кабинет ксюнского папы, выдвинула ящик его письменного стола и вернулась в детскую с ключами от "Жигулей". - Тебе, Ксения, повезло, что твоя бабушка еще не совсем старуха и водит машину! Так, кажется, мои права на буфете... нашла! Теперь, друзья мои, нас ничто не задерживает. Карета подана! Присядем на дорожку...
А когда все поднялись и затопали к выходу, она незаметно вынула из шкафчика маленькую дорожную икону в серебряном окладе, положила ее в сумочку и перекрестила маленькие фигурки, топтавшиеся в прихожей...
Потом взяла на руки Кукоя и Кутору и прикрыла их длинными широкими концами своей вязаной шали, чтобы никто из людей их не увидел. Урча и Скучуна одели в ксюнские летние курточки и нахлобучили им панамки по самые глаза, чтобы они казались детьми, ну быть может, немного странноватыми и только.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19