- Там посмотрим. Но что-то узнаю. Просто с этого конца ещё никто не заходил, почему бы не попробовать? Времени, конечно, прошло много, но не настолько, чтобы никто ничего не помнил. А что делать? Сидеть и ждать когда этот Санитар начнёт убивать других?
Я поскучнел, предвидя разлуку, но Капранов вдруг сказал, упаковывая чемоданчик:
- А ты чего расселся, как барин? Тебе что - особое приглашение требуется? Давай, собирайся, тебе тоже проветриться не мешает. Хотя бы воздухом свежим подышишь.
Я с радостью бросился собирать свои немудрёные пожитки, предвкушая интересную поездку. Мне давно хотелось попасть в Вологду, про которую мне рассказывал Капранов, посмотреть знаменитый белый кремль.
Это мне удалось. Кремль был, на мою удачу, почти рядом с вокзалом, а до автобуса на Горицы было достаточно времени, и мы налюбовались этим удивительным созданием рук человеческих. Такого белого чуда я никогда в жизни не видел. Капранов ходил непривычно притихший, сосредоточенный. Когда мы уже собрались уходить, я спросил его:
- Вы были здесь раньше, Михаил Андреевич?
- Был, Артур, был. Давно... С женой приезжал, она очень любила по городам всяким ездить и меня таскала за собой.
Он помолчал, а потом вполголоса стал читать стихи:
Ехал я не для спора, знал по книгам и слухам красота затерялась в Вологодской глуши.
Там творили соборы из снежного пуха, лебединого крика и светлой души.
Эти белые сны буду долго я видеть, споры вечно не кончатся о красоте.
Из седой старины, не желая обидеть, улыбается Зодчий:
- Красота - в простоте.
- Это чьи стихи? - спросил я.
- Мои, наверное, - буркнул подполковник.
Заметив, что я открыл рот, чтобы похоронить его под грудой вопросов, он предупреждающе замахал на меня и быстро сказал, опережая:
- Ноу коммент, дружок. Интервью не будет. Пошли скорее, мы к автобусу опоздаем.
Приехали в Горицы мы к вечеру, пока ехали, я непрерывно вертел по сторонам головой, так поразил меня этот край, эти чудесные, почти заповедные места, где дремучие леса сменялись величавыми озёрами. Всюду стояли тишина и покой. Я физически ощущал, как этот покой вселяется в меня, проникает куда-то вглубь моего существа, оставаясь навсегда.
- Неужели в такой благодати могут убивать людей? - шепнул я Капранову.
- К сожалению, могут, Артур. Как видно, не для каждой души этот покой.
- Души-то, должно быть, у всех одинаковые, Михаил Андреевич, возразил я.
- Ты так думаешь? - скосил на меня прищуренный глаз подполковник. - Не знаю, мне лично кажется, что тут ты ошибаешься. Не может душа, в которой живёт свет, чёрные дела вершить.
- "Свет, который в тебе, не есть ли тьма?" - процитировал я.
- Это, я думаю, по другому поводу сказано, - возразил тут же Капранов.
- Возможно, - не стал я спорить.
Меня интересовал и беспокоил другой вопрос. И беспокоил давно, только я всё не знал, как спросить у подполковника, а вот тут решился, благо повод был.
- Михаил Андреевич, а вот как по-вашему: Санитар он что, действительно маньяк и больной человек, садист?
- Возможно и так, - уклонился он от прямого ответа.
Но я не отставал:
- А если он своего рода Робин Гуд? Он же убивает преступников, людей, которые не в ладу с законом.
- Никому не дано подменять собой закон, - твёрдо отрезал Капранов. Виновность каждого и меру его ответственности устанавливает суд.
- Но есть же версия, по которой сын убитого Никодима ездил с жалобами на незаконное, по его мнению, прекращение следствия по делу об убийстве и переквалификации его в дело о непреднамеренном поджоге в состоянии алкогольного опьянения. И ездил с этим даже в Москву, не добившись справедливости у местных властей. И только не добившись справедливости и там, он взялся сам восстанавливать справедливость.
- Ты сам в этом уверен? - живо откликнулся мой собеседник.
- В чём именно? - не понял я.
- Да вот именно в том, что он взялся восстанавливать справедли вость? А если он ошибается? Откуда у него такая уверенность? Какие он имеет доказательства?
Я молчал, возразить мне было нечего. Но только по существу. Так я и ответил, набравшись смелости.
- По существу, по букве, вы, возможно и правы. Но есть же ещё и дух. Вот по духу мне очень даже есть что возразить вам.
- Да что ты?! - насмешливо повернулся ко мне Капранов. - Давай, возражай. За что убили бывшего санитара психушки Василия Бугаева, по кличке Васька-Живодёр? Только за то, что он, возможно, издевался над больными и будучи действительно садистом сдирал шкуры с собачек?
