Этот берет выводил меня из себя. Она тоже меня ненавидела. Встречаясь со мной, она делала надменную физиономию. Поскольку я на это не реагировал, она придумывала разные штучки. Однажды показала мне язык. И проделала это очень ловко: сразу же повернулась к своей подружке, будто не мне, а ей показывала язык. В другой раз, издали заметив меня, она передала портфель подруге, а когда поравнялась со мной, схватила себя за уши и оттопырила их. Получилось так же двусмысленно, как тогда, когда она показывала язык.
Накануне Женского дня пришло письмо, адресованное нашему классу. Я первый схватил его. Это было приглашение от девочек из соседней школы.

«Уважаемые друзья!
По случаю Женского дня мы устраиваем танцы.
Просим всех принять участие.
От имени X класса 135-й школы.
Алина Вагнер

P. S. Настоящее приглашение ни к чему не обязывает вашего товарища Марека Аренса. Его опасения, как бы во время танцев ему не отдавили уши, вполне понятны.
А. В. »
Я прочитал письмо одноклассникам, опустив постскриптум, потом изодрал его на мелкие клочки и выбросил.
На другой день после уроков я стоял на улице неподалеку от 135-й школы. Минут через пятнадцать из ворот вышла Алина. Она шла в мою сторону, глубоко задумавшись. Меня она заметила, когда нас разделяло всего несколько шагов. Она замерла на месте, а я стоял и глядел прямо на нее. Минуту спустя она быстро пошла вперед, споткнулась и заторопилась еще больше. Я подождал немного. Потом подбежал к ней и дал ей пинка. Алина обернулась. Видимо, такого она не ожидала. Потрясенная, она уставилась на меня. Потом зашмыгала носом. Пробежав несколько шагов, она обернулась.
– Ах ты, хам! Мерзавец ты этакий! – кричала она. – Увидишь, мои друзья покажут тебе, запомнишь!
На третьем «ты» она расплакалась и дальше говорила всхлипывая, что было очень смешно. Постояв с минуту, она побежала. Она убегала от меня, боясь, как бы я снова не пнул ее или не ударил. Но я отомстил, и мне этого было достаточно.
А вот почему я побежал вслед за ней, я сам не знаю. Я не старался ее догнать. Приблизившись к ней, я замедлял шаг. Я не знал, что стал бы делать, если бы догнал ее. Прохожие оглядывались на нее. Какой-то мужчина попытался ее остановить. Наверное, спросил, не нужна ли его помощь. Она вырвалась и понеслась дальше.
Время от времени она оборачивалась. Видя, что я бегу за ней, она начинала плакать еще громче и пыталась бежать быстрее, но у нее это плохо получалось. Вероятно, она порядком устала. Добежав до аллеи Мицкевича, она пересекла мостовую, не обращая внимания на машины, и скрылась в Краковском парке. Я тоже перебежал через улицу и стал озираться по сторонам. Тут мне вспомнился фильм о преступнике, который убил женщину на сексуальной почве. Этот эротоман точно так же оглядывался по сторонам, когда упустил свою жертву из вида. При этом у него было ужасающее выражение лица. Я испугался, не похож ли я на него. Все показалось мне омерзительным. Пинок, погоня, я сам.
Алина сидела неподалеку на скамейке. Она положила руки на спинку скамьи и уткнулась в них головой. У нее вздрагивали плечи. Я подошел к ней. Под ногами поскрипывал гравий. Она не шелохнулась. Я наклонился и стал гладить ее по голове. Берета на ней не было. Она крепко сжимала его в руке. У нее еще сильнее начала вздрагивать спина, и, не поднимая головы, она сказала:
– Ты отвратительное чудовище! Ты дикарь! Если бы ты знал, как я тебя ненавижу!
Я сел на скамейку, она повернулась ко мне и схватила меня за лацканы. Потом положила голову мне на грудь и прикрыла ее полою моего пиджака.
Я почувствовал, что теперь уже не похож на убийцу-эротомана.
Любовь была для меня чем-то совершенно новым. До этого меня занимали только спорт и учение, поскольку мне необходимо было обрести самостоятельность. Теперь я оказался в положении человека, который до этого, не имея никакого отношения к деньгам, вдруг получил назначение на пост директора банка. У нас в стране случаются подобные вещи. Поэтому они кончаются так же печально, как моя любовь.
Прошло немного времени, и Алина начала гулять с другим парнем. Его звали Артур Вдовинский, он был сыном журналиста и считал, что это обязывает его демонстрировать свои хорошие манеры.
Однажды я случайно встретил их в Краковском парке, неподалеку от той скамейки. Они шли, держась за руки. Первой меня заметила Алина. Она отпустила руку Артура и толкнула его в плечо. Он замедлил шаг. Я остановился и загородил им дорогу. Не знаю, зачем я это сделал. Я хотел с презрением пройти мимо них и не подозревал, что во мне столько злости. Алина глядела на меня с таким выражением, как тогда, когда я ее ударил. У нее дрожали губы. У него тряслись руки. Я решил съездить ему по физиономии. Один раз, но с достоинством. Однако в его глазах я увидел, кроме страха, решимость драться со мной. А я тогда был чемпионом Польши среди юношей в полутяжелом весе. Его отчаянность вызвала мое уважение. Я сплюнул ему под ноги и удалился. За спиной я услышал плаксивый голос Алины:
– Это страшный хам. Пойдем, Артур. Ты не представляешь себе, что это за хам.
