И будет так, пока она не покинет Святую гору.
Будет же это перед концом света...
-- Зачем я здесь? -- Спросил Михеев.
В это время ударил колокол. В раскрытое окно хлынули его дрожащие звуки.
-- Мне на молитву. -- Поднялся монах...
1 декабря 2001 года, Багдад
Третий раз судьба вела его в этот город. На этот раз Лари добирался до него со значительно большими трудностями, чем прежде. Ирак ожидал войны и это бросалось в глаза -- солдаты с оружием на дорогах, зенитные установки с обеих сторон мостов, кое-где на второстепенных дорогах приземистые силуэты танков...
Колонна с гуманитарным грузом двигалась из Дубаи. Вместе со всеми, то и дело предъявляя документы на блок-постах, маялся в дальней дороге ничем не примечательный мелкий сотрудник комиссии ООН по поставкам продовольствия Ханс Мидель.
Никакими особыми полномочиями наделен он не был, ни за что особо не отвечая, вез для согласования в министерство торговли Ирака никому не нужные графики поставок и прочие рутинные бумаги. Увы, в Багдаде безобидному датчанину предстояло пропасть. В первый же день, при невыясненных обстоятельствах.
Невелика птица. Две-три заметки в европейских газетах да официальная нота Дании, которую никто не заметит.
Когда покрытые пылью грузовики один за другим втягивались в ворота гуманитарной миссии в Багдаде, датчанин еще присутствовал. Его хватились часа через полтора на обеде. Дежурный по миссии успокоил старшего, что этот чудик решил самостоятельно добраться до министерства, вышел через КПП и остановил такси.
-- Он сказал, что к вечеру будет. Эти датчане... Самый нормальным среди них был безумный Гамлет...
Таксисты в Багдаде по-английски понимают три слова -- "хау мач?", "О,кей" и "Саддам". Остальное они добирают интуицией. Эта же интуиция помогает им прибегнуть к тормозам в самое последнее мгновение, когда, кажется, столкновение с таким же отчаянным водителем уже произошло.
Потому, когда Лари оказался рядом с той мечетью, которую хранил в памяти с прошлого приезда, его изумлению не было предела. Они не только никого не протаранили, но и его записка с названием улочки по-английски возымела действие.
Рассчитываясь, ему пришлось пересмотреть в корне свое отношение к багдадским драйверам. Приняв пять долларов, таксист явил пример подражания его американским коллегам:
-- Сенкью, мистер! Гуд бай...
Встреча с аль-Басри... Лари волновался, как пройдет она, примет ли его старик, окажет ли помощь. Почему-то казалось, что даже если встреча и состоится, то пройдет холодно, не так, как предыдущие встречи. Он чувствовал какую-то вину за все, что произошло не только в Америке, но и потом -- в Афганистане, где сейчас военные силы его страны перешли уже к ковровым бомбежкам. Он не смог, ему ничего не удалось предотвратить...
Тем не менее встреча состоялась. Старик не только оказался в Багдаде, не только находился в мечети, где в прошлый раз заповедал его искать, но вышел сразу, как только Лари назвал подошедшему к нему человеку в сутане свое имя. Это выглядело так, словно аль-Басри ожидал его.
-- Я рад видеть тебя. -- И снова Лари с удивлением отметил про себя, что время не властно над проповедником. Он протянул для рукопожатия руку и Лари ощутил старческую прохладу его узкой ладони. Мир и покой шли от этой ладони.
-- Дороги снова привели меня к вам, учитель.
Он впервые назвал так аль-Басри. И это произошло непроизвольно. Услышал новое слово и аль-Басри. Это было понятно по его мгновенному взгляду.
-- Люди встречаются трижды. -- Произнес старец. -- Чтобы после этого либо никогда больше не встречаться, либо никогда не расставаться.
В этих словах звучала мудрость, и снова мелькнула тень тайны, которая звала к себе, приглашала шагнуть навстречу. Надо только задать вопрос "Почему, учитель?" и ты пойдешь новым путем.
Но еще до встречи Лари дал себе слово: он будет говорить лишь о деле. Только о том, чтобы старик помог ему выйти на Бен Ладена. Он, Уэлс, выполняет задачу, которая, насколько он понимал, важна для будущего Соединенных Штатов. Он в самом деле хотел бы стать учеником прорицателя, но...
Словом, он не знал, как вести себя перед старцем -- старик представлялся способным делать с ним все, что хочет. Скажем, превратить его в камень, который потом столетия будет лежать у входа. Даже захватившая ранее Уэлса задача казалась уже неважной, возможно, он потому так горячо взялся за поручение Коллинза, что оно сулило свидание с аль-Басри....
Отогнав наваждение, Лари перешел к делу.
-- Я рассчитываю на вашу помощь, учитель. Мне нужна встреча с человеком, который сегодня является носителем важной для меня информации. И не только для меня. Для моей страны...
Он собирался назвать имя, но старик остановил его.
