А Вовка отвечал, что в живописи ничего не может выглядеть отвратительным: смотря как нарисовать! Конечно, если ты нарисуешь плохо, не точно, то это и будет отвратительно выглядеть. А если нарисовать хорошо, главное, точно, по рисунку и по цвету, – допустим, точно нарисовать грязную осеннюю улицу со старыми домами или даже кучу мусора, – может получиться прекрасная картина! Также и про чернолестничных кошек Вовка говорил: представьте-ка себе черную лестницу вечером, синие окна, и всюду на ступеньках, перилах и подоконниках сидят разноцветные кошки! Конечно, серовато-разноцветные, потому что вечер. Или ночь. И потому, что они грязные. Зато как горят во тьме их желтые и зеленые глаза! Тут и там, тут и там, словно зловещие светляки! Неужто некрасиво? По-моему, красиво! И Вовка так говорит.Вот эти кошки часто устраивали всему дому концерты, пели на разные голоса, особенно в марте месяце. Март у них почему-то музыкальный месяц, тогда они поют дни и ночи напролет, потому что у них тогда концертный сезон. Они тогда не только на лестнице поют, но и на крыше, особенно в полнолуние. Луна очень на них влияет в музыкальном смысле... Я же вам говорил, что мы жили на самом верхнем, шестом, этаже, под самой крышей, и нам кошачьи концерты всегда были особенно хорошо слышны. Там пел один такой кот – он баритоном пел! Он был совсем дикий; мы с Вовкой его не раз гоняли – огромного, черного, дикого кота с зелеными глазами! Он совсем одичал, потому что у него давно не было хозяина. Он жил сам по себе, в окружении своих бесчисленных кошек. Как какой-нибудь кошачий царь. Может быть, он и взаправду кошачий царь, кто его знает! Бездомный царь, застрявший на нашей лестнице после революции! И никого не хотевший признавать. Но пел он замечательно! Как какой-нибудь баритон из театра «Ла Скала», вот как он пел. «Ла Скала» – это самый лучший в мире оперный театр, итальянский. У нас дома были пластинки, которые отец привез из Италии. Мама их часто прокручивала на граммофоне. Она любила слушать итальянских певцов. И я тоже любил. Так вот, этот кот пел, как будто он итальянский баритон. Мы с мамой всегда узнавали его голос, когда он пел на крыше в полнолуние. Конечно, Ляпкина его тоже слышала. Не могла не слышать. Может, она ему и подражала. Бессознательно, конечно. Сознательно она бы постеснялась подражать. А бессознательно мы часто кому-нибудь подражаем, даже сами того не замечая. Да, еще я должен вам сказать, что Ляпкина сама немножко похожа на рыжую кошку, хотя у нее и баритон. И глаза у нее большие, зеленые, как у кошки... Но не в этом дело.Дело в том, что, когда я услышал пение, я вдруг решил туда зайти. Просто так, для очистки совести, как любил говорить Зусман. Это значит: для самооправдания. После моего конфуза на кухне. Должен же я кого-нибудь убить своим лотком на голове! Уж Ляпкина Маленького я наверняка убью! В переносном смысле, конечно...Я постучал и открыл дверь.Ляпкина полулежала на диване в окружении разноцветных подушек с бахромой и кисточками по краям, в зеленом шелковом халате. В руках она держала гитару с большим розовым бантом на грифе. Ляпкин Маленький сидел на полу, на толстом коврике, сооружая из кубиков какую-то башню.
