У нее, вероятно, было второе лезвие?
- Боюсь, мой ответ не доставит вам особого удовольствия.
Слабая улыбка пробежала по губам доктора Коха.
- Хорошо, не говорите мне. - Он потер подбородок. - Как вы думаете, почему Урек пытался вас убить?
Вошедшая сестра попросила доктора Коха выйти из палаты на несколько минут. Она измерила Эду температуру, пощупала пульс, попросила помочиться в баночку, что-то записала в карту.
- Извините, что я сразу затронул этот неприятный момент, - сказал доктор Кох, вернувшись в палату.
- Ничего страшного, - ответил Эд и после короткого колебания спросил: - Это важно для вашего исследования?
- Еще не знаю. Возможно. Эду нравилась неуверенность доктора. Или, скорее, откровенность.
- Вы думаете? - спросил Кох.
- Да. А в школе стараюсь никогда не делать этого.
- О?
- Если ученика застают за этим занятием, ему говорят: не отвлекайся.
- О чем вы думали?
- О вас.
- Хорошие мысли или плохие?
- Пожалуй, хорошие.
- Вы собирались рассказать мне, почему Урек...
Эд рассказал доктору, как банда Урека правила раздевалкой, а он, Эд, пошел им наперекор, поставив замок, который они не могли срезать.
- Это могло послужить поводом для нападения, - доктор Кох задумался, но не объясняет, почему он набросился на вас сразу после выступления.
- Нет, - согласился Эд.
- Что-то ведь послужило причиной столь неадекватной реакции.
В палату вошла Лайла, в желтой блузке и джинсах, с волосами, перехваченными желтой расшитой лентой.
- Привет, - сказала она.
Эду она показалась ослепительной.
13.
- Привет. Это доктор Кох. Доктор Кох, это мой друг, Лайла.
Доктор тяжело поднялся со стула и почтительно пожал руку девушке. Судя по его виду, она выбрала неудачный момент для визита к больному.
- Мы просто беседовали, - сказал доктор Кох.
- Не обращайте на меня внимания. - Лайла присела на кровать в ногах Эда.
- Как я говорил, что-то вызвало его реакцию. Человеческие поступки в большинстве своем причинно обусловлены. - Он взглянул на девушку. - Мы говорили об Уреке.
- Я догадалась, - улыбнулась Лайла.
- Доктор Кох? - неожиданно спросил Эд.
- Да?
- Исходя из того, что вам известно, вы могли бы сказать, почему Урек это сделал?
- Ну, я почти ничего не знаю, но могу предположить мотив его поведения.
- Я не хочу доставлять вам лишние хлопоты.
- Нет, нет, человеческие существа рождены для того, чтобы рассуждать и что-то предполагать. - Он помолчал. - В принципе существует три категории людей. К первой я отношу тех, кто идет своей дорогой к поставленным перед собой целям, преодолевая созданные ими же препятствия. Независимые индивидуумы, которые соперничают не с другими людьми, но с собственными возможностями, - доктор Кох глубоко вздохнул. - Это понятно?
Эд промолчал.
- Ко второй категории относятся последователи. Они удовлетворены тем, что выполняют приказы, могут быть хорошими помощниками лидеров. Представители второй категории потенциально опасны, потому что полностью полагаются на компетентность тех, кто ими командует.
- Мне не нравится разделение людей на категории, - заметил Эд.
- Да, да, полностью с вами согласен, - ответил доктор Кох. - Я бы и вещи не делил на категории. Бывают такие сюрпризы. Но...
- Ага, - вмешалась Л аил а. - И тут снова появляются категории. Доктор Кох рассмеялся.
- Вот видите, женская интуиция. Мы выделяем женщин, говоря о том, что у них повышенная чувствительность к возможным событиям будущего. Точно такое же разделение несет в себе суждение о том, что у мужчин более крепкие мышцы. Процесс мышления невозможен без сравнений.
- Родители моей мамы приехали из Германии, - сказала Лайла, - и я не раз слышала, что немцы опасны именно из-за того, что они, как и ваша категория два, выполняют полученные приказы.
- Большинство людей относится ко второй категории, - отметил доктор Кох. - В Америке, в Европе, везде. Правда, у немцев повиновение является характерной чертой.
Лайла хотела что-то возразить, но в палату вошла сестра.
- Я должна вас прервать.
- Пожалуйста, сделайте это чуть попозже, - сказал Эд.
Брови сестры удивленно поползли вверх.
- Это доктор Кох. Он консультирует меня.
- О, извините, доктор, - смутилась сестра. - Я думала, вы обычный посетитель. Извините.
Как только за ней закрылась дверь, все трое дружно рассмеялись.
- Вы определенно не относитесь ко второй категории, - сказал доктор Кох.
- А куда бы вы отнесли Освальда? спросил Эд.
- Убийцу Кеннеди?
- Да.
- К категории три.
- Вы еще не говорили нам о третьей категории, - заметила Л аил а.
