..
- Возьмите нас с собой, - тихо попросила Маричка.
- Подрасти и сама к нам приходи, - ответил ей Олекса, - вместе будем искать лучшую жизнь...
- Не просись с ними, Маричка, - сказал слепец, - неизвестно еще, у кого путь легче, у нас, убогих, или у них.
- Вйо-о! - взмахнул батожком гуцул.
Старик и девочка долго стояли у каплички. И снова показалось, что видит слепец, как по извилистой дороге катит вдаль легкая бричка.
Когда поднялись выше, все Карпаты - их полонины, леса, вершины, поддерживающие небосвод, - раскинулись у ног молодых людей. Они стояли у крутой пропасти - внизу стремительно перекатывала воду через камни горная речка. Неподалеку от них возвышался гранитный обелиск с надписями на нескольких языках.
Карпаты открывались им во всей своей первозданной красоте: бескрайние, могучие, спокойные. Они всматривались в даль и видели небольшие села, отары овец, крутые дороги, исчезающие в зеленом море лесов.
Неподалеку присел на камень-валун возница-гуцул, не хотел мешать молодым в разговоре.
- Хорошо, что ты привез меня сюда, Олекса, - сказал Юлиус. - Я видел Карпаты у нас в Чехословакии, они там тоже прекрасны, но здесь...
Он охватил взглядом бескрайние просторы.
- ...Здесь они совсем другие... Даже горы как-то отражают характер живущего в них народа.
- Напиши о наших Карпатах в своей "Творбе", товарищ Фучик.
- И напишу! - горячо пообещал Юлиус. - Только напишу не о том, какие они удивительные, эти горы. Я буду писать, как жандармы расстреляли мирную демонстрацию в самом центре Иршавы, как бастовали рабочие Хуста, как на обочинах горных дорог богатейшего края умирают от голода дети и старики...
- И это все - в самом центре Европы, - горько подтвердил Олекса. Он указал на гранитный обелиск.
- А иные привыкли думать, что центр Европы находится в капиталистических столицах, на Елисейских полях или Унтер-ден-Линден... улыбнулся Фучик. Он помолчал, сказал с удовлетворением: - А хорошо, что товарищ Готвальд послал меня к тебе.
- Я просил его об этом, когда возвращался после учебы в СССР через Прагу в свое Закарпатье. Товарищ Клемент обещал...
- Знаю, но тогда меня не было в Праге. Потом вызвали в ЦК, говорят: отправляйся в Мукачево, там редактором "Трудящейся молодежи" назначен молодой товарищ. Помоги ему...
- Спасибо тебе, Юлек, - серьезно проговорил Олекса. - Быстро пролетели эти дни, а след от них останется на всю жизнь... Значит, уже завтра - в Прагу?
- Пора. Товарищ Готвальд просил не задерживаться. Сложно у нас, задумчиво сказал Фучик. - Оппортунисты голову поднимают, есть и откровенные капитулянты... Ну, ничего, у нас с тобой дорога прямая вместе со всей партией, со всем народом... И навсегда - в братстве с СССР!
- Только так! - подтвердил Олекса.
- Хорошо ты это сказал: "на всю жизнь"... Я чех, ты украинец, гуцул, но судьба у нас одна. Сами ее выбирали...
- А если крушение, гибель? - спросил Олекса. - Об этом не думаешь?
- Такого быть не может, - твердо сказал Фучик. - Временные поражения, неудачи, даже смерть твоя или моя - в борьбе всякое случается. Но впереди - только победа.
Сверкнули молнии, переплелись в небе и вдруг будто высветили для молодых людей их судьбу: тюрьмы в Берлине и Будапеште, решетки на окнах, виселицы на тюремной брусчатке...
Олекса и Юлиус смущенно взглянули друг на друга. Затянувшееся молчание нарушил гуцул.
- Хлопцы, - позвал он, - пора вниз, гроза уже рядом...
В горах мощно полыхали зарницы, край горизонта затягивался темной полосой.
- Сейчас, вуйко, - откликнулся Олекса, - успеем.
