Хотелось чувствовать песок под ногами и удовлетворение от удачного броска.
Хэмиш вышел на поле и был встречен приветственными криками. Играл он с полной самоотдачей, и сердце Бренды билось от восторга: она видела, что он превосходит всех. Движения его были сильны и гибки, как у настоящего, хорошо тренированного спортсмена.
Но в разгар игры произошло нечто непредвиденное. Из церкви выбежала, заливаясь слезами, Энни. Девчушка споткнулась, упала на живот и заплакала навзрыд, уткнувшись носом в траву.
И тут Хэмиш Чандлер совершил, на ее взгляд, нечто невероятное.
Покинув игровое поле, он бросился к своей плачущей дочери, присел рядом на корточки, поднял ее с земли и начал качать на руках, успокаивая.
– Пастор, вы что, выбыли из игры? – крикнул кто-то.
– Считайте, что на время выбыл, – ответил Хэмиш, убирая с лица девочки мокрые от слез пряди волос.
Би Джей наблюдала сцену, потрясенная тем, что эта трехлетка могла отвлечь отца от такой захватывающей игры. Боже мой, вот если бы я так заплакала, думала она, мой отец просто обозвал бы меня «ревой-коровой».
Хэмиш не вернулся в игру. Он устроился на зрительской скамье рядом с креслом Бренды.
Дочку он повернул так, чтобы она смотрела на поле, прижавшись спиной к его груди.
Счастливое детство у этих двух девочек, думала Бренда, но они, как пить дать, вырастут беззащитными нюнями и всю жизнь будут зависеть от кого-то более сильного и умелого. В конце концов, все от них откажутся, презирая их за слабость.
Однако в душе она была бы не прочь тоже прильнуть к Хэмишу.
Энни протянула, было, ручку к Би Джей, но, взглянув ей в лицо и, видимо, вспомнив, что не любит ее, отвернулась.
– Меня Билли укусил, – сказала она, всхлипывая, снова обращаясь к отцу. На розовой коже ребенка Бренда успела заметить две полу-подковки – следы детских зубов.
– Билли плохой, – заявила Бренда, неожиданно разозлившись оттого, что кто-то, пусть тоже ребенок, посмел обидеть Энни, этот образец очарования и невинности. На миг ей захотелось, чтобы укусили ее, а не Энни. Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и спросила Хэмиша: – Что вы намерены предпринять?
– Поговорю с его матерью, – ответил он, не отводя глаз от мяча.
– А вы не вернетесь на поле? Ваша команда явно проигрывает без вас. – Бренда все еще была под впечатлением его удивительного поступка.
– Сейчас я нужен дочери.
– Вы вырастите из нее неженку, – заявила Бренда, сама в это не веря. Потому что ей-то ох как не хватало в жизни нежности и ласки.
Хэмиш медленно повернул к ней голову, и, заглянув в его голубые глаза, она увидела в них неизбывную грусть.
– Я хочу научить ее тому, что любовь и забота о человеке могут залечить любую рану, – сказал он. – Что вы знаете о любви, Бренда Джейн?
Впервые она поняла, что зря почти всю свою жизнь истратила на физическую и психическую закалку. Говорить о любви ей было трудно.
– Ну… во-первых, я не ребенок. Во-вторых, всегда считала, что любовь как чувство сильно переоценивают…
– А вы любили кого-нибудь?
– Отца… в какой-то мере.
Она сказала это, отвернувшись, наблюдая за игрой. Горло сжал спазм. Казалось, еще одна ложь просто задушит ее.
– Значит, нам придется поработать над этим вопросом, согласны? – спросил он, тоже не отрывая взгляда от игры.
Бренде было очень стыдно. Наверное, он не ошибся, разглядев в ней какую-то несостоятельность, неспособность понять, как можно любить людей, заботиться о них, не боясь быть обиженным ими или отвергнутым. Надо было бы возражать ему и противоречить, но больше всего ей хотелось броситься к нему с разбегу, как делают его дети, зная, что он обязательно подхватит и крепко прижмет к себе – в любой момент, когда будет нужен или желанен. Он – единственный человек, способный на это.
Опасная мысль. Хэмиш – троянский конь, преподнесенный ей в виде подарка, хитро проникший сквозь ее оборону.
Бренда удалилась со спортивной площадки вместе с миссис Биллингс и детьми около девяти часов, а Хэмиш остался проследить, чтобы убрали спортинвентарь, закрыли все шкафы, а церковь заперли на ночь.
В девять тридцать она еще не ложилась. Ждала священника, размышляя: ничего себе вечерняя служба – десять минут потрачено на молитву и хороших два часа на игру. Как это понимать?
Когда миссис Би вела детей мимо нее в спальню, Эми, чуть поколебавшись, сказала: «Спокойной ночи, Бренда» – и заспешила вверх по лестнице. Энни даже не обернулась.
Миссис Би карабкалась позади, тяжело опираясь на полированные перила: каждый шаг давался ей с трудом. Она одарила Бренду усталой улыбкой, как бы извиняясь за детей.
