По яме бродили закопченные от дыма фигуры, факелами поджигая то, что может гореть, и приводя ров в подобие порядка. Это были городские сборщики мусора, считавшиеся стоящими на столь низкой ступени общества, что даже взгляд на них сулил несчастье смотревшему, не говоря уж о том, чтобы их коснуться.
Сафар, не желая себе прелестей такой ночевки, робко приблизился к сержанту, командующему охраной, и протянул рекомендательное письмо Коралина, написанное изящным почерком и скрепленное толстой золотой печатью. Оно произвело столь сильное впечатление на сержанта, что тот взмахом руки разрешил Сафару пройти через ворота. Сафар замешкался, вглядываясь в огромный туннель, тянущийся в стене. На другую сторону, видимую лишь тусклым пятном размером с тарелку, вел длинный и темный проход.
Тогда-то он впервые и услыхал этот псалом, завывающий голос издалека и в то же время близко:
Мы, жители Валарии, люди добрые и благочестивые.
— Благословенны, благословенны…
Эти слова так напугали его, что он решил было повернуть назад. Но сержант подтолкнул его.
— Двигай задницей, малый, — с грубоватым юмором сказал сержант. — Сегодня был тяжелый день, и меня давно в одной городской таверне поджидает хорошенькая шлюха.
Сафар послушался и двинулся в темноте туннеля к все увеличивающемуся пятну света. Псалом звенел в его ушах:
…Здесь найдешь только верных.
Благословенны, благословенны…
С огромным облегчением он вышел с другой стороны стены. Песнопение стихло, дух его воспрял. Он огляделся, не зная, куда идти, а ночь приближалась, и со всех сторон на него глядели лишь темнеющие улицы. Тут и там через плотно захлопнутые ставни пробивались полоски света. В сгущающейся тьме лишь твердый булыжник под ногами подсказывал, что здесь дорога.
Вспыхнули факелы, и он разглядел недалеко вывеску трактира. У входа во всеуслышанье трактирный зазывала выкрикивал:
— Похлебка и ночлежка за шесть медяков. Похлебка и ночлежка за шесть медяков…
Сафар поспешил на крик зазывалы, не отпуская рукояти кинжала. Ночь он провел с удобствами, какие только мог предоставить дешевый трактир. На следующий день он оказался у дома лорда Музина, сжимая в ладони рекомендательное письмо.
На мажордома лорда Музина каллиграфия и золотая печать письма не произвели столь глубокого впечатления, как на сержанта. С каменным лицом он взял письмо и лениво оглядел печать Коралина.
— Жди здесь, — повелительно произнес он.
Сафар ждал, и ждал долго, протоптав тропку в пыли у ворот дома Музина. Коротая время, он разглядывал толпу и уличную суету. Ему хоть и доводилось ранее бывать в Валарии, но вместе с отцом, и впечатления у него сохранились лишь детские. Теперь же он впервые оказался здесь один и уже в серьезном возрасте. Он нетерпеливо оглядывал толпу, выискивая следы разврата, о котором предупреждал Губадан. Но если и было в этом городе нечто подобное, то оно скрывалось за стенами домов, выстроившихся вдоль улицы. Он устал и проголодался, но не отваживался покинуть свой пост, дабы не пропустить возвращения мажордома.
Наконец, когда день почти закончился и приближалась пора вечерней молитвы, человек вернулся. Он сморщился, словно от Сафара дурно пахло.
— Держи, — сказал он, небрежно подавая Сафару свернутый свиток, скрепленный еще мягкой на ощупь печатью Музина. Буквы казались неряшливыми по сравнению с каллиграфией рекомендательного письма Коралина.
— Господин распорядился, чтобы ты завтра явился в главный храм. Отдашь письмо одному из помощников лорда Умурхана.
Мажордом отряхнул руки, словно избавившись от чего-то недостойного, повернулся и ушел.
Сафар был сбит с толку.
— Извините меня, друг, — окликнул он его в спину. Мажордом застыл на ходу. Повернувшись, он осмотрел Сафара снизу доверху, скривившись от отвращения. Сафар, не обращая на это внимания, сказал: — Я надеялся на встречу с вашим господином. У меня для него подарки от моего отца и матери и пожелания здоровья и процветания.
Мажордом фыркнул:
— Мой господин не нуждается в таких подарках. Что же касается встречи… Я не стану оскорблять достоинства господина требованием от персоны такого положения.
Сафар ощутил, как кровь бросилась в лицо, но совладал с собой.
— Но он, по крайней мере, согласился финансировать мое обучение в университете? — спросил он, показывая письмо.
— Мой господин высказался о таком намерении, — ответил мажордом. — На твое обучение будет выделена определенная сумма. Поскольку лорд Коралин обещал возместить все необходимые издержки. — Мажордом сделал подчеркнутую паузу, затем сказал: — Он велел предупредить тебя, чтобы ты не злоупотреблял его добротой и дружбой с лордом Коралином. Благотворительность лорда Музина на этом заканчивается. Так что не возвращайся сюда больше. Тебе все понятно?