Я подумал, может, вернуться и сорвать у нее с головы берет? Но мне расхотелось что-либо делать.
С тех пор у меня комплекс на почве беретов. Стоило мне встретить девушку в берете, надетом набок, как меня подмывало подойти к ней и сорвать его с головы.
Артур был предприимчивым парнем. Он сделал с Алиной то, что мне в пору возвышенной первой любви казалось святотатством. А добившись своего, бросил ее.
Впоследствии я часто встречал его. Он был театральным режиссером. И успешно делал карьеру. О нем говорили и писали. Он снабжал меня контрамарками. И хотя театр нагонял на меня скуку, контрамарками я улаживал с Агнешкой разного рода размолвки. Артур мне нравился. Он был образован и остроумен.*
Как-то заговорили о прошлом.
– Послушай, ты действительно стал бы драться, если бы я ударил тебя?
Вопрос был так наивен, что мы оба расхохотались.
– С ума ты сошел, – сказал он. – Я страшно перепугался. Стоило тебе только замахнуться, и я удрал бы без оглядки. – Потом он добавил: – Она любила тебя, а не меня. Когда ты ушел, она заплакала. Мы собирались пойти в кино, но она убежала домой.
Все это было так наивно, что мы опять рассмеялись.
Говорили, что Алина, когда ее бросил Артур, начала пить. Будто бы стала захаживать в «Феникс» и шилась там с кем попало. Я не испытывал от этого удовлетворения. Мне было досадно. Этого бы не случилось, если бы она не бросила меня ради Артура.
На самом деле все было не так. Не Алина бросила меня, а я ее. И из-за меня она пошла по рукам.
Человек хочет, чтобы события развивались в благоприятном для него направлении. Действительность он игнорирует. Бывает глух к ее требованиям, если действительность не преподносит ему того, что его интересует и дает ему удовлетворение. Сколько труда и усилий затрачивает он, чтобы придать реальным фактам нужную ему видимость. И самым надежным подспорьем в этом является короткая память.
Отдельные факты в истории моей первой любви соответствуют истине. Но в действительности все обстояло иначе.
Любовь захватила меня врасплох как нечто совершенно неведомое. Я не мог с нею сладить. Не знал, какое место отвести ей среди остальных дел. И с пылом дебютанта все приносил в жертву любви. Кроме любви, меня ничего не интересовало. Я пылко демонстрировал свою жертвенность, делился сокровенными мыслями. А этого не надо делать. Это вызывает горечь и разочарование.
Два существа, которых соединила любовь, не могут стать совершенно одинаковыми. Будто любовь делает людей одинаковыми – безумная выдумка женщин, пробавляющихся литературой. Жертвуя всем и исповедуясь во всем, ты претендуешь получить в ответ точно то же и отвергаешь право другого иначе реагировать на те же самые чувства.
Я любил Алину, а она не давала мне повода думать, что не любит меня. Но во мне с каждым днем росло беспокойство. Мне казалось, что Алина не ценит мою любовь. Она сохранила свою индивидуальность, а я свою потерял, и это рождало во мне бунт. Я чувствовал себя обделенным. Я все меньше верил ее чувствам, мои же собственные перерастали в неприязнь. Я поверил в ее любовь лишь тогда, когда моя собственная любовь угасла. Тогда меня охватил ужас. Не оттого, что моя любовь угасает, а оттого, что ее продолжается. Теперь я не мог пожаловаться на недостаток чувства любви, ее был переизбыток. Я жаждал независимости. Я был измучен. Мне хотелось снова быть самим собой. Я мечтал только об этом. Я нес моральную ответственность за то, что у нее произошло с Артуром. Я мечтал избавиться от Алины. Когда мне это удалось, я принялся лгать самому себе. Я считал себя покинутым, подло обманутым. А потом, перебирая в памяти события, я выхватывал только те, которые отвечали моей ложной концепции. Я чуть было не дал в зубы Артуру, который невольно оказался моим союзником.
Когда Алина якобы пошла по рукам, я окончательно уверовал в собственную ложь и с чистой совестью мог сожалеть, что она так низко пала.
На самом деле Алина вовсе не пошла по рукам. Я встретил ее много лет спустя. Она выглядела великолепно. Лучше, чем тогда. Мы с ней зашли посидеть в «Варшавянку».
– Я рада тебя видеть, – сказала она, – так редко удается встретить старых друзей. Я живу в Новой Гуте. Ты совсем не изменился.
У нее действительно была тяжелая полоса в жизни, но люди, как водится, преувеличивали. Она стала химиком. В настоящий момент не работает. Вышла замуж, муж ее инженер на металлургическом комбинате в Новой Гуте, у нее двое детей.
