- Но вы же не Герман Олегович! - она капризно надула губки.
Свистых с трудом удержался, чтобы не хлопнуть ее по ягодицам. Глядя на нее, просто невозможно было думать о деле.
- Куда ты направляешься?
Она сделала кокетливое па.
- Вам обязательно нужно все знать?
Он решил позвонить вечером жене и сказать, что сегодня задержится на работе. Тем более, что повод для этого был более чем значимый.
- Заглянешь ко мне после шести!
Секретарша многообещающе улыбнулась.
- Как скажете, Юрий Борисович.
Свистых вошел в кабинет, открыл бар, надежно укрытый от посторонних глаз полным собранием сочинений Владимира Ильича Ленина, и плеснул себе на два пальца коньяку. После чего устроился в кресле и придвинул к себе стопку бумаг. Его внимание привлек конверт без штампа, но с весьма оригинальной маркой, на которой была изображена практически голая дева, лихо взмахивающая правой ногой. Свистых повертел конверт в руках, затем осторожно вскрыл. Внутри него оказалась фотография и письмо. На фотографии Юрий Борисович обнимал голую полногрудую девицу. Как там бишь ее имя? Само собой, он также был абсолютно голый. Свистых на мгновение закрыл глаза. Ему всегда казалось, что личная жизнь каждого - это личная жизнь каждого и никакое вмешательство извне недопустимо. Но в данном случае... Он развернул письмо. "Милый Юрий Борисович! Несколько дней назад мне стало известно, что вы увлеклись одной молодой особой. Разумеется, в вашем возрасте это вполне объяснимо и простительно. Но не бросает ли это тень на вашу репутацию? Ведь в нашем ханжеском обществе далеко не всегда люди понимают все правильно. Почему-то принято считать, что если человек занимает столь ответственный пост, то он обязательно должен быть примерным семьянином. К сожалению, этот предрассудок все еще жив. Пока мне не известна реакция вашей жены на эту фотографию. Но, возможно, уже в самое ближайшее время я найду минутку заглянуть к ней, если, конечно, к тому времени мы не договоримся и не сочтем, что вовсе не обязательно беспокоить ее по такому пустяку. Подумайте над моими словами и позвоните в течение дня по указанному внизу телефону. Р. S. Не пытайтесь выяснить, кому принадлежит этот телефон. Во-первых, в этом нет никакого смысла, а, во-вторых, это может быть неверно истолковано."
А ведь он чувствовал, что с этой девицей что-то не так, и, тем не менее, не удержался от соблазна затащить ее в постель! Хотя, объективности ради нужно сказать, что заслуга в этом принадлежала исключительно ей. Она перехватила его на стоянке и попросила подвести домой, затем пригласила на чашку кофе. О дальнейшем лучше всяких слов говорит фотография.
Итак, шантаж. Почитывая на досуге Чейза, он всегда поражался, как неправдоподобно легко разного рода обыватели попадают в ловушки, и был уверен, что уж с ним-то ничего подобного не случится. Разумеется, его жене прекрасно известно, что он время от времени ей изменяет, но как она отнесется к фотографиям? Он лишь на мгновение вспомнил, чем они занимались и какие фотографии из всего этого могли получиться. А он-то считал, что у девицы просто разыгралось воображение!
Но какой смысл во всем этом? Если уж шантажировать, то какого-нибудь банкира, а не чиновника, пусть и занимающего достаточно высокий пост.
Не связано ли это каким-нибудь образом с террористами? Правда, базу захватили в субботу, а фотографии сделали недели за две до этого. Конечно, фотограф мог знать о готовящейся акции. Но как увязать террористов и шантажиста?
А если попробовать откровенно поговорить с женой? Нет, если она увидит эти фотографии, взывать к ее рассудку будет бесполезно. Наверняка произойдет скандал, шумный развод с комментариями на страницах газет, и даже заступничество Германа Олеговича не поможет. Да и захочет ли он вмешиваться? На карьере можно будет смело поставить крест.
Свистых вызвал секретаршу и указал на конверт.
- Я хочу знать, каким образом это здесь оказалось?
- Что это? - секретарша перегнулась через стул и нависла над ним полной грудью. Разумеется, она уже успела обрызгаться его любимыми духами "Tentations".
- Вот это! - на этот раз он не обратил на ее уловку никакого внимания и швырнул конверт ей прямо в лицо.
- Я... Я не знаю, Юрий Борисович. Когда я принесла бумаги, никакого конверта не было.
- Ты выходила из приемной?
- Разве что на минутку. К Лидочке из сто семнадцатой. Мы... - она замолчала под его тяжелым взглядом. - Вы..? Вы меня уволите?
Свистых заставил себя успокоиться. Это его ошибка. Они все равно нашли бы возможность передать ему этот конверт.
- Входил ли кто-нибудь ко мне в кабинет в последние полчаса?
- Как будто нет.
- "Как будто" или "нет"?! - снова взорвался он.
