По янтарно - желтому ковру были рассыпаны выцветшие гирлянды роз, а стены оклеены обоями, на лимонно-желтом поле которых было изображено нечто, похожее на цветную капусту. На стенах висела картина Уоттса "Надежда" и три-четыре больших гравюры по металлу в тяжелых рамах.
После грозы на улице похолодало. Люси открыла фрамугу одного из окон. Дождь ещё продолжался. Капли падали на стену зелени перед окнами, и плотная масса листьев шуршала под холодным ветром. Она решила, что если бы дом принадлежал ей, она велела бы срубить эти деревья.
Люси прошла в свою комнату, оставив соединяющие их двери открытыми, почитала немного, а потом в четверть двенадцатого спустилась на кухню, чтобы захватить с собой что-нибудь из еды, на случай, если ночью она проголодается.
Дверь её комнаты открывалась в широкий центральный коридор. Она воспользовалась главной лестницей, задержавшись ненадолго на промежуточной площадке. Мистер и миссис Инглиш, Найрн, Джоан Карлайл и Хью Бэрон отправились спать. Секретарша и Джордан Фэрчайлд ещё бодрствовали. Через открытую дверь гостиной внизу справа, было видно, что они сидят друг против друга за столом возле окна. На столе лежали карандаши, бумага, какие-то блокноты и небольшая пачка фотографий.
Мисс Дрейк что-то писала. Фэрчайлд откинулся в кресле и смотрел прямо перед собой, в одной руке у него был бокал с коктейлем, в другой сигарета. Не поднимая глаз от бумаги, мисс Дрейк сказала:
- Я не знаю... Джи Джи, думаю, нам следовало бы включить настенные панно работы Кеннеди и театральные декорации Джима Пейджа. Это потребует только двух врезок, и если не гнаться за цветом, то стоить будет только чуть дороже.
Когда Фэрчайлд не ответил, она подняла голову и удивленно спросила:
- Джордан! Что с тобой, что случилось?
Люси Штурм внимательно посмотрела на них. Мужчина действительно выглядел странно, каким-то окаменевшим и в то же время чем-то рассерженным. По его красивому лице блуждала легкая улыбка, которая не относилась ни к чему определенному.
Секретарша бросила на стол карандаш.
- Хватит на сегодня, Джордан, - фыркнула она. - Ты устал. Если мы подготовим материал к печати завтра к вечеру, то вовремя отправим все по телеграфу, и у нас ещё останется время в запасе. А сейчас тебе лучше пойти спать. Ты совершенно измотан.
Джордан Фэрчайлд не пошевелился. Но его улыбка стала глубже. Это была странная противоречивая улыбка, как-то не подходившая к его породистому лицу. Он покрутил в пальцах бокал, посмотрел сквозь него на Норму Дрейк и сказал едва слышно:
- Я не устал, дорогая. Мне просто интересно. - А потом совершенно другим тоном, кипевшим от злобы. - Норма, разве ты не видишь, что происходит. Неужели не видишь? Боже мой! - Он поднял бокал и так резко швырнул его на стол, что тот треснул и жидкость потекла на бумаги. Норма... Ты выйдешь за меня замуж? - требовательно спросил он.
Она беспомощно и испуганно взглянула на него.
- Джордан, не говори глупостей...
Люси Штурм перестала их слушать - её внимание привлек слабый шум над головой. Кто-то прятался в тени за перилами лестницы.
Люси вздрогнула, - сама она стояла на виду. Поэтому она спустилась на первый этаж, прошла через холл и столовую в большую буфетную, сделала себе несколько бутербродов и вернулась наверх.
По дороге она никого не встретила. В гостиной было темно. Фэрчайлд и секретарша, видимо, пошли спать. В верхнем холле было пусто, все двери закрыты. Свет лампы, стоявшей на столике возле окна, спокойно падал на высокий подсвечник с двенадцатью красными свечами, на свободно спадавший занавес, край картины, на двойной ряд массивных дверей. Все выглядело очень солидно и спокойно.
Люси решительно не понравился неожиданный срыв Джордана Фэрчайлда, а ещё тот факт, что кто-то, очень не хотевший, чтобы его увидели, слышал по крайней мере часть этого разговора.
В своей комнате она включила весь свет, убедилась, что с Титусом все в порядке, слегка приоткрыла свою дверь и приступила к дежурству.
Ничего не произошло. Абсолютно ничего.
Наступил рассвет, вместе с ним пришли чистое небо и свежий ветер. Дом постепенно просыпался. Но Люси не могла забить мрачную и горькую злобу в голосе Фэрчайлда. И затем неожиданное предложение вступить в брак, когда тело девушки, с которой он был помолвлен, ещё не успело остыть в могиле!
В этом была какая-то страстная мольба. Не мольба, вызванная желанием или любовью, а скорее призыв о защите.
Беспокоил Люси и неизвестный, появившийся в верхнем холле и так упорно старавшийся не попасть на глаза.