- Тебе гроза в горах нипочем, ты вырос здесь, а вот пражский товарищ может простудиться, - чуть насмешливо ответил гуцул.
- А я грозу люблю! - воскликнул Фучик. - И пусть будет гром настоящий! И ветер - прямо в грудь! Буря в центре Европы! Ради такого стоит и промокнуть под ливнем.
- Тогда нам действительно по пути, - сказал Олекса. - Когда узнал, что ты приезжаешь, заволновался. Твои статьи вся рабочая Чехословакия читает, за твоими плечами - несколько арестов...
- Не печалься, Олекса, все это у тебя еще будет - и аресты, и тюрьмы, - насмешливо откликнулся Фучик.
- Ну, хлопцы, - проворчал гуцул, - напророчите один одному. Про лучшее думайте, а это - на последний случай.
- Судьба у нас такая, вуйко, - посерьезнел Фучик. - Сами предупреждаете - гроза надвигается. А она не только Карпаты захватит своим крылом. Мне кажется, - повернулся он к Олексе, - что я и вправду отсюда, из центра Европы, всю ее вижу. И чувствую: пронесутся над нашей старой Европой ураганы, кого-то унесут с собою.
- Юлек, - протянул руку Олекса, - вот тебе моя рука! Будь моим побратимом - и в счастливое, и в лихое время...
- До самых крайних дней... - протянул Олексе свою руку Фучик. И добавил: - В самые свирепые грозы...
Прямо с гор Олекса и Юлиус подъехали к вокзалу. Был вечер, солнце уже закатилось за дальний горизонт, но еще не стемнело окончательно. И в этом неясном свете, где-то на смене дня и ночи, увидели Олекса и Юлиус на привокзальной площади переселенцев.
Они расположились табором - распряженные подводы, тощие лошади уткнулись в охапки соломы, бегают малые дети, ужинают вместе с провожающими их родственниками перед дальней дорогой. На подводах деревянные сундуки, фанерные чемоданы, узлы, иконы - убогий скарб, который неизвестно зачем везут они за океан.
Смотрят печально на переселенцев Олекса и Юлиус, видят, как плачут дети, сутулятся старики. Здесь же стоит слепой музыкант со своей внучкой Маричкой. Гомон привокзальной площади перекрывают печальные звуки скрипки, и звучит песня:
Верховние, свiте милий,
Рiдна моя мати,
Чому твоi дiти ходять
По свiту блукати?
Чому ходять, блукаючи,
Доленьки шукають?
А пройдисвiти, злодюги
Тебе обкрадають...
- Тысячи людей покидают наш край, - сказал Олекса Фучику, - уезжают в неизвестность. Бегут отсюда от голодной смерти, чтоб встретиться с нею за океаном...
- Мне переселенцы напоминают израненных, измотанных журавлей, которые отбились от своего ключа, - задумчиво проговорил Юлиус.
- Как в "Фата моргана" у Коцюбинского: словно калеки-журавли... И такие же несчастные... Здесь, наверное, и мои земляки есть. - Олекса всматривался в привокзальную площадь, выхватывая из этого человеческого муравейника лица людей, сцены разлуки.
- Вуйко! - окликнул он пожилого гуцула у ближайшей подводы - тот слезно и тяжело прощался с лошадью. - Где люди из Ясиней?
- Та-ам, - гуцул указал на край площади.
Переселенцев было много. Вербовщики специально собирали большие партии, чтобы расходы на дальнюю дорогу были меньшими.
- Эгей, Ясиня! - выкрикнул Олекса во всю свою молодую силу.
- Здесь! - откликнулись издали.
Олекса и Фучик шли в толпе, и обступали их со всех сторон нищета, отчаяние, безысходность. Наконец нашли переселенцев из Ясиней, и Олекса обнялся с односельчанами. Здесь были и совсем молодые люди, его сверстники. Они обступили земляка.
- Это мой друг, журналист из Праги, - представил Олекса Юлиуса Фучика.
