Это ваши долги. И приносить жертвы должны вы, а не ваша дочь.
Отец Келси уперся в Брэндона долгим взглядом и молчал. Потом перевел взгляд на свои руки, сложенные на коленях. Разжав кулаки, он принялся разглаживать смятую бумажку, положив ее на бедро. Когда он снова посмотрел на Брэндона, у него блестели глаза.
– Моя маленькая девочка, – хриплым голосом проговорил он. – Вы знаете ее женщиной, Брэндон, а я помню еще, как она была моей маленькой дочкой.
Искренняя боль в голосе старого человека тронула Брэндона, и весь его гнев и раздражение перегорели, как детский фейерверк. Тим не прикидывался, не изображал сентиментальности, от которой Брэндону накануне хотелось заскрипеть зубами. Нет, ему было больно, по-настоящему больно.
– Означает ли это, что вы пойдете? – спросил Брэндон.
Но старик, казалось, совсем ушел в свои мысли.
– Знаете, – сказал он с задумчивым видом, – ваш брат никогда не требовал, чтобы я пошел к докторам…
И это тоже не удивило Брэндона. Но, странное дело, именно то, что он не удивился, испугало его. Зная теперь достаточно о методах Дугласа, Брэндон понимал, что брату, вероятнее всего, было решительно наплевать, что будет с отцом Келси. Болезнь позволяла держать Тима в зависимости, превращая его в раболепного лакея. А главное, выступая в роли великодушного спасителя, Дуглас получал возможность требовать от Келси послушания и бесконечной благодарности.
От этих мыслей к горлу подступила тошнота.
– Я не мой брат, – несколько громче, чем это требовалось, проговорил Брэндон.
– Все считают, что, если я только соберусь с духом, мне ничего не будет стоить встать на ноги без посторонней помощи.
Тим повернулся лицом к Брэндону, и в его растревоженных глазах Брэндон прочитал такую трезвую тоску, что был потрясен. Да, эти годы были далеко не сладкими для отца Келси.
– Но у меня никогда не получалось. Как бы мне ни было худо. На этот раз, когда Келси… когда Дуглас… – он громко вздохнул и нервно потер лицо, – на этот раз я подумал, что все, дальше некуда, и подумал, что, может быть, смогу собраться с духом, но…
Брэндон откашлялся. Если поддаться жалости, то ничего хорошего не получится, нужно постоянно напоминать себе об этом.
– Вам нужна помощь, Тим. Самому вам не справиться.
– Знаю. – Отец Келси проговорил это слово, закрыв рот ладонями, и оно прозвучало, как разбившееся стекло. – Знаю.
– Итак, вы пойдете?
Старик отнял руки от лица.
– Да, – промолвил он, медленно наклонив голову в знак согласия. – Ради нее пойду.
После ухода Тима Брэндон не находил себе места. Так много нужно было сделать, столько накопилось неотложных дел, а он никак не мог сосредоточиться. Из своего окна в башне он смотрел, как маленький автомобильчик Тима лавирует на крутых поворотах дороги, и с облегчением вздохнул, когда тот наконец скрылся из виду, к счастью не столкнувшись с Келси, которая вот-вот должна была вернуться после встречи с Фарнхэмом. Они провели вторую половину дня в городе, осматривая подобранные ею места для строительства его нового административного здания.
Пора бы ей уже вернуться, в самом деле! Брэндон посмотрел на часы и поблагодарил Бога за то, что может сделать хотя бы это.
Почти восемь. Скоро стемнеет.
Будем надеяться, что она поспешит. Похоже, собирается гроза.
Со времени несчастного случая он беспокоился обо всех, кто ездил в такую погоду. Особенно о Келси.
Так он стоял у окна и ждал, не сводя глаз с дороги. Набежавший ветер покачал головками львиного зева, потом невидимой рукой провел по высокой летней траве. Верхушки деревьев засуетились, зашептались, как нервозные старые девы, а небо было как будто из ртути – плотное, мокрое, серебристое.
Он знал, о чем это говорит. Скоро разразится настоящая буря. Очень скоро. Он сжал зубы и попытался представить себе, что делается там, дальше, на Клифф-роуд.
Но это же смешно! Может быть, она решила переждать грозу в Сан-Франциско. И она вовсе не обязана звонить и предупреждать меня. Я же не опекун ей.
Брэндон плюхнулся в кресло у рабочего стола и от нечего делать открыл ящик. Ничего, кроме писчей бумаги и почтовых марок. Неужели Дуглас совсем не работал здесь? Брэндон задвинул ящик и открыл следующий.
Я не опекун для Келси и уж тем более для ее отца. Тогда почему я готов выкинуть пять тысяч долларов на оплату его проигрышей? Почему стараюсь заставить его пойти к врачам? Келси просто выйдет из себя, узнав, что я вмешался. Накануне вечером она недвусмысленно дала понять, что это не мое дело…
Но я тоже несу ответственность, ведь Дуглас несправедливо обошелся с Тимом Уиттейкером, беззащитность Тима была ему очень на руку. Если бы удалось заставить Тима начать лечение, у меня было бы легче на душе. Я свел бы на нет последствия «помощи» моего брата и дал бы возможность каждому с чистой совестью идти своей дорогой.