- Нет, я никого не видела. А что в этом конверте?
- Ничего. Все, можешь быть свободна!
- Но Юра... Если это как-то связано со мной... Я хочу сказать, что я здесь совершенно не при чем.
- Не заставляй меня повторять дважды!
Он дождался, пока за ней закроется дверь, затем встал и направился к бару.
ГЛАВА 18. Понедельник, 13 октября - 3 часа дня.
Впервые за последние десять лет Трущенко воспользовался лифтом. Он вошел в залитую мягким светом кабину и нажал на кнопку третьего этажа. На мгновение ему показалось, что в системе что-то не сработало и лифт остался на прежнем месте, но уже в следующую секунду створки лифта разъехались, и банкир оказался у себя в кабинете. Точнее, в небольшой комнатке, примыкавшей к кабинету, но отделенной от него специальной дверью-шкафом в духе шпионских романов. Трущенко повернул ручку двери и прошел к столу. Усевшись в кресло, положил перед собой дипломат и открыл крышку. Окинув взглядом пачки стодолларовых купюр, он отсчитал десять и убрал их в ящик стола, затем закрыл дипломат и поставил его рядом с креслом. Зазвонил телефон внутренней связи, но Трущенко не отреагировал. Он встал, неспеша пересек кабинет и остановился перед телевизором. Взял пульт дистанционного управления и направил его на дверь. Нажал в определенном порядке две кнопки, и замок, автоматически блокировавший дверь на время, пока он находился в хранилище, бесшумно открылся. Трущенко вернулся за стол и снял трубку.
- Нина, Прокуроров еще здесь? Пусть войдет.
Прокуроров оказался высоким темноволосым мужчиной с легкой сединой в висках. Правда, общее впечатление несколько портили глаза, смотревшие холодно и жестко. Таким взглядом, по мнению Трущенко, может обладать убийца, но никак не журналист.
Несколько секунд мужчины оценивающе смотрели друг друга. Первым заговорил Трущенко.
- Прошу прощения, Роман Васильевич, что заставил вас ждать. Звонил мой старый друг из Лос-Анджелеса, и прервать разговор было неудобно.
- Ничего страшного.
- Присаживайтесь, - Трущенко кивнул гостю на кресло. - Если позволите, сразу перейдем к делу. Поскольку заочно мы с вами хорошо знакомы, нет смысла ходить вокруг да около.
- Думаю, вы правы, - Прокуроров откинулся на спинку кресла и сложил на груди руки. Мало кто знал, что в свое время он сыграл едва ли не главную роль в том, что Дотов был избран мэром города. Несколько газетных материалов, вызвавших целый шквал полемики и сенсационных разоблачений, были подготовлены при его непосредственном участии.
Трущенко достал из стола лист бумаги, пробежал по нему глазами и положил перед Прокуроровым. Прокуроров подался вперед, посмотрел сначала на лист, затем на банкира.
- Что это?
- Сумма, которую вам заплатили за серию материалов обо мне. Любопытно, кто выложил такие деньги, ведь у Дотова в тот момент не было за душой ни копейки?
Прокуроров неопределенно пожал плечами и спрятал листок в карман.
- Всегда найдется человек, готовый сделать одолжение другому человеку. Если позволите, я просмотрю это дома.
- Двадцать тысяч долларов. Вам действительно заплатили такую сумму, или мои осведомители лгут?
- И что вы хотите от меня услышать?
- Но ведь в ваших материалах не было ни слова правды!
- А вы думаете, людей интересует правда?
Трущенко улыбнулся.
- Ну вот, лед, наконец, тронулся!
Прокуроров пожал плечами.
- Иногда можно написать, что человек всю свою жизнь воровал, но это не вызовет ни у кого ни малейшего интереса - в этой стране все воруют. Но иногда достаточно только упомянуть, что Иван Петрович лишь собирался что-то украсть у Петра Ивановича - и это вызовет невиданный резонанс.
- И все зависит..?
- Как говорил один мой знакомый фотограф: все зависит от освещения.
Трущенко понимающе кивнул.
- Помнится, в одном из репортажей вы написали, что в суд Советского района поступило дело, по которому я прохожу в качестве потерпевшего... - он широко улыбнулся. - В изнасиловании.
- Извините, но я этого не помню.
- Ну, конечно, разве можно все упомнить!
Глаза Прокуророва вдруг превратились в щелки.
- В этом вы, безусловно, правы.
- Но я на вас не в обиде! Это три года назад я мог бы вас самого превратить в потерпевшего, а сейчас...
- Может быть, мои слова покажутся вам излишне резкими, но мне абсолютно все равно, обижаетесь вы на меня или нет.
- Почему?
Прокуроров в очередной раз пожал плечами.
- Я занимаюсь своей работой двадцать лет. За это время я привык не относится слишком серьезно к заявлениям людей. А вот к своей работе я всегда отношусь очень и очень серьезно. Любой, даже самый посредственный материал я должен сделать понятным и интересным. И я делаю это. В противном случае как журналист я перестану вызывать интерес, а, следовательно, моя семья останется без средств к существованию.