Комната у Ляпкиных большая, но вся заставленная шкафами, тумбочками, креслами, столом, буфетом, диваном и огромным черным роялем. Я остановился в замешательстве: как тут пройти с лотком?– Юрочка! С новостью! – воскликнула Ляпкина. – Что это у тебя на голове за новость? Проходи, проходи, дорогуша! Только не задень статуэтки! Вот сюда... осторожнее: ваза! Это очень дорогая ваза! Делай шаг сюда... зеркало! Ляля, пропусти Юрочку! (Она звала Ляпкина Маленького «Ляля», хотя у него было совсем другое имя.) Ставь свой лоток сюда, на рояль... Ну, рассказывай, рассказывай! Послушаем, Ляля, Юрочкину новость!Ляпкин Маленький застыл с кубиками в руках и с открытым ртом. Он всегда открывал рот, когда удивлялся.Я с удовольствием отметил, что он был поражен до крайности.– Это я яблоки продаю! – сказал я важно, ставя лоток на рояль.– Яблоки продаешь! – всплеснула руками Ляпкина. – Вот молодец!– Я их на фантики продаю! – сказал я еще более важно и независимо. – Три фантика – яблоко!– На фантики! – опять восторженно охнула Ляпкина. – Ужас, какая прелесть! – Она притянула меня к себе и поцеловала, глядя на меня зелеными глазами.– У вас есть фантики? – спросил я нарочно, хотя прекрасно видел большую вазу с конфетами на буфете, которую я чуть не задел лотком.– Фантики? Это бумажки от конфет? Пустых нет, Юрочка! – с сожалением посмотрела на вазу Ляпкина. – Вот будут, тогда я тебе дам!– Мам! – капризно протянул наконец Ляпкин Маленький. – Я хочу фантики!– Фантики же Юре нужны, Ляля! – недовольно сказала Ляпкина. – Он их меняет на яблоки...– Продаю, – поправил я.– Ну да! – спохватилась Ляпкина. – Он продает на фантики, понимаешь?– Я хочу-у-у, – затянул Ляпкин Маленький.– Ну ладно, ладно! – Ляпкина встала с дивана и взяла из вазы одну конфету. – Так и быть, один фантик! Отдашь, Юрочка, яблоко за один фантик?– Отдам, – сказал я.– Ну, вот и прекрасно! Просто прелесть ты, Юрочка! – Она развернула конфету, положила ее обратно в вазу, а бумажку отдала Ляпкину Маленькому.Ляля взял бумажку, с удовольствием рассматривая ее.– Ну, теперь дай Юре фантик, а он даст тебе яблоко! – сказала Ляпкина. – Юрочка, дай ему яблоко!Я протянул яблоко, и Ляля взял его в другую руку, не выпуская фантика.– Ну, что же ты, Ляля?– Я фантик тоже хочу! – сказал Ляпкин Маленький.– Отдай сейчас же фантик Юрочке! – крикнула Ляпкина, топнув ногой.Мне стало как-то неловко.– Не отдам, – сказал Ляпкин Маленький.– Ляля! – крикнула Ляпкина.– Не хочу-у-у, – затянул Ляпкин Маленький, на глазах у него выступили слезы.– Ну ладно, ладно! – испугалась Ляпкина. – Бог с ним, он сегодня не в настроении! Тебе ведь не жалко фантика, Юрочка? – Она заискивающе смотрела на меня зелеными глазами.– Не жалко! – сказал я. Мне было немножко жаль, что не получилось игры.– Ах, ты прелесть, Юрочка! Это ты чудесно придумал – продавать яблоки! Ты надежда мамина, правда, Юрочка? Иди сюда, я тебя поцелую!Ляпкина взяла меня за голову и несколько раз поцеловала в лоб.– Прелесть ты, умница! Я тебе потом приготовлю несколько фантиков, после чая, когда бумажки останутся... Ладно?– Ладно! – буркнул я.– Я теперь буду собирать тебе фантики, прелесть моя!– Спасибо!– Мам! Я хочу конфету! – сказал Ляпкин Маленький.– Боже мой! Да ты только что ел!– Хочу-у-у, – опять затянул Ляпкин Маленький.– Ну ладно, ладно! Только сначала спой! Ты знаешь, Юра, как мы поем? Мы прелестно поем!– Я знаю, – кивнул я.– Я не хочу! – сказал Ляпкин Маленький.– Тогда не получишь конфету! Споешь – получишь! Выбирай! – закончила Ляпкина.– Ладно! – сказал Ляпкин Маленький, глядя на конфету.– Ну, ты моя прелесть, Лялечка! Тютютенька ты моя! Ты не знаешь, Юрочка, как мы поем! Ну, Ляля!Ляпкина взяла гитару, откинувшись на подушках, и нежно перебрала струны. Ляпкин Маленький встал, заложил за спину руки и, посмотрев на меня с победным выражением, начал с места в карьер: Последний нонешний денечекГуляю с вами я, друзья-а-а! Ляпкин Маленький сделал паузу, с шумом втянув воздух, потом заорал: Заплачет маменька моя-а-а!