Вовец, пригнувшись, вышел наружу. Разогнуться невозможно, слишком низко настелены плиты.
Пройдя между квадратных опор, ежась от утренней свежести, он оказался на рельсовом пути. Мелкая роса блестела на железе. Со стороны пруда тянул легкий ветерок. Вовец со вздохом полез обратно, следовало забрать рюкзачок и закрыть за собой дверь, в которую уже высовывалась острая лисья морда. Зверек мелко двигал носом, с опаской вбирая множество незнакомых, подозрительных запахов. Вовец пугнул его, хлопнув в ладоши, надел рюкзак и плотно прикрыл бетонную дверь.
В будний день территория завода, небось, кишела народом, а в воскресенье здесь стояла первозданная тишина. Только издалека доносились приглушенным звоном удары по железу. Не то ранний кузнец, не то припозднившийся литейщик. Только эти негромкие звуки напоминали о непрерывном производстве. Вовец уже почти свободно ориентировался среди цехов и штабелей, словно кадровый заводчанин. Он сразу определил в какой стороне находится трехэтажное здание из белого кирпича - цех связи.
Дверь была раскрыта настежь, и Вовец не спеша поднялся на третий этаж. Он старался ступать как можно тише и на ходу прислушивался. Было слышно, как стрекочут шаговые искатели и пощелкивают реле автоматической телефонной станции. Там никогда не затихает механическая бессистемная возня. А начальник связи, отвечающий за порядок и бесперебойную работу всей сети телефонных, радио, селекторных и прочих проводов, передающих голоса и сигналы, в любой момент должен иметь доступ на территорию. Очень удобно. И нет такого уголка в обширном заводском хозяйстве, куда бы он не мог явиться с полным правом, потому что в каждый уголок протянут проводок...
У двери кабинета Вовец прислушался, нет ли кого внутри. Осторожно надавил рукой. Заперто. Вынул из рюкзака монтировку, вставил в зазор между косяком и дверью. Налег с усилием. С хрустом и треском выломился язычок замка. Вовец усмехнулся. За всю жизнь столько дверей не вскрыл, сколько за последние сутки.
Он быстро осмотрел кабинет. В шкафу комом лежал спутанный телевизионный кабель. Много у Халалеева проблем, некогда разбирать и сматывать в бухту. Вовец выдвинул ящик письменного стола. И даже головой тряхнул, словно наваждение прогонял. Все в жизни повторяется: на разных казенных бумагах лежат его ключи, паспорт, записная книжка Жеки. Добавились, правда, два удостоверения частных охранников. Вовец раскрыл одно. Из него выпала сложенная вчетверо бумажка, разрешение на газовое оружие. С фотокарточки смотрел туповатый малый, постриженный почти под ноль. Тот самый малый, что на Вовца наручники цеплял. Небось, самому себе казался очень крутым. А сейчас попробуй его опознать по пустому черепу безо всякого выражения лица и даже без волос.
Все-таки странный человек этот Халалеев. Такие улики раз за разом оставляет у себя в столе. Видимо, уверен, что никто сюда раньше не заглядывал и впредь носа не сунет. А, может, просто привычка бросать ключи и бумаги в стол до поры до времени, пока не решит, что с ними делать.
Дверца правой тумбы письменного стола оказалась заперта. Вовец распечатал её одним движением монтировки. Тяжелый верхний ящик вытягивался с трудом. Прямо в ящике было смонтировано какое-то электронное устройство. Трансформатор, выпрямитель - это понятно, это блок питания. Вовец мобилизовал свои познания в радиотехнике. Реле служит для автоматического переключения линий связи. Двухкаскадный транзисторный усилитель, переменные резисторы и пара микросхем. В сущности, не ахти какие навороты. Судя по подключенным телефонным проводам, это гибрид коммутатора и приставки для улучшения слышимости телефонных разговоров. К нижней стороне среднего ящика стола привинчено в ряд несколько тумблеров. Вовец переключил крайний правый. Тут же тихонько звякнул один из телефонов, стоящий на столе. Включился.
Вовец поднял трубку и услышал ровное гудение. Он переключил тумблер в прежнее положение, сразу наступила тишина. Теперь понятно, каким образом Халалеев оставил его в кабинете с молчащими телефонами, которые перед этим работали нормально. Не исключено, что номер телефона в кабинете может переключаться на домашний номер Халалеева. Видимо, откуда-то отсюда же включается, когда надо, телефон в подвале. Возможны и ещё какие-нибудь фокусы. Способный мужик этот Халалеев, ничего не скажешь, изобретательный.
В остальных ящиках стола лежали бумаги и документы исключительно производственного характера: журналы всякого учета, скоросшиватели с приказами, распоряжениями, объяснительными, заявлениями. Графики отпусков и дежурств, сборники нормативных документов и так далее до бесконечности.
