- Что ж, это весьма основательная подготовка, - решил Николай Иванович. - Весьма основательная. Ну, а судя по тому, что пишет Владимир Никитич, вы хорошо знакомы и с особенностями жизни Хорасана и вообще Востока в средние века... Но сознаюсь, никогда бы не подумал, что такой убежденный естественник, как академик Неслюдов, вручит своего сына госпоже Клио - грустной и переменчивой музе истории.
Володя вздрогнул и беспокойно оглянулся. Где-то на улице раздался продолжительный и странный крик - громкий, натужный, мучительный. Он быстро обвел взглядом присутствующих. Николай Иванович как ни в чем не бывало маленькими глотками пил чай из высокого стакана в серебряном подстаканнике, Анна Тимофеевна положила прозрачное абрикосовое варенье в стеклянное блюдце.
- Что это? - спросил Володя.
- О чем вы? - не понял Николай Иванович.
- Вот этот крик.
Он увидел, как потупилась Таня, как широко открыла глаза Машенька, как с ложки, которую держала Анна Тимофеевна, варенье закапало на скатерть.
- А, это осел, - спокойно сказал Николай Иванович. - Химар по-арабски.
Машенька фыркнула.
- Маша, - предостерегающе сказала Анна Тимофеевна. - Ты уже поужинала? Можешь встать из-за стола.
Маша еще раз посмотрела с удивлением и насмешкой на огромного, толстого и, несмотря на это, похожего на школьника человека в круглых очках на большом круглом лице, который не знал, как кричит ишак, и ел так много бутербродов, сказала "спасибо" и отправилась на веранду.
Поздно вечером, осторожно устраиваясь на легкой койке, сразу подавшейся под его стокилограммовым телом, Володя перебирал в памяти впечатления этого первого дня в чужом доме.
"В общем все устроилось не так уж плохо", - думал он, разглядывая висевшие на стене огромные рога горного барана - архара. Вот если бы только Николай Иванович не предоставил ему свой кабинет - угловую комнату, отличавшуюся обилием полок, заполненных книгами, непонятными приборами из стекла и металла, ящиками со стеклянными крышками, за которыми виднелись наколотые на булавки бабочки и жуки, столов, уставленных такими же, как на полках, приборами, и почти полным отсутствием мебели, на которой можно было бы сидеть, - только два простых жестких стула. Для Володи поставили раскладную койку из алюминиевых трубок и очистили один из этих столов - на нем остался только микроскоп с двумя окулярами. Очень неловко все-таки, что он лишил старого профессора его кабинета. Но с другой стороны, хорошо, что Николай Иванович, который так ему понравился своим интересом к восточной литературе и знанием персидского, всегда будет рядом, что можно будет с ним посоветоваться.
Володя сам себе не хотел сознаться, что особенно радовала его и возбуждала неясные надежды мысль о том, что он будет жить в одном доме с Ольгой и каждый день на протяжении почти трех месяцев будет ее видеть, а может быть, и разговаривать. И вообще ему, постоянно отчужденно и настороженно жившему в собственной семье - за девять лет, минувших со дня смерти матери, у Володи появилось четыре, каждый раз все более молодых, мачехи; последняя из них - Алиса Петровна была всего на год старше Володи, - очень понравилось в этом доме. В доме профессора Ноздрина, где все так дружелюбно и мягко относились друг к другу, где во всем чувствовалось то, что называлось в книгах "семейным счастьем". Понравилась Анна Тимофеевна с ее обаятельным, сохранившим красоту лицом и стройной фигурой, молчаливая, по-пушкински сдержанная Татьяна, насмешница Машенька. И Ольга. Синеглазая Ольга, такая красивая и грациозная, что, по выражению одного восточного поэта, ее трудно было себе представить, как других женщин, спящей в постели: казалось, что она спит на ветке.
Днем, когда Володя работал - разбирал свои заметки, за дверью раздался негромкий скрип, затем дверь открылась, и в комнату въехала Машенька на трехколесном велосипеде.
- Дедушка позволял мне приезжать в его комнату, - сказала она, не глядя на Володю. - Посмотреть на жуков.
- Пожалуйста, и я позволяю, - ответил Володя.
- А вы не скажете, как дедушка, что я мешаю?
- Нет, не скажу.
Маша задумчиво покачивала педали, и велосипед медленно, нерешительно передвигался то назад, то вперед. Затем она оставила свой велосипед и уселась на стуле, который стоял перед столом.
- А вы песню знаете? - спросила она у Володи.
- Какую?
- Военную. "По долинам и по взгорьям".
- Знаю.
- И я знаю.
Володя не очень уверенно чувствовал себя с незнакомыми взрослыми и уж совершенно не знал, как себя вести с незнакомым ребенком.
- А где твоя мама? - спросил он.
- Мама в театре. На репетиции.
Володе хотелось спросить: "А где папа?" - его не познакомили с мужем Татьяны, но он сдержался и вместо этого спросил:
- Ты в школу ходишь?