Сафару захотелось швырнуть письмо в эту ухмыляющуюся физиономию. Но он дал себе обещание не срываться и, проглотив гордые слова, ушел, ничего не говоря. На следующий день, проведя ночь в злобном зубовном скрежетании, он добрался до главного храма Валарии.
Путь его пролегал через центр великого города, стоящего на пересечении торговых путей. Сцены, запахи, виды и звуки зачаровывали. Толпа продвигалась настолько плотно, что кучерам тяжело груженных фургонов лишь руганью удавалось пробивать себе дорогу. Люди не обращали на Сафара никакого внимания, но, случайно задев его, сердито бранились. При этом каждый держал голову низко опущенной, дабы не встретиться взглядом с другим. Толпа увлекала его мимо попрошаек, выкрикивающих: «Милостыни, милостыни, ради богов»; мимо широко открытых окон, из которых едва одетые женщины окликали «робкого юношу» задержаться в их объятиях. Магазины по продаже роскошных ковров и изобилие ювелирных украшений соседствовали с кофейнями и опиумными лавками. Воры всех возрастов и обоих полов шныряли в толпе, добывая желаемое по мере способностей.
И над всем этим завораживающей песней, с бубнами, барабанами и колокольчиками уличных увеселителей, стоял неумолчный хор:
— Арахисы! Арахисы! Солнечные, горячие!
Или:
— Розовый пудинг! Розовый пудинг! Сладкий как девушка!
Или:
— Шербет! Шербет ледяной!
Огромная площадь, занятая главным храмом и университетом, составляла свой город за стенами внутри города. Каменные монстры стояли по бокам арочного входа без ворот. Охрана отсутствовала, и лишь люди в жреческих тогах и грубых студенческих мантиях сновали туда и сюда, как пчелы в лесном улье. Сафар спросил дорогу и вскоре оказался, миновав лабиринт храмовых строений, у конторы главного чиновника. Там он представил рекомендательное письмо и вновь получил указание ждать.
На этот раз он подготовился. Дабы скоротать время, он прихватил с собой еду, питье и старую книжку по астрономии. Запасы его, как и день, подходили к концу, и он обратился к книге как раз в тот момент, когда худой жрец с красными глазами и торопливыми движениями вернулся с ответом.
— Пойдем, пойдем со мной, — сказал он. Тут же повернулся и засеменил вперед, даже не оглядываясь на Сафара.
Сафару пришлось поспешить, чтобы не отстать.
— Меня приняли, господин? — спросил он.
— Не зови меня господином. Не зови меня господином, — зачастил жрец. — Просто праведником. Просто праведником…
— Простите мое невежество, праведник, — перебил его Сафар. — Меня приняли на учебу?
— Да, да. Теперь вот сюда. Теперь вот сюда.
Сафар оказался в огромной пустой столовой, с каменным полом, покрытым коркой засохшей пищи.
Жрец сказал:
— Отскреби это. Отскреби это.
Он указал на ведро с грязной водой, в которой плавала щетка.
Когда Сафар поднял голову, жрец уже спешил прочь.
— Подождите, праведник! — закричал он ему вслед. Но маленький жрец уже скрылся за дверью, захлопнув ее за собой.
Сафар взялся за ведро и щетку, встал на колени и принялся отскребать грязь. Деревенский парень никакую работу не считал зазорной. Так он скреб несколько часов, но без особого успеха, поскольку вода в ведре была не чище пола. Ко времени вечерней молитвы за ним пришел прислужник постарше и отвел в огромную спальню, битком набитую студентами-первогодками. Ему выдали одеяло, указали место для спанья на полу и снабдили ржавой металлической чашкой с холодной жареной картошкой, черствым пшеничным рогаликом и яйцом, сваренным вкрутую.
Пока он с волчьим аппетитом уничтожал снедь, прислужник вкратце сообщил ему об обязанностях, в основном сводившихся к отскребыванию грязных полов.
— Когда же начнутся занятия? — спросил Сафар.
Прислужник рассмеялся.
— Они уже начались, — сказал он и удалился без дальнейших объяснений.
Сафар уже давно узнал от Губадана, что учителя любят присматриваться. «Что ж, — подумал он, — если отскребывание полов — первый урок, так тому и быть». Тем он и занимался целый месяц, задерживаясь во время переноски ведра с водой у дурно пахнущих мастерских и лекционных залов, откуда эхом доносились красноречивые голоса жрецов.
Затем его вызвал к себе Умурхан, и больше ему не приходилось заниматься уборкой.

Сафар вернулся к реальности. Он протер глаза, отметив, что за окном уже засверкали звезды. Увидев хвост кометы над Домом Шута, он задумался об астральном значении видения. Тут он услыхал некий звук — кто-то скребся в дверь. Сквозь сумятицу мыслей и воспоминаний до него дошло, что звук этот он уже слышал минуту назад. «Ну да, — подумал он, — я размышлял об Умурхане, и что-то прервало меня. Этот самый шум у двери».