Но разве мне хочется, чтобы мы разошлись разными путями? Я хочу помочь Тиму Уиттейкеру потому, что хочу помочь Келси. А Келси я хочу помочь потому, что…
Досадуя на себя за такие выводы, он потянул еще один ящик, и в тот же миг все его мысли как будто запнулись и встали. На пакетиках с резиновыми колечками и коробках со скрепками, резко бросаясь в глаза, лежал маленький черный бархатный футляр. Брэндон медленно протянул руку, вынул футляр из ящика и уставился на него, словно это была бомба, готовая взорваться при малейшей вибрации.
Он не стал его открывать. В этом не было нужды, он и без того знал, что внутри. Это большое и вульгарное кольцо, оно навевает столько воспоминаний, что в голове начинается путаница и столпотворение мыслей.
Оно было ей не по размеру, а может, она похудела. Когда она опускала руку, оно соскальзывало к суставу. И перевертывалось к мизинцу, когда она печатала. Наверное, оно доставляло массу неудобств, потому что Келси часто снимала его. Дугласа это очень раздражало. Как только он входил в комнату, его глаза немедленно устремлялись на ее левую руку, а вопрос, который он неизменно при этом задавал: «Келси, где твое кольцо?» – был настолько требовательным, что она виновато вспыхивала и быстро надевала его.
При этом она старалась не смотреть на Брэндона, как будто ее вынудили сделать что-то грязное и ей не хотелось, чтобы кто-нибудь это видел. А ему и не хотелось смотреть. Всякий раз, как брильянт скользил по ее пальцу, сердце подпрыгивало у него в груди и начинало бешено биться.
Надо ли удивляться, что Дуглас догадался, как я отношусь к ней. Наверное, я был скрытен, как поезд, сошедший с рельсов. Но я ничего не мог поделать с собой – я ненавидел это кольцо.
Брэндон встал. Утром я немедленно избавлюсь от этого кольца – возвращу, продам, подарю на худой конец. А сейчас надо поскорее убрать его с глаз долой.
У Дугласа был тайник под полом, страшно секретный сейф, какие он любил. Шифр замка он доверил только родному брату. Вот самое подходящее место для захоронения образчика дурного вкуса и параноидного чувства собственничества, решил Брэндон.
Но когда, согнувшись в три погибели над половицей, скрывавшей тайничок, он набрал шифр и открыл замок, оказалось, что Дуглас уже схоронил там что-то. Неужели этот листок бумаги он считал такой ценностью?
Изумленный Брэндон долго простоял на коленях, пока наконец коленка не разболелась так, что не было сил терпеть. В сотый раз он читал и перечитывал бумагу, думая о том, что это самая большая и самая важная загадка из всех.
Если бы только сообразить, какую роль она во всем этом играет!
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
В этом есть какая-то закономерность, отрешенно думала Келси. Именно сегодня должна быть гроза. Ведь была же она в тот день, когда началась вся эта сумятица, значит, будет и теперь, когда все близится к концу.
Каких-то несколько минут назад редкие тяжелые капли падали на ее волосы и плечи, пока она бежала к дому, усталая и замерзшая после марафона с мистером Фарнхэмом.
И едва она успела войти в свою комнату, капли зачастили, словно в танце, поставленном сумасшедшим балетмейстером, пока не слились в плотную подвижную завесу.
Часто вспыхивала молния, и в ее отсветах похожие на призраки деревья плясали в том же сумасшедшем ритме, сменяя на стекле бледные отпечатки грустного и усталого лица.
Никто бы не догадался, что обладательница этого лица только что получила для своей компании заказ на миллион долларов. Или что мужчина, которого она любит, только сегодня пережил чудо прозрения. Скорее можно было догадаться о том, что у нее разрывается сердце.
Внезапно порыв ветра швырнул полог дождя в окно. Руки Келси покрылись гусиной кожей, и она стала их растирать. Все было кончено. Час назад она завершила работу, входившую в круг ее профессиональных обязанностей, – закончила договор с мистером Фарнхэмом. Прочитав ее предложения и увидев выбранный ею участок, мистер Фарнхэм поразительно быстро принял решение и подписал бумаги, по которым «ОДК» получила очень выгодный заказ. Однако радости не было.
Если у Брэндона нет намерения уволить меня, а, судя по всему, такого нет, он захочет, чтобы я поскорее перебралась в город и занялась координированием работ. Значит, у меня больше нет повода оставаться здесь. Брэндон выздоровел, и я ему больше не нужна. Он может сам вести машину, куда только ему заблагорассудится, и гулять по любому причалу в Сан-Франциско. И даже по три раза в день кушать с ложечки китайский бульон с яйцом.