Но за это ни один суд в мире не приговорил бы его к смертной казни. Да, это мерзко, это чудовищно, но кто сказал, что содеянное адекватно наказанию? Ты же не станешь расстреливать мальчишек, которые бьют камнями кошку. Уши надрать им стоит, но не убивать же. И Бугаева тоже надо было, возможно, лечить. А если это бесполезно - сажать в тюрьму.
- Тут вы, возможно, правы...
- Я не возможно, а безусловно прав, - резко парировал подполковник. А убийство Резника, Горелова и Пушкова? Где доказательства их вины в убийстве этого самого Никодима? Предположение участкового? И этого достаточно? А если он имел к ним свои, личные счёты? Никто же этого не знает. Может участковый оговорил ребят?
Я, конечно, не утверждаю, но могло же так быть? Кто это проверил? Как? Просто вот так, по утверждению кого-то взять и убить трёх человек. Можно так делать? А Павлов? Да, взяточник, да коррумпированный мент, но это тоже не повод для убийства. Так что, Артур, я с тобой согласиться в этом никак не могу. Даже если ты прав стопроцентно, и Санитар действительно наказывает убийц и преступников, он не имеет права этого делать.
- Но почему?!
- Да хотя бы потому, что даже их вина не доказана. А пока не доказана чья-то вина, полностью и безоговорочно, никакой суд не вправе судить человека, что бы и кто бы про него не думали. Вот так, дружок, и прежде чем продолжить эту дискуссию, давай сперва обдумай всё, что я сказал тебе.
- Но ведь вы, например, тоже убивали.
- Это были совсем другие случаи. Я защищал свою и чужие жизни, и я очень не хотел никого убивать, и я старался, очень старался, этого не делать.
Я понял, что в пылу спора сказал что-то не то и испуганно замолчал, а Капранов отвернулся к окну. Так мы и ехали до самых Гориц.
В первую очередь мы отыскали старого участкового. Он жил в своём домике, на краю посёлка. Он рассказал о том, что всю троицу: Горелова, Пушкова и Резника видели в день пожара в магазине, видели на танцах, и домой они вернулись очень поздно, а в ту ночь, когда сгорела изба Никодима, они вовсе дома не ночевали.
И были следы насильственной смерти, но их скрыли по прямому указу приехавшего из области начальства, которое посчитало, что это преступление будет практически невозможно раскрыть, в первом случае, а во втором, где следы были заметены откровенно плохо, просто побоялись предать дело огласке, а точнее, что в случае ареста убийц, всплывёт первое убийство, скрытое следственными органами. Участковый попытался было возражать, но ему намекнули, что в этом случае он не дослужит до пенсии, до которой ему оставалось всего-то полгода, и он проявил слабость и спасовал.
Так бы он и молчал, но появился откуда-то из Москвы молодой человек, представившийся сыном убитого Никодима. Кто-то подсказал ему обратиться к участковому, наверное, где-то тот проговорился о своих сомнениях.
- Я б, конечно, не сказал, - хитро косился глазом бывший участковый, ныне пенсионер, Иван Семёнович Лавочкин. - Да только он, понимаешь, мне поставил как следовает, ну я и того, проговорился под это дело мал-мала лишнего. - А откуда у бобыля - сын? - спросил подполковник. - Если я правильно понимаю, бобыль это или одинокий человек, или не имеющий сына.
- Точно! - радостно подхватил участковый. - У нас бобылями ещё зовут тех, кто двух дочек родил. Но только этот был сын настоящий.
- Почему такая уверенность? - поинтересовался Капранов. - Ты ему что в документы смотрел?
- А как же? - даже обиделся участковый. - Стал бы я с ним без документов разговаривать.
- Как звали его, помните? - спросил я, не удержавшись.
- Звали его Николаем, это я точно помню, а вот отечество и фамилию не помню.
- Так если он сын того самого Никодима, то и отчество у него Никодимович, и фамилия как у Никодима погибшего. Ты уж его-то фамилию, наверное, на всю жизнь запомнил? Сколько протоколов понаписал на него?
- Никодима-то я хорошо запомнил, и фамилию его помню. Я всех жителей в деревне за все годы хорошо помню. А его, Никодима, фамилия была Прохоров, да только у сына его и фамилия, и отчество другие были.
- Как это так - другие?! - ахнул я.
- Да вот так, - метнул искорку хитрющим взглядом бывший участковый. Другие.
- Может быть он и не сын был Никодиму вовсе? - спросил Капранов.
- Если по сродству - то и не сын, - легко согласился с ним хитрый Лавочкин.
- Ты вот что, ты дурака не валяй, а толкуй всё как следует, рассердился Капранов.
- Ты не сердись, не сердись, - рассмеялся, не выдержав, бывший участковый. - Я тоде так-то вот рассерчал. Когда он мне стал толковать про то. что он сынок Никодима, а как паспорт предъявил - там и фамилия и отечество всё не такое.
- Почему же так-то, Иван Семёнович? - поинтересовался подполковник.