- Нет. Я еще маленькая. Я еще не умею читать. А вы сказки знаете?
- Знаю, - неуверенно ответил Володя.
- Это хорошо, - одобрила его Машенька. - А вы много сказок знаете?
- Нет, не очень много.
- Расскажите, - предложила Машенька, подумала и добавила: Пожалуйста.
Володя попытался припомнить сказку об Иванушке-дурачке, но вспомнил только эпизод, когда Иванушка говорил на свадьбе "канун да ладан", и нерешительно предложил:
- Лучше я тебе почитаю.
- Почитайте, - не слишком охотно согласилась Машенька.
Он еще прежде заметил среди книг бейрутское издание "Тысячи и одной ночи". Он выискал в оглавлении сказки о Синдбаде-мореходе и стал переводить их Машеньке, на ходу адаптируя эти полузабытые и удивительные истории.
- Тебе интересно? - спросил он у Машеньки.
- Интересно, - успокоила его девочка. - Только не нужно все время спрашивать у меня - "понятно?".
- Хорошо, - покраснел Володя.
В двери постучали.
- Войдите, - сказал Володя, а Машенька как-то напряглась и слезла со стула.
Вошел Николай Иванович.
- Машенька, - сказал он укоризненно. - Ты уже успела приняться за Владимира Владимировича?
- Нет, нет, - возразил Володя. - Она мне ничуть не помешала.
Николай Иванович взял со стола книгу.
- Синдбад-мореход, - улыбнулся он. - Что ж, вы сегодня сами встали на путь, чреватый многими опасностями... Ну хорошо, Машенька... Ступай к бабушке. Она ждет тебя - гулять.
И когда Маша вышла, забыв свой велосипед, он сказал задумчиво:
- А ведь знаете - странно... Маша - дикарка и трудно привыкает к новым людям. А к вам она сразу почувствовала такое удивительное доверие.
Володя смутился, пробормотал: "Очень польщен", и они углубились в вопрос о маршруте, по которому двигался Марко Поло.
- Я не специалист в этой области, - сказал Володя, - но помнится мне, что об ovis Poli, открытом Марко Поло в 1256 году, сам он писал примерно так: "В этих местах водится дикий баран больших размеров, и рога его имеют более чем шесть пядей в длину".
- Не следует считать это преувеличением, - ответил Николай Иванович. - Я сам видел рога почти в полтора метра, да и в этих, - он показал на стенку, - сантиметров восемьдесят, то есть четыре пяди.
Г л а в а п я т а я, в которой хирург решает жениться в
компенсацию за причиненный ущерб
Но почему же так оно выходит,
И так печально жизнь ее идет,
Что ничего на свете не выходит?..
И женщина по улице идет.
Ю. П а н к р а т о в
Из всей системы Станиславского она часто прибегала только к этому упражнению - расслаблению мышц. Не было лучшего способа поскорее заснуть.
Нужно было лечь в кровати плашмя, на спину, расслабить мышцы и выпустить "контролера", которого Таня представляла себе в виде блестящего шарика, путешествующего по телу. Вот "контролер" остановился в ступнях ног. Здесь "зажим", как выражался Станиславский. Напряжена мышца. Расслабить! "Контролер" полез дальше, к ногам, к животу, расслабил его, скользнул по груди, по шее, по лицу, затем покатился в руки... И назад. У него много дел. То одна, то другая мышца напряжется. Вот так - пока расслабишь да проверишь, незаметно уснешь.
Она лежала с закрытыми глазами и бесцельно гоняла "контролера". Ощущение невесомости, которое в таких случаях предшествовало сну, не наступало.
Говорят, что бедуины - проводники караванов, - думала Таня, ложатся на песок, расслабив все мышцы. И десяти минут такого отдыха достаточно для того, чтобы затем сутками не покидать седла. Но, очевидно, усталость вызывается не тем, что напряжено тело. Дело не в этом. Или не только в этом. Ученые установили, как устают мышцы. Там скопляется какое-то вещество. А как устают нервы? Что в них скопляется? Но ведь больше всего и скорее всего, наверно, устают именно они. Сама по себе усталость, наверное, нервное ощущение.
Все делают вид, что ничего особенного не произошло. И я тоже. Нет ничего странного в том, что приехал Евгений Ильич Волынский - ее муж, отец ее ребенка. Тактичность, деликатность. Все в ее семье исключительно тактичны, бесконечно деликатны. Но было бы лучше, если бы проще, жестче относились они друг к другу. Если бы отец прямо и строго спросил у Волынского, зачем он приехал. Если бы мать поменьше разговаривала с ним о Прокофьеве и Шостаковиче, а прямо и строго спросила, почему он не живет с женой и ребенком. Если бы она сама встретила его не поцелуем щека о щеку и вопросом "как твое здоровье?", а словами - "зачем ты приехал?".
Когда она была маленькой, в их дворе жил мальчик без обеих ног. Она с ним дружила. Затем они расстались и встретились уже взрослыми. Он ходил на протезах, и было совсем незаметно, что он калека.