Титус был умыт, перевязан и удобно устроен; когда миссис Карр принесла поднос с завтраком, Люси оставила её с ним, спустилась в столовую, ища каких-либо признаков облегчения на лицах собравшихся там людей - и ничего не обнаружила.
Когда она вошла, там были Фэрчайлд, мистер и миссис Инглиш и Норма Дрейк. Мисс Карлайл, Найрн Инглиш и мистер Бэрон появились несколько минут спустя. Она получила свою порцию утренний приветствий, все были исключительно любезны.
- Доброе утро, мисс Штурм. Как себя чувствует сегодня утром Титус?
Она сказала, что, похоже, боли несколько ослабли и больной совершенно спокоен. Мисс Карлайл и Инглиши поинтересовались, как себя чувствует Бэрон, и тот заверил, что значительно лучше. Джоан Карлайл спросила Фэрчайлда, как он спал, и тот сказал, что отлично.
Намазывая тосты маслом и прихлебывая кофе, Люси незаметно наблюдала и была удивлена и несколько растеряна. В лице Фэрчайлда не было заметно ни малейших признаков вчерашней злобы. У него был хороший цвет лица, глаза ярко блестели под красиво очерченными черными бровями. И тем не менее секретарша явно нервничала, и мисс Карлайл тоже.
Может быть, художник распространяет вокруг себя какое-то неподдельное напряжение?
Бэрон казался усталым и поглощенным едой и питьем. Найрн Инглиш отвечала, когда её спрашивали, но больше занималась кофе и сигаретами. Под глазами у неё лежали синеватые тени, темный свитер и юбка только оттеняли её бледность. В ней было что-то непреклонное, колючее, словно она только что пережила какую-то битву. Натюрморты с мертвыми рыбами и птицами, украшавшие стены, тяжелая мебель, крупный кактус, поглощавший большую часть света, не способствовали улучшению атмосферы в столовой.
Разговор шел о погоде, о Титусе. Именно за завтраком возникла мысль, что Люси тоже следует пойти на панихиду по Люсиль Фэрчайлд в церковь, до которой было около мили. Потом она не могла припомнить, кто первым сказал об этом.
Церковь очень старая. Высокие контрфорсы и часовня, и особенно оконные витражи, подаренные Титусом, придавали ей особую прелесть. На это стоило сходить посмотреть. Ей не следовало пропускать такую возможность.
Тогда это предложение не привлекло её внимания, она всего лишь расценила это как стремление собравшихся найти нейтральную тему для разговора.
Люси улыбнулась и оставила вопрос открытым, а потом вернулась в спальню к своей работе. Будь её больше, это доставило бы ей истинное удовлетворение. Но после того, как она тщательно вычистила комнату с помощью пылесоса и влажной швабры, заглянула под кровать, под буфет и туалетный столик, протерла все углы, больше делать было нечего.
Насколько она могла судить со слов миссис Карр, этот день рождения покойной Люсиль ничем не отличался от таких же дней в прежние годы. Если не считать того, что не было Барбары Бэрон, а Титус не мог передвигаться. Титус уже несколько недель предвкушал, как все произойдет, а они его всячески поддерживали. Уже много лет назад все отказались от бесплодных попыток убедить его, что жена умерла. Он доверительно сказал Люси:
- Миссис Фэрчайлд уехала, видите ли, она немного задерживается. Но ей очень нравится её церковь и священник, и её воскресная школа. Она всегда дарит детям подарки на Рождество. Я не могу из-за своих ног пойти в церковь, не могу ими даже шевельнуть, но потом у нас здесь будет вечеринка.
После заупокойной службы в маленькой церкви в шесть часов вечера должен был состоятся ужин, во время которого поднимались бы тосты за здоровье Люсиль, для этой цели специально приготовили особое вино. Титусу разрешалось выпить немного, потом ему давали снотворное и укладывали спать, а наутро до следующего дня рождения оставался уже целый год.
В тот день он был очень беспокоен и чувствовал себя неважно. Все по очереди заходили к нему и немного разговаривали. Он погружался в воспоминания о прошлом, отрывочные куски без начала и конца о Люсиль в белом платье на земляничных гуляниях, "в белом, во всем белом", о Люсиль на рыбацкой лодке, когда они чуть было не перевернулись. О ферме, которую они купили, и поле, на котором выращивали капусту. Мягкий старческий голос то усиливался, то затихал, иной раз вообще срываясь на середине слова, когда он полностью терял ощущение реального времени и пространства и бродил в потерянном мире, населенном тенями.
Люси старалась по возможности наблюдать за тем, что делают остальные.
Джордан Фэрчайлд и Норма Дрейк работали, точнее, мисс Дрейк работала, а Фэрчайлд расхаживал взад-вперед по холлу первого этажа, пока она сидела за пишущей машинкой, готовя окончательный вариант расписания на следующий семестр.
Бэрон целый день отдыхал и читал, лежа на диване, если не считать краткого визита к Титусу.
Найрн Инглиш, похожая в своем темном свитере и темной юбке на стройное молодое привидение, с журналом подмышкой курила и бродила по веранде, не обращая особого внимания ни на кого и ни на что.
