Только одно никогда не изменялось, ее просьба и даже на вершине блаженства Лешка честно выполнял просимое, не очень ясно впрочем понимая, что это меняет в их совместной, как он понимал жизни.
В последнюю, бессонную, ночь он не выдержал и спросил Клавдю.
- В чем разница? Раньше, позже... Все равно ты моя.
- Вся, вся твоя, да, да... но не в меня! - Прошептала, простонала Клавдя. И он вновь подчинился.
Они с Лешкой родились и выросли в одном городе, только на разных географических и социальных полюсах. Их родители никогда не встречались и наверняка не догадывались о взаимном существовании. Познакомились случайно, на лыжах в пригороднем лесу, ровно на полпути от родных обителей. Словно неведомая сила толкнула друг другу в объятия на лыжне. Лешка скатывался с одной стороны склона, Клавдя с другой, оба попытались уступить дорогу, синхронно сворачивая в одну и туже сторону, но в результате застыли посредине в первом объятии, плавно впрочем перетекшем в первый же поцелуй.
С того дня они уже не расстовались надолго. Всю зиму, забросив занятия, по несколько часов в день катались с гор, бегали по лыжне, а больше дурачились, кидались снежками, ныряли в сугробы и целовались бесчетно. До боли в обветренных, стертых губах, до солоноватого вкуса крови на языке.
Лешка сбегал после первых пар в Универе, с опостылевших лекций, успевая впрочем иногда забегать на семинары и лабораторки. Клавдя прогуливала школу, где отнюдь не блистала отличной успеваемостью, как впрочем и активной общественной деятельностью, перебиваясь с троек на четверки, лишь бы не теребили, не мешали жить своей собственной жизнью. Училки, впрочем, особо и не усердствовали, не гневили Клавдину мамашу, буфетчицу с вагонов-ресторанов поездов дальнего следования, нежадно раздававшую после возвращения из очередного рейса служилому неизбалованному люду икорку, бужанинку, колбаску, а то и крабьи консервы, гордость советского экспорта. Такого ценного человека по пустякам волновать не следовало, а то возьмет, и в приступе материнской любви, пропустит очередной крабьий рейс. Впрочем последнего Клавдя, зная мамашу, особенно не боялась.
Лешка, в свою очередь, совершенно ясно осознал к тому времени, что родительская любовь по отношению к нему, понятие весьма своеобразное и заблуждаться на сей счет не стоит. Убедившись, что сынок далеко не гений в точных науках, составляющих традиционную академическую славу семейства, родители поставили на нем то ли жирный крест, то ли не менее внушительную точку. Мужественно сцепили зубы и сосредоточили все педагогические усилия и связанные с ними блага на младшеньком, любимом.
Лешку, к его полному счастью отпустили на вольные хлеба, перестали плотно опекать, да и вообще контролировать. Канули в гнустное прошлое "интереснейшие" книжонки о функциях многих переменных, бесчисленные дурацкие, адаптированные, выхолощенные английские книжонки вместе с персональной училкой английского приходившей на дом. Впрочем позднее оказалось, что кое-какой след от всей этой премудрости в башке остался.
Теперь, убывая летом на Юг, Лешку на три месяца закидывали не в академический к "непростым" детишкам, а другой, попроще, обычный заводской пионерский лагерь. Одиночество и скуку он правда не ощущал, дел хватало, друзей тоже. Хреново становилось лишь в дни "открытых" дверей, когда толпы родителей наводняли лагерь, приволакивая чадам вязки вкуснейшей, мясистой, чернобагровой черешни, восхитительно пузырчатую минералку в запотевших бутылках, шоколад, конфеты и, особенно - замечательное "Ленингадское" мороженное-эскимо, кремовое изнутри под слоем изумительной шоколадно-ореховой глазури. Лешке, в лучшем случае, доставались бутерброд с подсохшим, загнутым по углам, желтым голандским сыром да бутылка тошнотворного, теплого ситро из местного привокзального буфета. "Паек" наскоро забрасывался очередным папашиным аспирантом, споро воспринимающим приоритеты существующие в семье шефа, а потому не проявляющим особого рвения в исполнении "маленькой необременительной просьбишки". Да и чего хорошего стоило ожидать Лешке от тощей аспирантской степендии.
На все случаи жизни и времена года Лешке пологалась единая форма одежды, затасканный, экономного немаркого коричневого цвета лыжный костюмчик и поношенные папашкины ботинки. Так бы и дотаскал его благополучно до выпускного вечера, но удивленные соседки доняли мамашу вопросами, а родный ли ей старшенький, что бегает по респектабельному академическому двору словно сорванное с шеста пугало. Пришлось не особо мудрствуя, не тратясь перелицевать у знакомой портнихи отслуживший все сроки отцовский костюм. Получилось ... так себе, но матушка, поджав губки вздохнула и протянула извечное, - "Мы люди бедные, но честные..."