- Он пояснил, что оказывается, мать его была замужем за Никодимом, да только недолго брак их длился, сбежала она от него в Москву с завклубом нашим тогдашним. И как-то так про неё почти все и позабыли. Была она из приезжих, не тутошняя, так что особо не помнили. А Никодим стал после того сильно употреблять. И самогонкой занялся. Первачок у него был - лучше тогдашней водки. Он вообще рукастый был, Никодим. Если бы не пьянка, цены ему не было бы.
Но с сыном оказалось вот что. Уехала от Никодима жена, но в Москве её завклубом быстро бросил, но она успела его заставить на себе жениться, и сынка ему по быстрому уродила, так что пришлось тому квартиру делить, и алименты выплачивать. Вышла она ещё вроде как пару раз замуж, да всё неудачно. Потом заболела, и сильно. Сынок уже в институте учился. И каким-то образом узнал про это Никодим. Приехал он в Москву, отыскал жену свою бывшую, и уговорил её, чтобы она разрешила ему усыновить её сына, чтобы он в случае чего помогать бы ему смог и завещать всё, что после него, Никодима, останется.
- Но это же всё со слов так называемого сына, - возразил Капранов. - А где доказательства того, что он не придумал всё это? Даже документы на другие фамилию и отчество.
- Я же сказал, что проверил документы, - вроде как обиделся Лавочкин.
- И сказал, что в паспорте другие фамилия и отчество.
- Так то в паспорте. А он мне показал бумажки из сберкассы, где было подтверждено, что он является законным наследником Никодима и деньги с денежного вклада Прохорова, усыновившего его, получил. Я вот и подумал, что раз банк поверил, значит проверяли, и все бумаги в порядке.
- Так значит в сберкассе вашей есть какие-то бумаги? - обрадовался я.
- У нас даже сберкассы нет, - развёл руками бывший участковый.
- Где же он деньги получал?
- В Кириллове, где же ещё ему получать? Там у нас районная сберкасса была, иногда оттуда агенты по страхованию приезжали, только редко.
- Почему была? - встрепенулся Капранов.
- Да цела она, цела, не пужайся, - усмехнулся в реденькие сивые усы Лавочкин. - Просто стала она по другому как-то называться теперь.
Мы тут же выехали в Кириллов, успев на рейсовый автобус, торопливо распрощавшись с участковым.
И опять мимо нас поплыли, уже в вечерней дымке, почти что невидимые, неторопливые, задумчивые леса, тянущиеся на десятки километров. Возле самого края дороги застыл невозмутимым столбиком ушастый серый заяц. Из леса в приоткрытое окно автобуса врывался запах хвои и грибов...
Остановились мы напротив монастырских стен, за которыми виднелось огромное красивое озеро. Над монастырскими воротами красовался архангел с крыльями, вознёсший к губам трубу. Мне даже показалось, что я слышу её звук.
- Ну что, пойдём? - нарушил мои романтические и мечтательные настроения Капранов.
- Куда? - не сразу освободился я из плена окружающих меня красот.
- В сбербанк, конечно, - развёл он руками. - А уж потом в монастырь посмотрим изнутри, если пустят.
- А почему должны не пустить? Он что, действующий?
- Сейчас не знаю, раньше там был музей иконописи и школа-интернат для глухонемых детей.
- А почему в бывшем монастыре?
- Ты у меня спрашиваешь? Ты у советской власти спроси. Пошли скорее, пока не закрыли, здесь не Москва - работать начинают рано, зато и заканчивают тоже. Так что мы очень даже свободно можем опоздать.
Мы действительно едва не опоздали. Наши удостоверения частных детективов вызвали определённое замешательство, здесь жили старым укладом, так что мы для служащих сбербанка оказались экзотическими диковинками. Но надо отдать им должное, работать они умели.
Быстро куда-то позвонили, получили подтверждения, и приняли нас со всей провинциальной любезностью, которая отличается, например, от Московской тем, что в любезности этой начисто отсутствует официальщина, и она приправлена искренним радушием. Все служащие проявили горячее желание помочь нам и принялись подни мать документы почти что двадцатилетней давности. И им удалось отыскать бесценные для нас с Капрановым документы, которые нам тут же любезно размножили на ксероксе сразу в нескольких экземплярах.
Там были и копия завещания Никодима Прохорова, и заявление его сына, содержащее просьбу перевести вклад, согласно завещания, на его сберкнижку в городе Москва. И в заявлении этом содержались полностью имя, фамилия, отчество, домашний адрес, год, число и место рождения и много других полезных и не очень для нас сведений.
Глава восемнадцатая
Естественно, мы тут же отправились в Москву. У нас даже не было времени сообщить о своём открытии ни Лебедеву, ни Михайлову.
Добрались мы в Москву поздним утром. Капранов потянулся с наслаждением большим телом и спросил небрежно, засовывая руки в карманы и оглядывая опустевший перрон, с которого мы не торопились уходить:
- Ну что, пойдём знакомиться с Санитаром?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24