-- Я знаю, о ком ты говоришь. Наверное, ты прав и выполняешь действительно важную миссию. Но ты появился не там, где нужно. Отсюда ты не найдешь тропы к этому человеку. Ее здесь нет.
-- Как нет? -- Растерялся Лари.
Почему-то он даже тени сомнения не допускал, что именно сч помощью старца быстрее всего достигнет цели. Что этот человек поможет ему, даст совет, может, назовет город и место, куда Лари нужно попасть. А может, просто даст провожатого и вскоре встреча состоится.
Старик покачал головой:
-- Мне не интересен тот, о ком ты приехал узнать...
Это было сказано так, что Лари опять почудилась тень другого мира...
Он снова перешагнул тайну:
-- Он интересен мне...
Некоторое время оба молчали. Наконец аль-Басри разомкнул уста:
-- Я не могу помочь так скоро, как ты хочешь. Более того, я не понимаю целей, не вижу смысла. Ты говоришь, этот человек обладает информацией, которая нужна твоей стране. Возможно. Но дело в том, что твоей стране не нужна информация. Нужен ли ей сам этот человек?..
На некоторое время старик снова замолчал.
-- Если и нужен, -- снова заговори он, -- то лишь тем, кто вольно или невольно приведет твою страну к открытиям, от которых она не оправится. Ты с ними? И к этому готов?
-- Я хочу верить. -- Произнес Лари слова, которые недавно говорил Ламберту. -- Очень хочу...
-- Верить можно в то, что знаешь. Вера из желания веры -- путь к бездне. Вера -- не цель, а только помощник. Она приходит сама, когда действительно необходима. В чем твое знание? Твоя цель?
-- Это большой разговор, учитель. Сейчас у меня есть задача...
-- Хорошо. Я дам тебе лишь совет. Искать следы нужно там, где они могут быть.
Тем и закончилась эта встреча. Встреча, которая случилась только потому, что люди встречаются трижды. Глядя в след американцу, старик с ним прощался. Он знал -- этот человек ищет не того, о ком спрашивает. Не Бен Ладена, случайную и бесконечно малую величину в железной воле событий. Он ищет себя. Но, он как и всякий из людей, не знает об этом...
10 ноября 2001 г., Новый Афон
Вершина Святой горы, увенчанная большим крестом, далась после тяжелого подъема. Михеев с трудом перевел дыхание и осмотрелся. На площадке, куда он поднялся, находились лишь этот крест из металла да совсем небольшой храм -Преображения Господня.
Контуры берегов таяли в голубой дымке, сливаясь на горизонте с морем.
Предоставленный на Афоне самому себе, ожидающий неизвестно чего, Михеев вот уже который день изучал остров. Пожалуй, до его обитателей ему не было дела. Жизнь монастырей текла размеряно, по раз и навсегда заведенному порядку, совершенно ему не интересному.
Встречаясь с братом Иваном, они говорили о вещах малозначащих. Странно, но большей частью о погоде.
Лишь однажды, как-то особенно пронзительно, Иван заговорил о доме. О том, что ему часто снится речка, похожая на Истру, но с берегами куда более крутыми. Он босиком с удочками бежит на речку по тропинке, и встречает поднимающегося на гору отца. Тот останавливается, снимает фуражку и вытирает пот.
-- Рыбачить бежишь?
-- Да.
-- Смотри, осторожней там, на берегу...
И спускаясь дальше, к серебряной от солнца воде, он чувствует, как отец провожает его взглядом. И даже когда отец уже не должен его видеть, он все равно чувствует этот взгляд...
-- Этот взгляд всегда меня заставлял чувствовать, что я в опасности. Даже когда ее не видишь, вдруг понимаешь, что вокруг что-то происходит. В Белом Доме я отошел от окна за мговение до того, как вместе с окном вынесло простенок...
Видимо, заново пережив ту минуту, Иван продолжил:
-- Это очень просто. Ты вдруг видишь, что мир совсем не такой, каким за минуту до этого тебе казался. Ты видишь все со стороны, издали, и словно вверх ногами. Нет, даже не так -- скорее наоборот...
Разговор происходил вечером, на берегу моря. Остро пахло йодом. Иван говорил нечто известное Михееву, с каких-то пор ставшее и его опытом, только Михеев этого не проговаривал, да и присутствовало это знание как-то исподволь, помимо сознания.
-- Ты вдруг осознаешь, что этот мир "наоборот" -- правильный. В том смысле, что он именно такой, а не тот, каким ты его знал. Все именно так и есть. И если ты сейчас чего-то не сделаешь, что-то случится. Страшное. И не столько для тебя, сколько для мира, который ты знаешь. А может, и для обоих миров, -- потому, что ты находишься одновременно как бы в двух измерениях. Чтобы этого не случилось, тебе тоже надо измениться, стать "наоборот", другим...
Слушая эту неожиданную исповедь монаха, Юрий подумал -- действительно наоборот.
Запах йода от залива словно подтверждал -- мир болен. Давно, безнадежно, и никакого йода не хватит, чтобы залечить его раны...