Отец найдет себе другова-а-а!А мама Лялю никогда-а-а! – Ах, ты моя прелесть, Лялечка! – воскликнула Ляпкина. – Вот тебе конфета! Ты видишь, Юрочка, как мы поем?Я кивнул.«Хорошая она, добрая! – подумал я. – Она мне потом даст много фантиков! Это она сейчас из-за Ляльки не дает, боится, что он съест все конфеты...»– Ну, я пойду, – сказал я.– Куда же ты, ангел? – спросила Ляпкина.– Так, – сказал я, а сам решил пойти к Усам... УСЫ Человека, к которому я захожу в этой главе, все в квартире звали Усы. Фамилию его я не помню. Я и его-то не очень хорошо помню. Когда я вспоминаю этого человека, я вижу туман времени и в этом тумане большие, добрые усы. Что они добрые, я помню точно.Лучше всех об этом человеке сказала Гизи. Тут я немного забегаю вперед. Потому что она это немного позже сказала. Но это не важно. Важно, как она это сказала. Гизи сказала об Усах по-немецки: «Er hat ein Eichhornchen geschnupft». (Это значит: «Он белочку нюхал».) Это такая поговорка, такое присловье. Его всегда говорят немцы о человеке, у которого очень пушистые усы. И тут есть один секрет, который немцы раскрыли: если усатый человек понюхает белочку, его усы сразу станут чрезвычайно пушистыми. Ведь белочка очень пушистая, вспомните ее хвост! Белочка и передает человеку свою пушистость. Как это получается, я не знаю. Это уж тайна природы, которую сумели раскрыть немцы. Попробуйте понюхать белочку, и вы сами в этом убедитесь. Если, конечно, у вас есть усы.Гизи знала много народных немецких выражений и всегда ими меня удивляла. Потому что они очень интересно звучат, особенно в нашей русской жизни. Конечно, многие поговорки и пословицы у разных народов схожи, а многие даже одинаковы, но есть поговорки оригинальные, присущие только одному какому-нибудь народу. Вот эти поговорки и представляют ценность. Их даже можно коллекционировать. Правда, некоторые из них непереводимы. Но те, которые переводимы, могут очень обогатить вашу речь. Ведь здорово Гизи сказала об усах, правда? О, она еще не то знает, вот вы увидите! Но сейчас я не об этом...Сейчас я стою в коридоре и стучу к Усам.– Да! – раздается из-за двери.– Ой! – Я открыл дверь и испугался.Усы сидел на кровати лохматый, с заспанным видом. И усы у него какие-то заспанные.– Заходи, милый, заходи! – кивает Усы.Я осторожно вхожу, неся на голове свои яблоки.– Я думал, вас дома нет... я на всякий случай постучал... а вы дома...– Всю ночь работал, – говорит Усы. – Сейчас опять пойду. Заходи, милый Юра!– Спасибо. Я на минутку... А где ваша собака?– С Фатимой гуляет. Что у тебя на голове? Никак, яблоки?– Я продаю. Вот, купите!– Торгуешь? Как нэпман?– Да нет, я так!– Знаю, знаю! Ты большевик!– Большевик... Я на фантики продаю! И фантик сам могу дать, если у вас нет: вот, берите и покупайте...– Ого! Ну что ж, большевики тоже должны учиться торговать, правда?– Правда...– Ставь лоток на стол, милый Юра.Я ставлю.– А у вас тоже наган есть, как у отца?– А как же? – Он достал из-под подушки наган.– А зачем вы его под подушкой прячете?– Привычка! Давай чай пить?– Я пил...– Садись, милый! Садись! – Он пододвигает мне стул, наливает чаю в стакан, пододвигает конфеты.– Сколько у вас фантиков! – киваю я на конфеты.– Фантики есть! Можешь снять обертки!– Мне немножко...– Бери, бери. – Усы начинает разворачивать конфеты, откладывая передо мной фантики. – Почем ты яблоки-то продаешь?– Три фантика – яблоко!