Я сделала все, что в моих силах, чтобы доказать верность семье Траерн и самому Брэндону. На работе благополучно провела самую крупную в истории компании сделку. Дома была мастером на все руки: и горничной, и шофером, и секретарем – в зависимости от того, в чем была потребность. И все это трудное время была рядом с Джинни, успокаивая и утешая, вытирая ей горючие слезы.
А накануне вечером поняла, что Брэндон слеп не только в прямом, но и в переносном смысле. У него сложилось искаженное представление обо мне, он видит лишь злодейку сирену, поработившую, обесчестившую и в конце концов погубившую его брата. И все мои поступки он объясняет, исходя из этого предубеждения. К тому же вчера вечером отец наговорил такого…
Вот вам и доказательство, которое он искал, разве не так? Даже если мои поцелуи и сердечное отношение заставляли его усомниться в правильности этих выводов, то жалкие излияния отца уже не оставили сомнений. Чего там гадать: мы с отцом – одна шайка, все это время доившая Дугласа…
На глаза набежали горячие слезы. Вечно, вечно этот отец! Я люблю его, болею за него, но сколько можно жертвовать собой ради него?
– Келси!
За дверью раздался голос Франциски, и Келси ответила, не поворачивая головы:
– Да, я здесь.
– Хорошо, что я на всякий случай проверила, – не без удивления проговорила Франциска. – Я не знала, вернулись вы домой или нет. Вам звонят. Это папа.
Только не теперь, ну пожалуйста!.. Келси прижала руки к вискам, чтобы унять бившуюся в них кровь. Ох, папа , устало вздохнула она. Ну, что еще у тебя случилось?
Доносы мистера Фуллера не давали покоя Брэндону.
Сначала он хотел подождать, когда все улягутся спать, и пытался отвлечься. Долго стоял под душем, потом, накинув мохнатый халат, потому что ночь становилась прохладной, разжег огонь в камине. После этого он налил себе виски, к которому не притрагивался со времени аварии. Даже включил телевизор, подумав, что радость снова быть зрячим сделает бесконечную вереницу полицейских с завидными фигурами и пронырливых адвокатов немного интереснее.
Ничего не помогало. Через несколько минут он выключил телевизор и устроился в кресле перед камином с папкой и бокалом виски. Больше ждать было невмоготу.
Первую папку он открыл со смешанным чувством любопытства и страха, но, к своему удивлению, не нашел ничего, кроме фотографий. Значит, письменные доклады в других папках. Он медленно взял в руки лежавшее сверху фото – и тут же похолодел.
Кто, черт побери, сделал этот снимок? Брэндон недоверчиво рассматривал его. Снимали откуда-то сбоку, и была видна Келси, стоявшая на коленях на разостланном на траве одеяле и расстегивавшая блузку. Он собственной персоной стоял перед ней и развязывал узел, стягивавший полы ее блузки на талии. Поза его казалась агрессивной. Лица сблизились до нескольких дюймов. Ракурс снимка был такой, что не было видно ни Джинни, ни нескольких дюжин сотрудников компании, которые буквально кишели рядом. Снимавший изловчился даже поймать момент, когда купальный костюм Келси оказался в тени, и можно было подумать, что под снимаемой блузкой нет ровным счетом ничего…
Рука у него сжалась, смяв уголок омерзительной фотографии. Беззаботная сценка выглядела здесь похотливой.
Брэндон нетерпеливо перевернул страницу и взглянул – на следующий «документ», где были видны они с Келси возле перевернутой лодки. Плещущие волны скрывали купальные костюмы, и создавалось впечатление, будто они купаются голыми. Его рука лежала на ее шее под волосами, а лицо было взволнованным и жадным.
Дойдя до последнего фото, Брэндон по розовым, белым и желтым пятнам сразу догадался, что это может быть. Дрожащей рукой он вытянул карточку из пластикового кармашка и ошалело уставился на нее.
Парочка лежала на клумбе, и хотя оба были полностью одеты, но, несомненно, занимались любовью. Мужчина в напряженной позе оседлал женщину, а женщина трогала его лицо пальцами, которые, как вспомнилось Брэндону, в тот миг дрожали…
– Брэндон! Брэндон, ты не спишь?
Услышав ее голос, он поднял голову, и сердце бешено застучало. За дверью спальни стояла Келси, и он сразу почувствовал душистый, сладостный запах сирени.
– Минуточку! – крикнул он и положил папки на пол надписью вниз. Затем, так быстро, как позволяла больная нога, бросился к двери, боясь, что этот голос ему лишь послышался, как чудесное эхо, сохраненное памятью и ожившее от воспоминаний.
Забыв о раздиравшей коленку боли, он распахнул дверь. Там стояла она и была такая красивая, что у него кругом пошла голова. По-видимому, она только что вернулась после встречи с Фарнхэмом, так как на ней был костюм – длинный жакет и короткая юбка в складочку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21