О том насколько профессорша бедна, Лешка мог при желании просветить соседок, да такового не имелось, ибо самих соседок из подобных собственной "академических", "непростых" семеек не больно ценил и жаловал.
В общем, оставили в покое. Без комментариев, с холодным безразличием наблюдала родня за его последовательными увлечениями сначала боксом, затем стрельбой, потом аквалангом и наконец, о Боже, прыжками с парашютом. То ли дело младший брат. тут все было в порядке, - любовь к уравнениям, ранняя близорукость, очки, повышенное давление, выжженные химикалиями карманы и благоговейное отношение к функциям многих переменных.
Клавдя, в свою очередь, изводила мамашку упорным отвращением к кулинарии, мытью посуды, шарканью веником, подведению балансов домашних расходов, с обязательными проклятиями и заклинаниями о дороговизне жизни, жадинах пассажирах и дураках начальниках. То же относилось к засолке капусты, варке варений, солению помидоров с огурцами. Всему перечисленному, развратная дивица, игнорируя переодические трепки, предпочитала томное валяние на тахте с невесть какими путями добытыми сборниками Вознесенского, Рождественского, Евтушенко и Межелайтиса, альбома Чюрлениса, с фотокопиями нелегальных книг по йоге и парапсихологии. Мамашка дико удивлялась, в кого бы это пошла деваха? Книги в их родне отродясь не водились.
Папашка-профессор и мамашка-буфетчица, впрочем, совершенно не зная друг друга, оказались совершенно едины в педагогическом порыве, проявив на практике борьбу и единство противоположностей. И тот и другая с неописуемой и необъяснимой яростью в клочья рвали зловредную "мукалатуру", начиная с "Трех мушкетеров" и заканчивая несчстным Чюрленисом.
Вообщем, Лешка и Клавдя, хоть и обитали на различных полюсах, но являли собой именно тех уродов без которых порядочные семьи ну ни как не обходятся. Стоит ли удивляться, что судьба просто зашвырнула этих изгоев друг другу в объятия.
Случилось это событие после последней по счету попытки облагородить сынка, пристроив его в Университет. От точных наук Лешка начинал оглушительно зевать в чинной тишине аудиторий, впадал в ступор при ответах на семинарах. Выход напрашивался один, подчиняясь инстинкту самосохранения, организм отправлял его вместо занятий на свидания с прогульщицей Клавдей.
Может так бы и тянулось до диплома, но судьба сделала очередной выкрутас. Однажды, после первого курса, Лешку перехватила в коридоре очкастая, похожая статью на переодетого мужика, преподавательница высшей математики. Взяв крепко за руку обсыпанными мелом пальцами, порекомендавала гулким лекторским басом честно и добровольно бросить к чертовой матери учебу и поискать занятие по-душе. Потому, что больше она ему трояк не поставит. В чем прилюдно клянется. Кстати, ему все равно необходимо зайти к замдекана. Его ждут. Отличный повод нацарапать заявление об отчислении по собственному желанию.
Лешка согласился с безупречной логикой доводов доцента и поплелся в деканат.
Там его уже ждали и, показалось, даже обрадовались приходу, что само по себе удивительно.
За столом, рядом с замдекана сидел не первой молодости капитан первого ранга.
Хозяин кабинета, отставной полковник с седыми "блюхеровскими" усиками под носом, разноцветной орденской колодкой на пол груди, где рядом с отечественными соседствовали экзотические китайские и корейские награды, ласково-ласково улыбался, доброжелательно блестя стеклами очков и вставными зубами. Обычно в таком антураже он сообщал об очередном отказе в степендии, о других мелких и крупных неприятностях.
Следовательно, хорошего ждать не приходилось.
- Вот, товарищ капитан первого ранга, перед Вами наш лучший кандидат. - Отчетливо произнося каждое слово, представил замдекана Лешку. - В науках, правда, не особо усерден, рвения, прилежания не проявляет. Но, прошу учесть, хвостов и академических задолженностей на сегодняшний день не имеет. Зато масса положительных качеств, отличный спортсмен, гордость факультета по бегу на лыжах... в учебное время. Парашютист, боксер, а, главное, свой для Вас человек - подводник-аквалангист, можно сказать - "человек-лягушка". Ну и сердцеед, дамский угодник. Гусар!
Пожевал губами под седой щеткой усов и усмехнулся.
Кем в прошлой, армейской жизни являлся отставной полковник студентам знать неположено, но легенды ходили по аудиториям и общагам о потрясающей осведомленности во всех казавшихся тайными сторонах жизни подопечных. Старикана, впрочем, любили и уважали. В обиду своих питомцев он не давал, зачастую вытаскивал старшекурсников из отделений милиции, даже вытрезвителей без печальных для будущей карьеры последствий.