Вечернее «спокойной ночи», догадалась Бренда, должно быть, включает в себя объятия и поцелуи. Ей приходилось видеть этот ритуал в других семьях, и она всегда считала, что детям не столько хочется целоваться, сколько оттянуть время сна. Но она уже научилась держать свой скептицизм при себе, убедившись, что люди, как правило, очень чувствительны во всем, что касается семейных традиций. И все-таки в душе ее шевельнулось сожаление. Эми и Энни явно не склонны соблюдать вечерний ритуал по отношению к ней. Девочки не испытывают ко мне теплых чувств, вздохнула она. Даже покладистая Эми.
Минут через пятнадцать миссис Би спустилась на несколько ступенек по лестнице – настолько, что Бренда могла ее увидеть.
– Я думаю, пастор скоро вернется и отнесет вас наверх, в спальню, – сказала она. – Простите меня, я не могу помочь вам раздеться. Мне очень рано завтра вставать.
– Ложитесь, ради Бога. Спите спокойно.
Вежливые слова, ничего больше. Но Бренда была искренна в своих пожеланиях этой доброй женщине, тетушке Деборы. Миссис Би никогда и никому не желала зла.
К десяти вечера Бренда начала беспокоиться. Хэмиша все нет. Она вспомнила тех людей, мужчин и женщин, которые толпились вокруг него, когда большинство прихожан уже разошлись по домам. Очевидно, наводят порядок. А возможно, отправились куда-то пропустить по стаканчику или выпить чашку кофе, поболтать и посмеяться вместе.
Интересно, не положила ли глаз на Хэмиша одна из женщин в этой группе? – размышляла Бренда. Или наоборот – Хэмиш на нее? Она вспомнила, как он признался, что подумывает о женитьбе. Отравленной стрелой пронзила сердце мысль о том, что, возможно, он сидит сейчас где-то с женщиной, которая подходит ему во всех отношениях. Я не смогу конкурировать с полноценной, здоровой соперницей, думала Бренда. Вот сижу здесь и жду его возвращения, чтобы он помог мне подняться в спальню. Без него я совсем беспомощна. Но я не учла, что он может потерять счет времени, сидя в компании с женщиной, более пригодной на роль жены священника.
В одиннадцатом часу, когда Хэмиш наконец-то прошел в гостиную, Бренда не отрываясь, смотрела в телевизор, чтобы не взглянуть на него.
– Привет, – сказал Хэмиш так живо, словно дело происходит утром и он, свежий и веселый, готов начать новый день. Однако, присев на подлокотник дивана рядом с ее креслом, он устало выдохнул: – Ох-хо-хо…
Бренда подняла глаза, чтобы увидеть, чем вызван такой тяжкий вздох. А он сморщился, но потом ухмыльнулся.
– Куча забот. Извините, что припозднился. Служба.
Бренда готова была сорвать на нем свое настроение. Но вид его едва не развеселил ее: ну никак не похож он на замотанного делами прихода священника. На футболке пятна высохшего пота, шорты измяты, кроссовки в травяной зелени, зато длинные мускулистые ноги, покрытые светлым пушком, так и хочется потрогать. Волосы бронзового цвета падают на лоб беспорядочными прядями. Глаза голубые и сияющие, задорно смотрят на нее. И все его тело, здоровое и сильное, так и притягивает, так и манит…
Бренда резко отвернулась. Ее охватило желание, ранее незнакомое и настолько сильное, что она едва не задохнулась. Она слышала о таких вещах, но сама никогда не испытывала ничего подобного.
– Бренда. Бренда! – Его баритон был низким и встревоженным. А когда она пришла в себя, он сидел перед ней на корточках, держась за ручки ее кресла. – Вам больно?
Девушка все еще боролась с всепоглощающим чувством, утопая во взгляде его голубых глаз. Это лицо, с прямым носом, четко очерченными скулами и губами, сейчас приоткрытыми, просто создано для того, чтобы обольщать и соблазнять. Неужели Хэмиш не видит, как действует на нее? Как реагирует на него ее тело?
В ответ на его вопрос Бренда отрицательно замотала головой.
Вряд ли сознавая, что делает, она протянула руку, легко прикоснулась к его правой щеке. Едва проросшая щетина уже чувствовалась на ощупь. Двигаясь вверх, рука ее погладила сначала висок, потом погрузилась в жесткие густые волосы, слегка взлохмаченные, которые давно пора бы подровнять. Потом рука, словно по собственной воле, опустилась на затылок и надавила – чуть-чуть, всего лишь, чтобы придвинуть его лицо поближе.
Она чувствовала, что губы его будут прохладными и мягкими. Знала, что они будут покусывать ее губы. Знала, что этот поцелуй усилит вожделение, – так оно все и случилось.
Но она не могла предвидеть, что, когда он возьмет ее лицо в свои руки, как в чашу, а его губы овладеют ее ртом, она почувствует себя потрясенной и беспомощной. Ничего такого не бывало с ней раньше, и она была не готова к чувственному натиску Хэмиша Чандлера.