– Мне бы хотелось, чтобы ты познакомился с Паролем. У него пунктик на почве спорта. Он боготворит тебя. Во время матча с Англией, когда ты так здорово приложил англичан, он просто спятил от радости. Мне даже неловко было. Хотя все тогда посходили с ума. И я тоже. Но никто не радовался так, как мой Кароль.
«Должно быть, порядочный слюнтяй», – подумал я.
– Когда я сказала, что ты друг моего детства, он умолял пригласить тебя к нам. Приезжай! Увидишь, какой он славный.
– Уж, наверно, не такой хам и чудовище, как я.
Алина улыбнулась. Мне не следовало этого говорить. Я допустил бестактность пространственно-временного характера. Она потрепала меня по щеке и рассмеялась. Мне сделалось грустно. Чувства, которые некогда казались такими важными, теперь сохраняли чисто информационное значение.
Когда-то я говорил Алине, что она моя первая и последняя любовь. Отголоски этих слов снова послышались мне под сводами плохо освещенного кафе. Но они звучали слабо, глухо, почти неразличимо.
Не только ей одной я говорил, что она моя первая и последняя любовь. И всегда говорил правду. Ведь когда любишь, любовь как бы исключает все, что было, и все, что будет.
Эта встреча через столько лет не потрясла меня. А лишь убедила в том, что прелесть первой любви никогда не повторится.
Как-то моя тетка принесла мне конфеты. Ничего подобного я не пробовал в жизни. Я успел съесть только одну конфету. В тот день уезжал брат матери, гостивший у нас, и мать дала ему в дорогу конфеты. Я больше никогда не ел таких вкусных конфет. А может, это были самые обыкновенные конфеты, какие мне не раз случалось есть.
Я с удовольствием пошел бы в гости к Алине и познакомился с ее мужем.
– Тебя видели в «Варшавянке» с какой-то красоткой, – сообщила мне Агнешка через несколько дней.
– Это моя старая знакомая, еще со школьных лет. Она была влюблена в Артура Вдовинского.
Агнешка расхохоталась.
– Брось эти штучки. Ее биография меня не интересует. Ты ведешь себя так, будто я тебе закатываю сцену ревности.
– Я так себя веду?
– Ну а кто, я, что ли?
Я так и не поехал в гости к Алине и ее мужу.
Глава IV
Как-то январским вечером я вышел пройтись без определенной цели. Прогулки без определенных целей опасны. На Рыночной площади я встретил Артура. Он тоже прогуливался без определенной цели. Мы зашли поужинать в ресторан «Вежинек». Немного выпили, и нам стало весело. Ресторан уже закрывался, а нам не хотелось возвращаться домой, и Артур предложил зайти в «Феникс». Мне не улыбалось появляться в «Фениксе» или «Циганерии». Особенно навеселе. Ксенжак однажды уже читал мне по этому поводу мораль. Мне было наплевать на внешние приличия. Но пребывание в ночном кабаре, право, не стоило той удручающей скуки, которая охватывала меня, когда Ксенжак принимался читать мне нотацию. Артур вспомнил, что в Академии художеств бал-маскарад. Мы решили пойти туда. По пути заскочили к Артуру на улицу Святого Яна и распили бутылку виски – подарок немецкого режиссера из «Ансамбль-театра». Артур порядком набрался. В Академии художеств он с ходу подцепил девицу, изображавшую президента Эйзенхауэра, и быстро исчез вместе с нею. Она была завернута в географическую карту США, а на голове у нее высилась прическа а-ля статуя Свободы. К прическе она прикрепила кусочек картона с надписью: «Я – президент Эйзенхауэр». Итак, они исчезли. А я томился в одиночестве. Возвращаться домой не хотелось, но и оставаться не имело смысла. Я не был пьян. Я никогда не напивался. Во всяком случае, так, как другие. У меня чертовски крепкая голова. На этом маскараде я никого не знал. И не заметил ни одной хорошенькой девушки. По углам жались парочки. Толстый лысый тип наигрывал на рояле попурри из цыганских мелодий и плакал. Все выглядело довольно скучно. Я решил уйти. В вестибюле стояла девушка в восточном наряде. Лицо ее было закрыто, и видны были только глаза. Она стояла перед зеркалом и прихорашивалась. Когда я проходил мимо, она обернулась и посмотрела на меня. Ни разу в жизни я не видел таких больших черных глаз. Я сказал:
– Добрый вечер, вернее, добрый день!
– Спокойной ночи, точнее, всего хорошего, – отозвалась она и повернулась к зеркалу.
Я подошел к ней, обнял и попытался поцеловать. Вообще-то я не очень смел с девушками. Но ночью после возлияний все кажется простым, легким и приятным. Я не рассчитывал на успех и ожидал, что она поднимет крик или даст мне по морде. Такой исход меня не пугал. Ну, будет скандал, и, по крайней мере, я вернусь домой с сознанием, что этой ночью что-то произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26