- Что, пан журналист любопытствует, как люди нищету на беду меняют? спросил молодой переселенец в кептаре*, перетянутом широким кожаным поясом - чересом.
_______________
* К е п т а р ь - гуцульская, верхняя одежда.
- Товарищ Фучик пишет по правде, - строго сказал Олекса.
- Раз тебе он товарищ, то и нам не чужой человек. - Взгляды у переселенцев стали более доброжелательными.
Все собрались в круг, ждали, что еще скажет Олекса, который был, как и они, с гор.
- Зачем уезжаете, люди добрые? На кого горы наши покидаете? - спросил Олекса.
Площадь и все, кто был на ней, слушали печальную песню:
Верховине, свiте милий,
Рiдна моя мати,
Чому твоi дiти ходять
По свiту блукати...
- Горы наши, - продолжал Олекса, - хоть и из камня, но живые, им силы нужны, чтобы стоять вечно! Без людей они поседеют, рухнут, осядут в землю...
- Правильно говоришь, Олексо, - ответили ему, - только что делать?
- У меня убогий шмат земли за долги забрали...
- У меня хату в казну отписали..
- Мои детки у порога хаты голодную смерть встретили...
- Да знаю я, что не от сытости за моря-океаны бежите... Только что найдете вы на чужбине? В Америке хорошо тем, у кого капитал имеется, доллары. Там этому богу молятся. А вы своих богов везете, - указал Олекса на иконы. - Тяжко будет богам нашим древним, русинским, из чужих углов на вашу беду смотреть!
- То правда, Олексо! - зашептались переселенцы. - Только что делать? Здесь конец известный. А там - вдруг повезет... - сказал пожилой лесоруб.
Олекса и Юлиус попрощались с переселенцами, пошли к вокзалу. За ними, словно тень, брел сквозь толпу человек, одетый в одежду явно с чужого плеча.
- Кажется, нас провожают? - заметил его Юлиус.
- Бис с ним, - засмеялся Олекса. - А вот их, - он указал на табор переселенцев, - жалко, ох как жалко!
- Придет время, - твердо сказал Юлиус, - и иной станет этот край, эта земля. Для того живем!
- Для того живем... - повторил Олекса.
По перрону вокзала быстро шла, почти бежала девушка с цветами.
- Еле успела! - перевела она дыхание. - Это вам, товарищ Фучик, протянула она цветы Юлиусу.
- Познакомься, Юлек, - представил ее Олекса. - Сирена тоже журналистка, работает в нашей партийной газете.
- Значит, Сирена... - весело заулыбался Фучик. - А мою жену зовут Густой! - Юлиус вскочил на ступеньки вагона.
Поезд тронулся, и Юлиус взмахнул рукой на прощание:
- Скоро снова приеду!
"Наши враги знают, что наша нынешняя борьба - это
начало их гибели..."
Начальник полиции просматривал донесения агентов в пухлой папке. Взял одно из них, отчеркнул красным карандашом... "Юлиус Фучик"... Нажал на кнопку звонка.
- Позови Будяка, - приказал вошедшему офицеру.
Будяк, бравый хлопец, тот, что "провожал" на вокзале Олексу и Фучика, появился немедленно.
- Твое сочинение? - показал ему бумагу начальник полиции.
- Так точно, господин полковник, - подтвердил Будяк.
- Где сейчас Фучик?
- Отбыл в Прагу вечерним поездом, - доложил Будяк.
- Кто провожал?
- Этот новый редактор "Трудящейся молодежи" и дивчина из "Карпатской правды". Ну и мы, как положено... в стороне постояли, - ухмыльнулся Будяк. - Провели пана коммунистического публициста с почетом...
- Чего он к нам приезжал?
- Не установили.
- Остолопы! - Полковник быстро выходил из себя. - Навели справки о новом редакторе комсомольской газеты?
- Так точно, - тянул Будяк. - Партийная кличка - товарищ Олекса. Родом из Ясиней. Старший брат коммунист. Олекса закончил горожанскую школу в своем селе, потом торговую в Мукачеве. Выезжал года на три в Европу, чтобы, значит, коммерцией заниматься.