- Вероятно, нет. Так вот, я думаю, что юноша, напавший на вас, относится именно к категории три. Которая является объектом моих исследований. Поэтому я и приехал сюда.
Под взглядом доктора Коха Лайла и Эд инстинктивно пододвинулись друг к другу.
- Я сейчас все расскажу. И надеюсь, что вы не станете возражать против моего приезда. Громкие судебные процессы, убийства и все такое... в них всегда много того, о чем никто никогда не узнает. Возможно, что здесь я смогу кое-что выяснить.
- Кто же относится к категории три?
- Очень беспокойные люди.
- Я тоже беспокойный, - улыбнулся Эд.
- Нет, вернее, да, но в другом смысле. Вам не терпится что-то сделать, например выздороветь, жить полной жизнью. Представители категории три, в отличие от первой, не ставят перед собой определенные цели. Их достижения не являются следствием врожденного призвания или таланта. Их сжигает раздражение: от сознания того, что они не принадлежат к первой категории. Потому что они не знают, чего хотят.
- Но я тоже не уверен, знаю ли я, чего хочу, - возразил Эд. - И многие мои знакомые не знают, чего они хотят.
- Да, да, - нетерпеливо кивнул доктор Кох. - Я не совсем ясно выразился. Если вы что-то захотите, вы предпринимаете шаги, направленные на реализацию вашего желания, не так ли? Представители третьей категории терпеть не могут категорию один, потому что последние заставляют их испытывать стыд за отсутствие цели в жизни. Их не устраивает роль последователей, как категорию два. В них нет стремления достигнуть каких-то высот в науке, спорте, политике. И это внутреннее стремление, свойственное категории один, в третьей перерождается в ненависть, в смертельную ненависть к представителям первой категории. Они чувствуют, что должны уничтожить категорию один, чтобы захватить власть над второй.
- А при чем тут Урек?
- Все сказанное имеет к нему самое прямое отношение, - возбужденно продолжал доктор Кох. - Где-то глубоко внутри он знает, может быть, даже не сознавая этого, что в один прекрасный день дружки покинут его, найдут работу, уйдут в армию и таким образом вольются в категорию два, к которой принадлежит большинство человечества. А ведет это большинство категория один. Видите ли, представители этой категории, как правило, не совершают преступлений, потому что они слишком заняты более серьезными делами. Категория два - к ней, кстати, относятся и полицейские, - она повинуется начальнику, мэру, президенту, закону, в конце концов. Преступники выходят из категории три. Их обуревает жажда уничтожения.
Доктор Кох встал и прошелся по палате.
- Они не выносят общества, которое позволяет категории один уничтожать их просто своим существованием. Вы - враг!
- Кажется, я понимаю, - сказал Эд. - Если все это правда.
- Вы бросили Уреку вызов, поставив крепкий замок, и, что самое главное, выступив с фокусами, вы продемонстрировали, что владеете особым даром, природу которого он не может осознать. Тем самым вы представляете для него опасность. Поэтому он должен избавиться от вас.
- Как жестоко вы обошлись с человечеством, - воскликнула Лайла.
- Возможно, жестоко. А может, объективно. Легко принимать красоту жизни. Куда труднее понять ее грязь. Мне пора идти, - он взглянул на Эда. В вашем случае соперничество первой и третьей категорий проявилось в наиболее чистом виде. Когда что-то подобное происходит со взрослыми, дело осложняется многими факторами, так как представители этих категорий могут работать в одной фирме, любить одну женщину, быть политическими противниками. Что, по-вашему, произойдет теперь с Уреком? Эд задумался.
- Я полагаю, это решит судья.
Доктор Кох шумно выдохнул.
- К сожалению, это не так. Закон не властен над категорией три. Он не может их наказать, не может удержать от совершения преступлений. Даже в тюрьме они находят представителей первой категории и нападают на них. Общество еще не научилось жить с ними в мире.
Доктор Кох замолчал, погруженный в свои мысли. Эд хотел что-то прошептать на ухо Лайле, но та остановила его, приложив палец к губам.
- Возможно, мне разрешат поговорить с Уреком, - продолжал доктор. Может быть, до суда, если нет, то после него. Вы не будете возражать, если после этой встречи я снова загляну к вам?
Эд ответил не сразу.
- Я вижу, вы колеблетесь. Я понимаю, что моя просьба не слишком приятна для вас.
- Мне не хочется становиться действующим персонажем в вашей статье.
- Если я напишу статью, то лишь для медицинского журнала, и я обещаю не упоминать настоящих имен.
- Люди догадаются, о ком идет речь.
- Да, такая возможность всегда существует.
- Для вас это важно?
- Да.
- Очень?
- Да, очень.
- Хорошо, - кивнул Эд. - Приходите в любое время.
Кох довольно улыбнулся.
- Мне пришла в голову одна мысль. Ваша приятельница...
- Лайла, - подсказала Лайла.
- Она напоминает мне мою Марту. Разумеется, в молодости. Моя жена, Марта, относилась к категории один. Трудная ноша для женщины. Особенно если она не работает. И замужем за представителем второй категории, вроде меня.