В коридоре раздались быстрые уверенные шаги. Вовец отскочил к дверям, приготовил к бою обрез. Шаги замерли. Человек в коридоре, видимо, раздумывал, входить или нет, разглядывая взломанный замок. Посторонний, безусловно, толкнул бы дверь и заглянул внутрь. А вот хозяина кабинета следы взлома должны насторожить. Тем более, что нервы его напряжены, он, мягко говоря, сильно встревожен побегом Вовца, его требованиями и угрозами. Тихий шелест удаляющихся осторожных шагов известил, что хозяин входить не рискнул. Вовец распахнул дверь и высунулся в коридор. Так и есть, Халалеев на цыпочках двигался в сторону лестницы.
- Степа, ты куда? - окликнул его Вовец.
Халалеев вздрогнул и остановился. Медленно обернулся, втягивая голову в плечи и горбясь, словно ожидал увидеть нечто невообразимо страшное. Но это был всего лишь Вовец. Увидев черные дырки стволов и каменное лицо, Халалеев, тем не менее, вздохнул с облегчением. Выглядел он скверно. Глаза красные, под ними синие мешки, а все лицо бледное - прямо государственный флаг новой России, только перевернутый. Похоже, ночью уснуть ему не удалось. Выглядел очень усталым и осунувшимся.
- Заходи, поговорим, - небрежно махнул Вовец обрезом, изобразив приглашающий жест.
Халалеев покорно поплелся в кабинет. Вовец остановил его в дверях, упер в бок стволы, ладонью поводил по одежде, словно погладил, прощупывая, нет ли чего опасного. Но у того даже перочинного ножа не нашлось.
- Где мой парень, Степа?
Тот ухмыльнулся. Постепенно к нему возвращались уверенность и самообладание.
- А был ли мальчик?
- Ты мне классиков не цитируй, а отвечай на вопрос. Где мой парнишка?
- В подвале. Сейчас пойдем, выпущу его и убирайтесь на все четыре стороны.
- Не надо мне тут лапшу навешивать. Я только что из подвала. Там никого нет.
- Прямо-таки никого? - Халалеев не скрывал сарказма.
Видно, он опасался, что Вовец подключит к этому делу милицию или крепких парней, а когда увидел, что тот один, несколько приободрился.
- Никого живого, - уточнил Вовец. - Да ты туда позвони, может, кто снимет трубочку в стенном шкафчике.
Степа, ошарашенный такими подробностями, молчал. Его следовало окончательно деморализовать, выбить опору из-под ног. Пусть подергается, на ходу соображая, что делать и говорить.
- Да, кстати, та девушка, Женя, уже дома. И знаешь, как она вышла? Через гараж. Ну, тот самый, в ветеринарной лечебнице. - Вовец испытал истинное наслаждение, наблюдая, как бледное лицо Халалеева начинает краснеть и вдруг снова заливается смертельной бледностью. Еще бы, сейчас рушилась его тайная жизнь. И явная тоже. А Вовец продолжал смаковать: - В этом гараже, например, целая коллекция машин. От перекрашенной собаколовки до джипа. Я ведь время зря не терял, все выяснил, что можно. И даже немного больше. А сейчас отвечай, где мой мальчик? Учти, в милицию я тебя сдавать не буду. Я тебя пытать стану. Прямо здесь. Сегодня день воскресный, нам никто не помешает. Для начала в коленку выстрелю. Хочешь? А не хочешь, так пойдем за моим парнем.
- Пошли, - вяло кивнул Халалеев. - Он жив-здоров, ты не думай.
Вовец сдернул с окна штору. Набросил на руку с обрезом, обмотнул пару раз. Получился непонятный сверток. Ткнул им в спину Халалеева.
- Пошли, Степа. Попробуешь убежать или ещё что, сразу стреляю. Даже не пытайся.
- Тут близко. - Степа сделал вид, что ничего угрожающего не слышал. Но надо наверх лезть.
- Ничего, залезем. - Лицо Вовца оставалось суровым. - Мне без разницы, что вверх, что вниз, в подвал.
Они вышли из здания, запетляли между рулонов стали и пакетов сортового проката. Халалеев быстро приходил в себя. Бледность сошла с лица, глаза прояснились. Он начал торговаться.
- Володя, а какие у меня гарантии?
- Гарантии чего? - не понял Вовец.
- Ну, что ты меня отпустишь, а не сдашь в ментовку? - Халалеев говорил уже почти спокойно.
- Если с парнем все в порядке, вали на все четыре стороны. Если нет, я тебя замучаю хуже, чем в гестапо. А сдавать? Кому ты нужен? Дешевле застрелить. И на милицию работать я не нанимался. Пусть сами тебя ловят, если надо. Хотя таких животноводов, как ты, следует в клетках держать.
- Ты думаешь, это я? - неподдельно удивился Халалеев. - Да мне бы в жизнь такое не придумать. Был у меня приятель из ветлечебницы...