В три часа дня ей кто-то позвонил. Люси слышала, как она сказала:
- Кто? - а потом: - О, привет, Оливия... Почему?... - а потом через минуту нерешительно протянула: - Да. Все в порядке. Я сделаю.
Войдя в гостиную, она сказала Хью Бэрону:
- Звонила Оливия Рен. Она хочет, чтобы я провела вечер с ней. Собирается отправиться на службу в собор святой Маргариты и сказала, что заедет за мной по дороге туда.
- Найрн, если ты проведешь с ней несколько дней, это будет прекрасно, - согласился Бэрон. - Ты неважно выглядишь. Небольшая перемена обстановки пошла бы тебе на пользу. Я сам собираюсь, как только смогу, уехать из Нью-Йорка.
Миновал полдень. Стоявшая всю неделю теплая погода внезапно испортилась. Температура упала на тридцать восемь градусов (по Фаренгейту прим. пер.). Солнце скрылось, с севера подул пронизывающий ветер. Титус не переносил холода. Дом был оборудован центральным отоплением, и оно работало вовсю. В спальне стояла невыносимая духота, и над всем господствовал запах хвойного масла. Деревья росли вплотную к окнам и внутри потемнело. В четыре часа дня Люси пришлось включить свет.
И тут Титус принялся настаивать, чтобы Люси вместе со всеми отправилась в церковь.
- Мисс Штурм, вы должны сделать это в честь дня рождения моей жены. Люсиль выбирала витражи для церкви, и канделябры, и аналой. Да, я это помню... - Он начал бессвязно перескакивать в своем сбивчивом рассказе с одного на другое. Но в тоже время он прекрасно все понимал. Его не обманули её кивок и улыбка. - Сестра, я надеюсь, вы постараетесь сделать мне приятное? Вы ведь пойдете, верно? Мне бы хотелось, чтобы после вы рассказали мне, как все прошло. Я очень хотел бы пойти туда, если бы не мои ноги.
В это время в комнате находились Джоан Карлайл, Фэрчайлд, Фанни Инглиш и доктор Стенхоуп. Стенхоуп успокаивающе сказал:
- Конечно, Титус, мисс Штурм пойдет в церковь, - а потом, отведя Люси в сторону, добавил, - Вы можете просто выйти из дома на часок и подышать воздухом. Потом он будет задавать вам вопросы. А здесь побудет миссис Карр; она присмотрит, чтобы с ним все было в порядке. В любом случае в пять часов он должен принять кодеин и уснуть. Уезжая, я поговорю с миссис Карр.
Воспользовавшись этой возможностью, Люси позвонила инспектору. Но Макки на месте не оказалось. И она не могла задерживаться у телефона, подошла Фанни Инглиш.
- Мисс Штурм, пройдите в гостиную и выпейте чаю. Я просто не представляю, как вы можете час за часом выдерживать этот ужасный запах скипидара. У меня от него начинает болеть голова.
Этот запах и странные зеленоватые сумерки смешивались с неярким светом ламп в старомодной гостиной второго этажа с множеством окон. После Люси пришла к выводу, что если бы не эти два обстоятельства, она никогда бы не вышла из дома. Они замаскировали некоторые вещи, которые она видела, но которые осознала только на ярком свету и на свежем воздухе.
И кроме того, если продолжать упрямо отказываться от такой простой вещи, как оставить не больше чем на час спящего пациента в его собственном доме вместе с его домоправительницей, это может вызвать сомнения в её искренности и помешать ей наблюдать и впредь.
Это было в пять часов. Мемориальная служба в память Люсиль Фэрчайлд должна была начаться не раньше шести часов. Маленькая церковь святой Маргариты находилась всего в четверти часа пешей ходьбы. Поэтому Люси вернулась на свой пост, дала Титусу кодеин и стала ждать.
Глава 24
Когда Люси звонила в отдел по расследованию убийств, Макки находился в пустой школе на Шайнбоун-аллее, где проводился эксперимент, практически подтвердивший, что Вера Тримли, девушка с лицом испуганного кролика, ненавидевшая Барбару Бэрон, не могла приложить руку к её смерти. Из Шайнбоун-аллеи он отправился в дом Хью Бэрона на Шестьдесят третьей стрит.
Вместе с ним поехали Пирсон и Фернандес. У помощника медицинского эксперта был выходной, и он старался уговорить шотландца с ним поужинать.
- Крис, пара часов отдыха никак не подорвут вашу работоспособность. А насколько я могу судить, вы практически не спите с той минуты, как эта красотка упала с балкона. По-моему, она того не стоит.
Макки рассеянно протянул:
- Поужинать? Возможно. Не знаю, может быть, позже.
Позади у него был длинный, трудный и непродуктивный день. Он снова шаг за шагом перепроверял все имевшиеся к этому моменту улики. Он допросил не меньше пятидесяти человек, стремясь воссоздать точную картину того, что происходило, когда Вилли Клит доставил Филиппу Монтану записку Барбары Бэрон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26