– Это слишком дешево, милый Юра! Давай сюда одно яблоко и бери все фантики!Передо мной быстро растет гора фантиков. «Вот здорово! – думаю я. – Вовка-то удивится! Сразу столько фантиков! Другие годами копят!»Открывается дверь, и в комнату влетает Дик. Он снизу серый, а сверху черный. И уши торчат. Дик сразу кидается ко мне и лижет меня. Нос у него холодный и мокрый, как ледышка.– Дик! Сидеть! – приказывает Усы.И Дик садится, склонив голову набок.Фатима стоит в дверях. Это жена нашего дворника Ахмета. Она иногда гуляет с Диком, когда Усам некогда. И готовит – ему и Дику. Потому что Усы холостяк.– Веселая Дик! Так бегала, так бегала! – смеется Фатима.Она всегда смеется.– Садись с нами, Фатима! – говорит Усы.– Время нет! А ты хорошо спала? – смеется Фатима.– Отменно! – говорит Усы.– Обедала?– Обедать буду потом.– Ну ладна! Моя пошла двор подметать!– А Князь как же? – Это Усы так ее мужа зовет, Ахмета.– Князь пошла на базар! – смеется Фатима. – Тибе что нужно?– Ничего, спасибо, Фатима!И Фатима уходит, тихо прикрыв за собой дверь.– А Дик будет конфеты есть? – спрашиваю я.– Будет... Дик, ап! – коротко говорит Усы, бросая вверх конфету.Дик хватает ее, громко клацнув челюстями. Зубы у Дика огромные, как у крокодила. И конфету он проглатывает сразу, на лету. Как фокусник.– А яблоки?– И яблоки будет! Породистые собаки очень любят яблоки. И виноград.Усы берет яблоко. Дик смотрит на хозяина, поводя ушами, напряженно переступая передними лапами.– Гав! – Это он требует яблоко.– Дайте я брошу!
– Пожалуйста, милый Юра! Бросай вверх!Я бросаю, волнуясь, и яблоко летит немного в сторону. Но Дик подпрыгивает и хватает его: два удара челюстями – и яблока нет! Здорово!– А если б он родился человеком? – спрашиваю я.– Было бы прекрасно! – говорит Усы. – Тогда бы он мог говорить.– Как – говорить?– Как мы с тобой, милый Юра.– А если б собакой?– Он и есть собака! Говорить не может. Хотя сказать у него есть что.Дик смотрит на нас внимательно. Как будто у него действительно есть что сказать.– А что у него есть сказать?– Мало ли что! У него и своих историй много. Собачьих. И моих он знает достаточно.– Каких – ваших?– Разных! Я люблю с ним поговорить, – улыбается Усы. – С ним хорошо говорить.– Почему хорошо?– Потому что мне ответов не нужно. Придешь иногда с работы, говоришь с ним, говоришь... а он слушает. И никаких ответов не нужно!– А мне хочется ответов! – говорю я. – Собачьих!– Ну что ж! – разводит руками Усы. – Тебе хочется, а мне нет! Мне с ним и так хорошо.– А если б вы хотели собачьих ответов?– Тогда б я, наверно, моложе был...– А сейчас вы не моложе и все знаете?– Все не все, а кое-что знаю, милый Юра...Так мы сидим и беседуем. А Дик нас слушает. У Усов в комнате хорошо – мало вещей. Только железная кровать, подстилка для Дика, да стол, да два стула. Есть где разыграться, не то что у Ляпкиных. Комната-то большая! И картин совсем нет – только Ленина портрет над столом да фотография Усов в форме, с погонами. Это когда Усы в царской армии служил. Ну, а в семнадцатом году он погоны снял, потому что пришла Революция. Революция всегда снимает старые погоны...Мы сидим и беседуем, прихлебывая чай. Все москвичи любят беседовать, прихлебывая чай. Я ведь тоже москвич! И Усы москвич! А потом я ухожу, потому что Усам надо на работу. В Наркоминдел.Я ухожу с полными карманами конфет и фантиков. Теперь я обеспечен фантиками на целый год. Конфетами-то я не обеспечен, потому что я их съем! А фантики я же не съем! Я в них буду с Вовкой играть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33