* * *
Металлургический завод на берегу пруда стоял двести лет. Деревянному дому Халалеевых было не больше ста. А самому Степе тогда исполнилось лет десять. На дворе стояла эпоха строительства развитого социализма, плавно переходящая в создание базы коммунизма. Старому заводу предстояло обеспечить страну и весь социалистический лагерь холоднокатанной трансформаторной сталью.
К территории пригородили кусок города в несколько кварталов площадью. Людей переселили в новые пятиэтажки, большинство радовалось. Халалеевым не повезло. Высокий забор поставили возле самого их дома. Каких-то пяти метров не хватило до нового благоустроенного жилья. Родители очень горевали, а Степа залезал на чердак и с интересом наблюдал за работой экскаваторов по ту сторону высокого забора. Через несколько месяцев на стройплощадке зиял гигантский котлован, в нескольких метрах от забора в глубину территории поставили второй забор, добавив по верху колючей проволоки, а через каждую сотню метров над оградой возвели сторожевые вышки.
Родители опять сокрушались, мол, не с той стороны второй забор сколотили, опять не повезло с квартирой. А Степа с чердака во все глаза смотрел на незнакомую жизнь. Шесть раз в неделю в восемь утра колонна грузовиков, казавшаяся бесконечной, вкатывалась в ворота. Лаяли собаки, солдаты с автоматами стояли на одних и тех же определенных местах. Из железных будок в кузовах грузовиков выбегали заключенные в серых мешковатых робах, садились рядами на корточки. Потом их разводили по рабочим местам. Сотни людей копошились, сооружая опалубку, вязали арматуру, бетонировали. Вечером утренняя процедура повторялась в обратном порядке. Зэков считали по головам и грузили в будки. Иногда счет не сходился, все повторялось снова и снова, а солдаты бегали по территории, заглядывая во все дыры, отыскивая спрятавшихся или уснувших в тихих закутках. Потом их били и забрасывали в железные будки. Когда колонна машин отбывала восвояси, с вышек снимали часовых, и вскоре последний ЗИЛ с солдатами, крытый брезентом, выезжал за ворота.
Ворота так и оставались распахнутыми настежь, видимо, чтобы утром не тратить время на открывание. Сразу же на опустевшую стройплощадку устремлялись пацаны. С каждым месяцем становилось все интереснее. Лабиринт подвалов и подземных коммуникаций разрастался. Это было идеальное место для мальчишеских игр, хоть в войну, хоть в Фантомаса. Степа эти лабиринты знал лучше всех. Со своего чердака он видел, как они появлялись в виде решеток арматуры, затем в дощатой опалубке, потом в бетоне. Иногда бетон долбили отбойными молотками и заливали заново, передвигая стенку на другое место. Он видел, как зэки дерутся, запаривают чифир в консервных банках и просто сачкуют в укромных уголках. Однажды какой-то зэк заметил маленького наблюдателя и стал приветствовать его дружеским взмахом руки. Как-то он знаками показал, что Степе следует заглянуть под камень. Вечером мальчик это сделал и нашел полиэтиленовый пакет с конвертом, запиской на клочке бумаги и разноцветной наборной авторучкой. В записке заключенный просил бросить конверт в почтовый ящик, а авторучку взять в подарок. Юный пионер Степа долго размышлял, как поступить, минут двадцать. Перспектива получать симпатичные "маклюшки" за пустяковые услуги победила. Так у него появилась тайна и источник дохода. В основном он "заряжал" тайник плиточным чаем. Лагерный партнер оставлял трешку, Степа покупал две "плашки" по восемьдесят шесть копеек, а рубль двадцать восемь составляли его заработок. Он чувствовал себя тайным агентом, по-ребячьи превратив запрещенную связь в увлекательную игру.
Секретные операции с чаем давали солидный доход, который Степа не проедал на конфетах и мороженом, а расчетливо расходовал на полезные вещи: бинокль, часы, фотоаппарат "Зоркий". Увлеченный игрой, он вел записи наблюдений за рабочей зоной, присвоив наиболее заметным заключенным условные клички. Чтение шпионских советских романов разбудило в нем страсть к шифрам и засекречиванию всего и вся. Он даже домашние задания в школьном дневнике начал шифровать, но получил двойку за ведение дневника.
Пришлось привыкать к двойной жизни. Даже близкие приятели не знали об этой игре в агента. А Степа писал шифрованные донесения в некий Штаб Разведки и стремительно повышал себя в воинском звании, рисуя многостраничные удостоверения с печатями, уже через полгода став генералом разведки. Не хватало только рации. Ну какой он агент, тем более генерал разведки, если у него даже рации нет? Пришлось засесть за радиодело и записаться в кружок на станции юных техников. Когда его четырнадцатилетнего в седьмом классе принимали в комсомол, он, с одной стороны, имел отличную характеристику и хорошую успеваемость, а с другой стороны, был злостным нарушителем советских законов, наладившим бесперебойную поставку на территорию промзоны чая, одеколона и других запрещенных предметов. И наслаждался своей неуловимостью и финансовыми возможностями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26