- Надеюсь, сейчас ваша семья не бедствует?
- Спасибо, нет. Не понимаю, чем вызвана ваша ирония?
- То есть для вас не имеет значения, чья фамилия упоминается в материале: моя или, скажем, Дотова?
- Абсолютно.
- И вас не пугает, что человек, о котором вы пишете, может расправиться с вами?
- Угрозы - обычное явление в моей профессии, но дальше них дело, как правило, не идет. К тому же, я и сам опасен.
Трущенко задумчиво постучал ручкой по крышке стола.
- Я хочу предложить вам работу.
- Да?
- Я смотрю, это предложение не стало для вас неожиданным!
- Вы правы. Если бы вы хотели со мной "расправиться", то едва ли стали бы приглашать меня к себе в кабинет. Так что, откровенно говоря, я ожидал чего-то подобного.
- Я попробую продолжить вашу мысль. Если вы все-таки пришли, значит, вы готовы со мной сотрудничать.
Впервые за время разговора на лице Прокуророва появилось некое подобие улыбки.
- Речь, как я понимаю, идет о Дотове?
- О нем, родимом.
- Мне нужна отправная точка.
- Она есть. В субботу террористы захватили военную базу, которая расположена всего в сорока километрах от города. По моим сведениям, на базе хранится химическое оружие. Никаких требований террористы не выдвигали, но уже залили всю базу кровью. Мэр пока выжидает и всеми силами пытается не дать этой информации распространиться.
- Есть несколько проблем, решить которые необходимо в первую очередь. Я должен знать, в какой газете или газетах вы планируете разместить материалы, поскольку у каждой свой круг читателей, а следовательно, и различный уровень восприятия. Это первое. И второе: мой гонорар.
- Газеты пусть вас не волнуют - это мои проблемы. Пишите так, как сочтете нужным. А гонорар... Какая сумма вас бы устроила?
Лицо Прокуророва стало каменным.
- Я хочу, чтобы сумму назвали вы сами, а я уже буду думать, принимать ваше предложение или нет.
Трущенко кивнул, но ответил далеко не сразу.
- Двести тысяч, - он бросил на Прокуророва быстрый взгляд, но на его лице не отразилось никаких эмоций. - Половина суммы сейчас, половина потом. Но ни один человек не должен знать, что вы работаете на меня.
- Разумеется. Все непредвиденные расходы будут оплачены отдельно или из общей суммы? Я хочу сказать, что, возможно, мне придется покупать какую-то информацию.
- А разве вы не все выдумываете?
Прокуроров вопросительно изогнул брови.
- Шучу, шучу, - Трущенко рассмеялся. - Мне казалось, у журналиста обязательно должно быть чувство юмора. Разумеется, отдельно.
Прокуроров кивнул.
- Настроены вы весьма серьезно!
Трущенко встал и выложил на стол деньги.
- Я лишь хочу вернуть то, что у меня отняли!
- Разумеется, - Прокуроров взял деньги. - И последний вопрос по срокам.
- Считайте, что кампания уже началась.
- В таком случае, не будем терять зря времени, - Прокуроров встал и, не прощаясь, направился к выходу.
Трущенко проводил его взглядом, затем достал блокнот и раскрыл на последней странице. В длинном списке имен журналист занимал третье место. Трущенко что-то пометил напротив его фамилии и снова спрятал блокнот в карман.
ГЛАВА 19. Суббота, 11 октября - 6 часов утра.
Режиссер сидел на солдатской кровати, подложив под спину подушку, и прислушивался к мерному шуму дождя. Продюсер и Директор негромко о чем-то спорили, но он не вмешивался в их разговор. Рана в плече саднила, но в целом боль вполне можно было терпеть. Наверное, все-таки стоило прислушаться к совету Продюсера и сделать укол противостолбнячной сыворотки, но, как ни глупо это звучит, он с детства боялся уколов.
Артему было пять с половиной лет, когда он приехал вместе с мамой на отдых в деревню. Это было его последнее лето перед школой. Раньше мама всегда оставляла его с бабушкой и дедушкой, но в тот год она развелась с отцом и могла уделить ему больше внимания. Об отце у Артема не осталось вообще никаких воспоминаний. Наверное, потому, что и отец у него был никакой. Рядом с домом текла речка, и они с дедом часто ловили там раков. Тогда еще в речке водились раки и был жив дед. Артем любил деда. От него всегда пахло табаком и сеном. Именно так, по его мнению, и должно пахнуть от настоящего мужчины.
А потом появилась Нелли. Так звали девочку с золотыми волосами. Они подружились и часто играли вместе. Правда, и мать, и дед часто предупреждали его, чтобы он был с ней осторожен, да и сама девочка часто говорила ему об этом. Артем обещал быть осторожным, но кто может выполнять свои обещания в пять лет?
Они играли в игру, которую Артем придумал сам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37