Послышался чей-то голос:
— Сафар, ты не спишь?
Совсем юношеский голос. Сафар задумался, но тут же улыбнулся, сообразив, кто это может быть.
— Заходи, — сказал он.
10. Нериса
За грубой дверью из досок Нериса торопливо приглаживала волосы и поправляла наряд. Она надела короткую свободную тунику, открывающую ее длинные ноги, и туго затянула пояс, дабы фигура не выглядела совсем уж мальчишеской. Весь ее наряд — серая туника и светлые рейтузы — давно поизносился, но на ткани добротного качества заплатки были почти незаметны.
— Наверное, это Нериса, да? — донесся до нее голос Сафара.
Она услыхала, как он рассмеялся.
— Ну а если это какой-нибудь бродяга, то ты напрасно тратишь время, о друг ночи. Все свои деньги я потратил на выпивку и другие низменные цели.
Нериса захихикала и толчком открыла дверь. Сафар усмехнулся ей приветственно с подоконника, где он сидел. Белая студенческая мантия обтягивала его сильные ноги горца. Нериса подумала, что еще никогда не видела такого красивого юноши, высокого и стройного, с широкими плечами и узкой талией, перетянутой красным поясом прислужника. У него была оливкового цвета кожа, а над полными губами изящно изгибался нос. Темные, коротко подстриженные волосы прямыми прядями нависали над глазами столь голубыми, что сердце Нерисы растаяло, едва она впервые заглянула в них.
Он подозвал ее к окну.
— Я наблюдал за кометой, — сказал он, указывая на звездное небо.
Она подошла и перегнулась через его ноги, чтобы видеть лучше.
— Вон там, — показывая, сказал Сафар. — В направлении Харле — Дома Шута, Арлекина.
Она увидела длинное узкое созвездие Арлекина, отличимое по остроконечному колпаку и физиономии с крючковатым носом. Линию подбородка пересекала бледная полоса хвоста кометы.
— Я вижу ее, — сказала Нериса голосом, задрожавшим от близости к Сафару. Она взволнованно отвернулась, чтобы он не заметил, как она вспыхнула. — Надеюсь, я не помешала тебе?
— А, ерунда, — ответил Сафар. — Я все равно скучаю без сестер. Но если ты с ними когда-нибудь познакомишься, не рассказывай то, что я тебе доверил. — Он засмеялся. — Но я действительно скучаю без них. Я ведь вырос вместе с ними, и теперь мне их не хватает. Не будешь возражать, если я буду представлять тебя одной из них?
Нериса весьма и весьма возразила бы. Она еще не знала толком, что ей нужно от Сафара, но наверняка не братские чувства.
Уперев руку в бедро, она постаралась придать себе вид по возможности взрослой женщины.
— Но если ты так томишься без женщин, Сафар Тимур, — сказала она, отчаянно набираясь мужества, — почему я не видела тебя ни с одной? Кроме меня, разумеется. — Она машинально поправила волосы. — Другие студенты из борделей не вылезают.
К восторженному восхищению Нерисы, Сафар вспыхнул и, запинаясь, забормотал в ответ:
— Я… хм… не занимаюсь… такими делами. — Он совладал с собой. — Однажды я уже свалял дурака, — сказал он. — И думаю, с тех пор поумнел.
Нериса кивнула, про себя подумав: понятно, это была женщина! Ясно, что он получил горький урок. Она тут же возненавидела ту женщину, которая заставила страдать Сафара. Но одновременно ее порадовало и то, что в этой области у предмета ее воздыханий, такого красавца и, вероятно, настоящего мужчины, дела обстоят неважно.
— И что же с ней случилось? — спросила она.
— С кем?
— С той женщиной, которая тебя огорчила.
Сафар скис.
— Вот уж не думал, что ты сразу все поймешь. — Затем он пожал плечами и сказал: — Ее звали Астария. У меня хватило глупости влюбиться в эту куртизанку. Но она достаточно ясно дала понять, что не собирается связывать свою судьбу с сыном горшечника. Ясно было, что в ее грандиозные планы я не вписывался.
Пока Нериса размышляла над услышанным, Сафар усадил ее на гору старых подушек и ковриков, заменявших мебель. Сам он уселся рядом. Она с трудом отвела глаза от его длинных ног.
— Надо полагать, тебе досталось от Катала, — сказал Сафар, уходя от предыдущей темы.
— Что? — несколько ошарашенно спросила Нериса.
Сафар, улыбаясь, сказал:
— После того, как тот, хм, толстый джентльмен и его… друзья удалились, я думаю, ты сложившуюся ситуацию назвала обычным «недоразумением»?
— Но ведь так оно и было! — сказала Нериса. С облегчением и некоторым разочарованием она увидела, что он подоткнул полы мантии аккуратно под ноги. — Я же собиралась расплатиться. А он решил, что я воровка. Наверное, потому, что не увидел денег у меня в руке.
— Но ты должна признать, Нериса, — сказал Сафар, — что за тобой уже давно водится эта привычка, как бы это назвать, брать взаймы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64