- Откровенно говоря, мне бы хотелось, чтобы школьные учителя хоть чем-то походили на вас, - ответила Лайла.
- Вы очень добры, совсем как европейская женщина.
- Видите, вы вновь вводите категории.
- Достаточно, - вздохнул Кох. - Вижу, что я тут третий лишний. - Он пожал руку Эду, поклонился Лайле и вышел из палаты.
14.
Камера в полицейском участке казалась огромной для одного арестованного. Урек смог заснуть лишь под утро. Сквозь решетку он видел большие часы с медленно движущимися стрелками на противоположной стене. Их вид раздражал Урека, потому что кроме часов ему оставалось смотреть лишь на гладкие однотонные стены и железные прутья, отделявшие его от внешнего мира. Вновь открыв глаза, он увидел, что прошло лишь пятнадцать минут, то есть он не спал, а дремал. В шесть утра он отказался от завтрака. Теперь время приближалось к десяти, и он проголодался. Где же Томасси, как говорил его отец, большая шишка в этом чертовом городишке?
Урек забарабанил ботинком по прутьям решетки. Прошло минут десять, прежде чем появился кто-то из полицейских.
- Надень ботинок, - процедил полицейский.
Урек взглянул на него и обулся.
- Хороший мальчик, - хмыкнул полицейский.
- Я не получил завтрака.
- Одну минуту.
Полицейский поднялся наверх и вскоре вернулся.
- Ты же отказался от завтрака.
- Я хотел спать.
- Тут не отель. Ты должен есть, когда тебя кормят.
- Не могли бы вы принести хотя бы чашечку кофе? Пожалуйста, а? - Урек едва заставил себя выговорить последнее слово.
- Сколько тебе лет?
- Шестнадцать.
Через пару минут полицейский принес кофе.
- А сливки и сахар?
- Пей то, что дают.
Урек, сгорбившись, сидел на скамье, уставившись в бумажный стаканчик с черным кофе, в который он привык добавлять молоко и три ложки сахара. Впервые он понял, что тюрьма означает ограничение. Еще через час от скуки он мог бы карабкаться по стенам.
Томасси он уже ненавидел. Он охрип от крика, прежде чем к нему спустился сержант.
- Чего ты орешь? - спросил он.
- Не могу ли я поразмяться во дворе?
- Послушай, парень, здесь не тюрьма, а камера предварительного заключения.
- У вас же есть двор.
- Если хочешь поразмяться, делай отжимания, - засмеялся сержант и ушел.
Неужели ему придется сидеть в тюрьме? Он должен выбраться отсюда. Почему мать или отец не придут за ним? Что он будет делать целый день! Урек оглядел голые стены, решетку: запертую дверь, маленькое окно под потолком, также забранное железными прутьями. При всем желании он не мог убежать. Урек весь кипел от ярости.
Послышались приближающиеся шаги. Полицейский ввел в камеру Томасси и закрыл за ним дверь.
- Оставайтесь здесь сколько хотите, - почтительно сказал он.
Томасси предложил Уреку сесть на жесткую скамью.
Сам он остался стоять.
- Похоже, ты рад меня видеть, - хмыкнул Томасси.
- Где вы были все это время?
- Я принес тебе пару журналов, - Томасси протянул ему свежие номера "Тру" и "Популар сайенс". - Тебе нужны очки?
- Кто сказал вам об этом?
- Мне их дал твой отец, - Томасси положил футляр на скамью рядом с Уреком. - А теперь внимательно выслушай меня.
- Когда я выберусь отсюда?
- Тебе предъявят обвинение завтра утром.
- А как насчет залога?
- Ну, мы могли бы обратиться к судье. Он, вероятно, поднял бы сумму залога до двух тысяч долларов. Но дело в том, что я не хочу, чтобы ты оказался на свободе.
Урек едва подавил переполнявшую его ярость. Спокойнее, сказал он себе, спокойнее.
- Происшедшее в больнице будет рассматриваться независимо от драки в школе, - пояснил Томасси. - Это новое преступление, а за два проступка судья, естественно, назначит большую сумму залога.
- Мой старик даст расписку.
- Вряд ли его подпись стоит две тысячи долларов.
- Он обещал, что вытащит меня отсюда. Томасси покачал головой.
- Я не хочу, чтобы тебя выпустили.
- Обещаю, что на этот раз у вас не будет никаких хлопот.
- Это ты мне уже обещал.
- Я готов поклясться.
- Это не имеет значения.
- Почему?
- Молчи и слушай! - рявкнул Томасси.
- Я слушаю!
- И постарайся понять, что я говорю. Когда тебе предъявят обвинение, я буду настаивать на предварительном слушании. Я хочу выяснить, какие свидетели имеются в распоряжении городского прокурора. Для нас это будет очень полезно. Я хочу узнать о них до того, как мы попадем в Уайт-Плейнс.
- А что нам там делать?
- Там окружной суд. Если тебя обвинят в мелком хулиганстве, суд состоится в Оссининге;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18