- Никому я в детстве не был так благодарен, так признателен, как вам, - сказал он. - Вы были единственным человеком, который у меня ни разу не спросил, почему у меня нет ног.
Когда она вернулась с Машенькой из Москвы, никто в доме не спросил ее, почему же она рассталась с мужем, почему ушла из МХАТа. В их доме это было не принято. Обо всем, что называется "личной жизнью", вопросов не задавали.
Евгений Ильич понравился маме. Да, это человек в ее вкусе. В меру красив. Хорошо воспитан. Все, что говорит, всегда окрашено легкой иронией: мы-то с вами понимаем, что все происходящее в этом мире не заслуживает серьезного отношения. И от этого собеседник всегда чувствует, что его выделяют из массы людей, что понимают его право свысока относиться к окружающему. Боже мой, а кто не считает себя вправе при случае свысока поговорить об окружающем?
И Ольга от него без ума. В рот ему заглядывает. Еще бы - знаменитый хирург. Кудесник. С каким восторгом рассказывала Ольга, что при своем первом появлении в их доме Волынский открыл дверь ногой! Ах, ах, ах. Евгений Ильич в костюме "выпонимаетескемимеетедело", с задом сухим и поджарым, как у балетного артиста, похожий на Жана Жираду - с такими же белыми, крупными и ровными зубами, высоким лбом, гладкой прической и шеей в два раза уже головы, - и вдруг открыл дверь ногой.
"Это потому, - ахала Оля, - что он в операционной привык избегать прикасаться к чему-нибудь руками..."
Когда в Олином институте узнали о его приезде, явилась целая делегация с просьбой прочесть несколько лекций. Он дал согласие, но не преминул заметить Ольге, что это только для нее.
Машенька похожа на него. Те же вдумчивые, спокойные глаза и нервные, подвижные ноздри и губы. Этот контраст между спокойным выражением глаз и нервным ртом особенно удивил ее при первом знакомстве. Она обратила на это внимание. Хотя очень волновалась.
Как же все-таки это было?
Она училась тогда на третьем курсе театрального института. Они ставили сцену из "Отелло", и ей была поручена роль Дездемоны. Но Дездемона охромела. У нее разболелась нога - начался какой-то нарыв. На следующий день поднялась температура, а боль сделалась просто невыносимой. В общежитие вызвали врача. Приняв крайне озабоченный вид, он сказал, что подозревает флегмону стопы, и Таню отправили в больницу.
В тот же день во время обхода она впервые увидела Волынского. За ним толпа врачей и студентов, а он, стремительный, легкий, - впереди. Белый накрахмаленный халат распахнут так, что виден костюм из очень дорогой, но похожей на мешковину заграничной ткани, необычно короткий узкий темно-синий галстук не достает верхней пуговицы пиджака, а сверкающие манжеты выглядывают из рукавов халата.
- Подготовить, - сказал он, осмотрев Танину ногу. - Немедленно. Я сам прооперирую.
Лишь впоследствии она узнала, как удивили его слова врачей - обычно такие операции он поручал ассистентами. Не сразу она узнала и то, что ежедневные посещения Волынским палаты, в которой она лежала, стали предметом самых оживленных разговоров не только среди персонала больницы, но и среди больных.
И предложение он ей сделал неожиданно, в странной иронической форме. Почти через месяц после болезни, когда Таня уже стала забывать об операции, он приехал в общежитие, пригласил ее прогуляться и, едва они вышли на улицу, сказал:
- Я хочу предложить вам компенсацию за боль, которую я причинил вам своим скальпелем. Выходите за меня замуж.
- А как вы компенсируете всех остальных женщин, которым делаете операцию? - не сразу нашлась Таня.
С первых дней их совместной жизни - да что там говорить! - в первый день их совместной жизни отношения между ними приобрели странный характер. Он вел себя так, будто одна из стен в комнате отсутствовала, будто из-за этой стены, из темного ущелья зала глядят глаза тысяч зрителей. Она втянулась в эту игру. Жизнь все больше и больше напоминала сцену.
По окончании института ей необыкновенно повезло. Она попала во МХАТ. На репетициях ее хвалили, работала она над ролью правильно, вдумчиво, а зрители оставались равнодушны. Считалось, что ей не хватает темперамента. Она тогда тоже так думала. Лишь позже, когда она уже ушла из МХАТа, когда уехала, а правильнее сказать - бежала из Москвы в Душанбе к родителям, она поняла, чего ей не хватало в самом деле. Душевных сил. Они полностью расходовались в этих странных и нелепых отношениях с мужем.
Он говорил, что любит ее. Что не смог бы жить без нее и без ребенка. Может быть, он в самом деле любил их и не мог без них? Но вместе с тем она видела, что знаком он был только с теми людьми, которые могли быть ему полезны. Она слышала, как на протяжении одного дня разным людям он высказывал прямо противоположные взгляды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46