-- Этот сон -- мой самый давний кошмар. -- Рассказывал Иван. -- Детский еще кошмар. Мать рассказывала, что когда у меня в детстве поднималась температура, я в горячем бреду все порывался перевернуться, пытался встать на голову. Рвался из ее рук так, что она не могла удержать, плакала и молилась. Я тоже помню это. И помню почему это делал -- я должен был "стать наоборот"...
-- Почему ты мне это рассказываешь?
-- Должен. -- Просто ответил друг.
С северо-запада -- Юрий давно это заметил -- надвигался грозовой фронт. Он как бы охватывал Афон. Дальние вспышки молний озаряли тучи, линию горизонта, Сингитский залив, горный берег.
Здесь, на вершине, было пока тихо. Лишь время от времени слуха достигали раскаты дальнего грома.
Надо спускаться, подумал Юрий, будет гроза. Он двинулся было к тропе, ведшей вниз, но остановился: навстречу ему поднимался человек. Старик. Высокий и худой.
-- Останься. -- Поднявшись на площадку, сказал старик по-русски. -Коль скоро ты на Афоне, тебе не нужно бояться...
Налетел первый порыв ветра. Тяжелое черное одеяние монаха рвануло шквалом, заставило его наклониться вперед. И гром. Казалось, небо треснуло над самыми их головами. Фиолетовая молния ударила в крест, и в оплавленный громоотвод храма. Еще не было дождя, только разрыв молнии.
Юрию казалось, что он -- посредине битвы. Захватывающей сьтрашной. Битвы незримых сил, космических, вселенских. Будь он религиозным, наверняка, увидел бы за этим битву света и тьмы, жизни и смерти, добра и зла. Но и без того было не по себе -- от мощи природы, ее власти над всем живым. Человек -- что он перед этими силами? В его мечте обуздать их насколько можно его называть человеком разумным?
Начался сильный косой дождь. Юрий оглянулся, ему показалось, он остался один. Лишь при очередной вспышке молнии он сквозь пелену воды разглядел фигурку монаха. Тот стоял на коленях перед крестом и бил поклоны.
Этот, неведомый ему человек, словно не замечал происходящего. Кто он, этот монах? Почему здесь? Почему с ним он, Юрий? Или это он с Юрием?
Когда ударил град, крупный и хлесткий, Михеев кинулся к старику. Тот не собирался покидать место у креста. Он истово клал поклоны. Но Юрий не решился оставить старика одного, подхватил его и потащил его к храму...
Пока он снимал со старика одежду -- на том, как и на Юрии, не осталось сухого места -- старик не подавал признаков жизни. Он очнулся, когда Юрий бинтовал полосой от своей рубашки его разбитый не то градом, не то поклонами лоб.
Старик отвел руку.
Монах заговорил. О судьбах и временах, о сломе времен, который грядет. О жажде человека выйти за пределы человеческого. Человек рвется туда, куда ему нельзя, за грань. Человеческая природа уже почти не в состоянии этому противостоять. Она удерживает человека перед бездной из последних сил. Но есть силы, которые его толкают туда. Тьма выдает себя за свет. Ложь -- за правду. Бесы -- за праведников. Все уже не так в мире, как представляется человеку. Он заблудился. Не понимает, где Бог, где Сатана. И закрывает на это глаза. Он хочет, чтобы все было так, как хочется ему. Он хочет быть равен Богу, а прислуживает Сатане...
И грядет эра пустых душ, людей-- целей, людей-- программ. С ними бессмысленно говорить. Они не понимают слов. Они понимают знаки. И эти знаки им посылает кто-то...
-- Что делать, отец?
-- Он скажет. Останься наедине с Ним. -- Показал старик на образа. -- Я уйду, а ты оставайся...
Кто был этот человек? Аскет из афонского братства двенадцати, тех духоносных отшельников, о которых существует предание, что эти отцы получили дары Святого духа? Предание гласит: им известно будущее и они могут влиять на судьбы. Но по тому же преданию, эти люди невидимы, они никому не открывают себя. Незримые афониты -- земные Ангелы, как повествует православный миф, выходят из своего времени в вечность и могут возвращаются обратно. И вот в такие грозы служат Божественные литургии на Святой Горе.
Сейчас Михеев готов был поверить и этому.
Не защищенный от сквозняков и мыслей -- мокрая одежда сушилась на решетке окна -- Юрий остался в пустом храме.
Нет, он не молился. Он ничего не просил у Бога и ничего у него не спрашивал. Ему не надо было просить и спрашивать. Нет, он не стал больше или меньше христианином. Все происшедшее здесь не сделала его верующим больше, чем он являлся.
Одно ему не давало покоя.
С Иверской иконы Божьей Матери в почерневшем от времени окладе, здесь, вдалеке от затерянного незнамо в каких снегах сибирского райцентра, на него смотрели глаза женщины, которая им с отцом повстречалась на улице.
Глаза его крестной матери...
18 декабря 2001 года
И снова в центре все того же Нью-Йорка, на Манхэттене, звучали сирены пожарных машин и спасателей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21