Прослушав столь двойственную характеристику кандидата, каперанг поморщился, словно во рту заныл очередной зуб.
- Извини Алексей, не представил тебе моего коллегу из Военно-морского училища подводного плавания. Им необходимо срочно набрать студентов с хорошей теоретической и физической подготовкой. Естественно, патриотов и добровольцев, для ускоренного обучения новейшим, сложным, ответственным боевым специальностям. Вот мы тебя и пригласили, как ... достойного.
Коллега полковника скучая листал тощее личное дело Лешки.
- Такие родители? - Он удивленно поднял глаза от дела на Лешку. Тот в ответ скромно потупился, но от родства не отказался.
- Я же говорю, скрытый талант! Нам не удалось распознать, развить природное дарование, но вам.., - Он развел руками, - Все карты в руки. Лучшего отдаем, несостоявшуюся гордость науки...
- Вот дает, Николаич, - С восторгом подумал Лешка, - Продает гнилой товар, не поперхнется!
- Может сначала стоит поговорить с отличниками..., - Зикнулся моряк.
- Не имеет смысла, - Отрезал, грозно распушив усы, замдекана. Хилы, слабосильны, очкасты, замучены учебой и онанизмом. Вам они не подойдут. Да и пьяницы, не приведи господь.
- Ну этого добра не надо, со своими не успеваем разобираться, Оживился морской кадровик. - Пьешь?, - Воткнул перст в Лешку. Тот рта не успел открыть, николаич опередил.
- Нет, можно считать не потребляет. Так, пивко, винцо. Но не часто. Стипендии мы ему не платим, а маман, пардон, держит в строгости, денег выдает только на проезд и завтрак. И то в обрез. Впрочем его девица подкармливает, а деньги они на кино и книги спускают.
Лешка как стоял, чуть не свалился соляным столбом. - Не человек, Николаич - рентгеновский аппарат, магнитезер, Коллиостро, Вольф Мессинг!
Представление закончилось тем, что хитрован Николаич сбагрил таки в училище Лешку, сохранив все ценные кадры для родного факультета, о престиже и успеваимости коего неустанно радел, поддерживая показатели на недосягаемой для других замдеканов высоте.
Так, неожиданно для самого себя, Лешка загремел по спецразнарядке на второй курс военно-морского училища. Для сокращения разрыва в боевой и морской подготовке новичков из студентов не пустили на летние каникулы, а прогоняли три месяца в лагерях доводя до состояния, соответствующего бравому курсанту второго курса.
Первые полгода прошли-пролетели, он и оглянуться не успел. Цукали, жучили курсовые, ротные, старшины, преподаватели. Нормально, без дураков. Спать на лекциях отучили. После знакомства с губой, с нарядами вне очереди, прочими радостями Дисциплинарного Устава, Лешка понял, что по старому жить не получится. Детство закончилось. Времени на встречи с Клавдей почти не оставалось, но она не бросила, ждала. Валялась в одиночестве на диванчике, учебники перечитывала.
Может повзрослела, может остепенилась, может просто занять время решила, но прислушалась к наставлениям мамаши-буфетчицы и, окончив школу, поступила в торговый техникум. Впрочем в редкие встречи они также убегали на лыжах в лес, на последние ряды в киношку, также как и раньше целовались до онемения.
Лешка тянул курсантскую лямку - учился, стоял в нарядах, ходил в караул, в патруль. С общефизической, морской, строевой у него проблем не возникало. Без боязни заделывал в учебном, затопляемом отсеке пробоины, тушил пожары, дегазировал, деактивировал, отражал нападение неведомого противника, выходил в легководолазном котюме из "затонувшей лодки".
Жизнь заставила - одолел и Уставы, хоть чуть не сошел с ума от необходимости читать и запоминать бесчисленные скучнейшие параграфы. Представлявшиеся, до определенного времени, полной ерундой и бессмыслицей. С математикой и английским оказалось все не так плохо, видимо где то в подкорке отложились и адаптированные книжонки, и функции переменного, и курс высшей математики мужеподобной дамы доцента.
Еще легче пошло дело со специальными военно-морскими дисциплинами, их он просто полюбил, засиживался в свободное время в библиотеке читая все, что находил сверх рекомендованного. Тут пригодился английский, легко переводил статьи из иностранных военно-морских журналов и книг. По прежнему, очень нечасто задумывался о будущем. Потому поздно встрепенулся и на красный диплом не вытянул. Когда, по обычаю дурачась, сообщил Клавде, та только вздохнула, но ничего не сказала. Не попрекнула.
В положенное время Лешка с сокурсниками отстоял в последний раз на парадном плацу училища, прошел затем парадным маршем, сменил форменку на пошитый на заказ бело-кремовый китель с золотыми погонами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27