- Чем-чем? - удивился полковник. - Да ты еще глупее, чем я думал! Уехал в Европу, торговал неизвестно чем и с кем, а вернулся красным журналистом и редактором газеты...
- Про то не подумали, - растерялся Будяк.
- Так думайте, для того вас кормим и выпить даем. Теперь вот что: взять этого "товарища" Олексу под постоянный надзор, пусть наши люди по пятам за ним ходят, в спину ему дышат. И прятаться им особенно не надо, мы - власть здесь, имеем право. Ясно?
- Куда ж яснее, - ощерился в улыбке Будяк. - Чтоб испугался, значит...
Полковник тяжело задумался. Будяк почтительно молчал.
- Неспокойно в крае, - проговорил начальник полиции, - забастовки, демонстрации, к коммунистам тянутся уже не только рабочие, но и крестьянство, лесовики, те, кто от века политикой не занимался... И Фучик неспроста приезжал...
- А что Прага? - позволил себе поинтересоваться Будяк.
- Прага сообщает, что публицист этот - из готвальдовцев. Готвальд ему обычно ответственные задания дает. И к кому зря посылать не станет. Значит, наш редактор, этот товарищ Олекса, - у них перспективная фигура...
- Держится уверенно, - подтвердил Будяк. - И его слушают. Красиво выступает, - неожиданно для себя сказал Будяк.
- Займитесь паном редактором вплотную, - распорядился полковник. - И выясняйте, на чем его подловить можно, скомпрометировать - вдруг на горилку падкий, до дивчат ласый... Или еще чего... Нет человека без греха...
- Это уж точно. - Такое Будяку было понятно.
- Как твоя сотня? - спросил полковник.
- Формирую из надежных хлопцев. Соколы! По первому приказу будут резать и вешать, кого скажем.
- Про то не мели языком! Мы живем в стране, где законы соблюдают!
- Ага ж, в республике... - ухмыльнулся Будяк.
- Вот-вот! А если кто-то хочет, чтобы всякие лайдаки и голодранцы тихо сидели в своих курятниках, то это тоже понятное желание.
- Мы им пропишем права на том месте, на которое они и сесть не смогут, - мрачно пообещал Будяк.
- Но чтоб недоразумений не было! - повысил голос полковник. - Вы самостоятельно ведете борьбу. Оружие мы вам дадим, а дальше уж ваше дело...
"Хустское кровопролитие свидетельствовало о
чрезвычайном обострении классовой борьбы".
Редакция "Трудящейся молодежи" - краевой молодежной газеты выглядела более чем скромно. Это несколько комнат, тесно заставленных столами, стульями, шкафами для книг, газетных подшивок, папок с вырезками.
Олекса поднялся из-за письменного стола с густо исписанными листочками в руке, сказал коллегам:
- Послушайте, что получилось...
Он читал четко, ясно, выделяя интонацией главное:
- "7 ноября трудящиеся Советского Союза вместе с мировым пролетариатом будут отмечать 13-ю годовщину победоносной пролетарской революции в России, годовщину новой эпохи, эпохи диктатуры пролетариата и строительства социализма".
Олекса - невысокого роста, неистраченные силы чувствовались в каждом движении.
- "Буржуазная Чехословакия 28 октября праздновала 11-ю годовщину своего господства, годовщину жестокого ущемления и угнетения трудящихся масс..."
Журналисты слушали редактора с одобрительным вниманием. Это были молодые люди, одетые просто, по-рабочему.
- Очень правильно сказано, - поддержали они Олексу. - Какое название выбрал?
- "Две годовщины", - ответил быстро Олекса, - в этом суть! По времени они почти совпадают, эти две даты истории, но какая социальная пропасть лежит между ними!
В комнату вошла девушка, очень строгая, неулыбчивая.
- Товарищ Олекса, - сказала она, - тебя приглашают в крайком.
- Ну улыбнись же, Мирослава, - шутливо сказал ей Олекса, - тебе будет к лицу улыбка, все это подтвердят!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10