Невольно ее левая, здоровая рука обвилась вокруг его шеи, пальцы распластались веером по его спине, по твердым, гладким мускулам, которые так приятно было ощущать сквозь кожу. Потом пальцы скользнули по его плечу, по жестким буграм бицепсов, поползли вверх по шее. И везде ее рука чувствовала сдержанную силу его мускулов, нежность и страсть.
И еще она ясно ощущала его мужеское желание. Рот его впивался в ее губы снова и снова, рука прижималась к ребрам, а большой палец скользнул по соску. Ее тело на все отвечало радостной взаимностью.
Никогда еще она не испытывала такого пьянящего ощущения. Не представляла себе, что такое вообще может быть. Ей только хотелось, чтобы это чудо никогда не кончалось.
Хэмиш первым прервал поцелуй.
– Не надо, – прошептал он, слегка отстраняясь, но все еще держа ее лицо в своих руках.
Но вот он нежно разжал их, позволив ей откинуться на спинку инвалидного кресла. Страсть, желание были написаны у него на лице, и все же он отпустил ее, коротко мотнув головой, что означало «нет».
Прошли долгие минуты, прежде чем к ней вернулась способность трезво мыслить, и она осознала, что они натворили. Вернее, что она натворила. Честно говоря, пыталась соблазнить его, как распутная девка.
Боже мой, до чего же я докатилась…
Тело ее остывало, приходило в себя, а она сидела, опустив голову, объятая жгучим стыдом. Страсть к мужчине лишила ее сил и воли. И тут в ней проснулся инстинкт самозащиты.
– Очень мило, – съязвила она. – Пытались меня убедить, что я настоящая женщина?
– Притворяться не было нужды, – ответил Хэмиш. – Вы более чем настоящая женщина.
Он медленно поднялся, глядя на нее сверху вниз. Бренда попыталась улыбнуться, сделать вид, что ничего особенного не произошло, но не сумела. Даже собрав всю свою волю, могла лишь наблюдать за ним, тоже старающимся взять себя в руки. Сосредоточилась на его лице, избегая смотреть на тело, созданное для того, чтобы возбуждать и соблазнять всю женскую половину человечества.
Расчесывая пятерней волосы и протирая глаза, словно только что проснулся, Хэмиш обошел кофейный столик, взялся сзади за ее кресло и покатил к лестнице.
Тут он опустился перед нею на корточки.
– Вы знаете, мы впредь не должны этого делать, – тихо произнес он.
Она разозлилась. С какой стати он берет на себя большую часть вины! Ей захотелось огрызнуться, но даже на это не хватило сил, и она только шепнула:
– Да, знаю.
– Я отношусь очень серьезно к интимным отношениям, – продолжал Хэмиш. – После Мэрилин. Она была… – Втянув в себя воздух, он попытался закончить фразу: – Она была… – Но так и не закончил.
Бренда понимала: слишком он благороден, чтобы сравнивать ее с женой. Сравнение не в ее пользу. Она хотела переменить тему разговора, но не знала, как это сделать.
– Теперь я стыжусь того, каким был прежде, – сказал он. – Я ведь не всегда был священником. Если честно, в святые отцы совсем не годился.
Хэмиш рассеянно убрал прядь волос с лица девушки.
– Не сразу научился тому, что знаю теперь. Не сразу понял, что мое прошлое – это дар Божий, наставивший меня на путь истинный. И я обратился к людям, не знающим, что каждый из нас – кузнец своего счастья. Не имеет значения, откуда ты пришел, с чего начал или что делал в прошлом. У каждого есть выбор, как строить свою жизнь.
Он медленно поднялся во весь рост.
– Несколько минут назад я забылся: предал Мэрилин и все, чему она меня научила. Забыл, кто я такой.
– Чему же она вас научила?
– Тому, что следует не просто спать с женщиной, а любить и уважать ее. И я никогда не пойду на меньшее.
Вроде меня, подумала Бренда; ее уколол скрытый смысл его слов.
Снова опустившись на корточки перед креслом, Хэмиш слегка пожал ее руку, лежавшую на подлокотнике. Видимо, понял, что она чувствует.
– Это не имеет отношения к вам, Бренда, это касается только меня, – сказал он. – А вы заслуживаете гораздо большего.
– Не хотите ли сказать…
– Нет, Бренда, вы не то думаете. Просто вы – первая женщина за много лет, возбудившая меня. – Он встал. – А теперь я отнесу вас наверх. И мы оба постараемся забыть то, что между нами произошло.
Подняв Бренду на руки, Хэмиш понес ее вверх по лестнице. Она прижалась к нему, закрыв глаза, и открыла их лишь тогда, когда он осторожно посадил ее на край кровати.
– Надеюсь, вы сможете раздеться сами, – сказал Хэмиш. – Простите меня за то, что я так поздно вернулся. Это случается редко. Спокойной ночи, – добавил он, уже когда замок на двери готов был щелкнуть.
Бренда с трудом освободилась от одежды, кое-как напялила ночную рубашку, приготовленную экономкой, потом улеглась и подтянула одеяло к самому подбородку.
Сон никак не приходил. Перед глазами стоял Хэмиш: красивый, сухощавый, с глазами голубыми, как небо, освободившийся от темного прошлого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18