Работа по усовершенствованию портрета ловкого одессита и правда длилась недолго. Художник-портретист по рассказу Анастасии Павловны дорисовал ему бакенбарды, сделал более высоким и выпуклым лоб. И еще старушка припомнила, что у него были неодинаковые брови. Левая как-то больше выгибалась, чем правая.
- Вот теперь совсем похож, - заверила старушка. - Как живой. Теперь уж найдете обязательно.
Но словно сглазила. Прошел день, второй, третий, пятый. Одесская милиция молчала.
Прошла еще неделя. Никаких сигналов.
Евгений собрался ехать в Киев, где его ждало завершение дела Ирины Гай.
Я поинтересовался, как же оно будет завершено, если не нашли главного виновника этого дела.
- А его будут судить отдельно, - ответил Евгений. - С Ириной же все ясно. Или найдем проходимца-одессита сегодня, или через год - все равно она виновата, украла государственные деньги.
- Но при каких обстоятельствах, - вырвалось у меня.
- Закон есть закон, друг мой, - развел руками Евгений. - Он для всех одинаков. А определить меру наказания согласно ему уже дело народного суда.
Я это знал и сам, но мне было жаль женщину, которая должна была предстать перед судом из-за какого-то проходимца, совершив такой благородный поступок, защищая свое доброе имя, своих ставших родными детей.
Евгений уехал, а я остался еще на несколько дней. Планировал хотя бы немного наверстать упущенное, потрудиться, но работа почему-то не шла, и я больше пропадал на пляже, отлеживался на песке, подолгу плавал в море. И все это время думал, не нашли ли еще того "гражданина", который потерял совесть и честь, человеческое достоинство, который спекулировал на чужом горе.
Наверное, именно это настроение и выбило меня из рабочего ритма.
По договоренности с сотрудниками городского управления внутренних дел, которые занимались поисками шантажиста, я каждый вечер звонил им по телефону, спрашивал - как? - и каждый раз они отвечали мне так же коротко: "Не нашли".
Однако я верил, что его все-таки найдут, и с надеждой в душе и незаконченной рукописью этой повести в чемодане тоже поехал домой.
13
Недели через три после моего возвращения из Одессы в народном суде заслушивалось дело Ирины Гай. По ее просьбе было оно закрытым, но Евгений переговорил с Гай, и она дала согласие на мое присутствие в зале. Вот тогда я впервые и увидел ее. Как и рассказывал Евгений, была она женщиной красивой. Особенно поражали глаза. Большие, карие, они хотя и таили в себе печаль, но больше излучали искренность и теплоту, доверие и расположение.
Мы сидели с Евгением за небольшим столиком, недалеко от адвоката, и внимательно следили за подсудимой. Вела она себя спокойно, отвечала на вопросы судьи, народных заседателей, прокурора и адвоката конкретно, исчерпывающе. Когда же судья предоставил ей последнее слово, Гай, видно было, немного заволновалась. Хрустнула пальцами рук, закусила нижнюю губу, но, взглянув в нашу сторону, вернее, на Евгения, успокоилась и обратилась к суду:
- Свою вину я полностью признаю. То, что взяла государственные деньги преступление, которое я глубоко осознаю и готова понести за него наказание. Если суд учтет те обстоятельства, в какие я попала, когда решилась на это преступление, - буду ему сердечно признательна. И еще раз прошу позаботьтесь о том, чтобы дети и дальше считали нас с Виталием, - взглянула на мужа, что одиноко сидел на стуле в пустом первом ряду, - своими родителями. - Тяжело вздохнула и села. Наверное, боялась расплакаться.
И все же расплакалась. После того, как судья зачитал приговор. А приговор был таким: учитывая чистосердечное признание Гай Ирины Степановны, то, что она совершила преступление впервые в жизни и раскаялась, определить ей меру наказания - полтора года лишения свободы с отбытием срока в колонии общего режима.
Виталий Иванович Гай стал утешать жену:
- Не плачь, Ирочка, не плачь. Не надо. Все будет хорошо, все будет хорошо. Не плачь...
Их слезы, наверное, были слезами горя и радости. Горя, потому что должны расстаться на полтора года, а радости - что суд, взвесив все "за" и "против" в деле Ирины, в какой-то степени защитил ее женские, материнские чувства.
Глядя на этих двух симпатичных, уже немолодых людей, что, не стыдясь, плакали на глазах у членов суда, прокурора, адвоката, нас с Евгением, я искренне, по-человечески позавидовал им. Они влюбленно смотрели друг другу в глаза, утешали друг друга, верили друг другу.
В те волнующие минуты вспомнился мне рассказ Евгения, когда он после проверки последнего показания Гай решил, с ее согласия, сообщить все Виталию Ивановичу. Вызвал к себе и в ее присутствии рассказал. С подробностями, все как было. И подтвердил собранными доказательствами.
Муж выслушал следователя внимательно и, взволнованный, повернулся к молчаливой, не менее взволнованной жене.
- Это все правда, Ира?
- Правда, Витя, - всхлипнула она.
Виталий Иванович бросился к жене, обняв, стал целовать лоб, лицо.
- Ирочка моя, Ирочка, - шептал. - Какое же ты у меня неразумное дитя! Боялась... Да я тебя никогда, слышишь, никогда не разлюблю и не брошу...
Евгений говорил, что эта сцена взволновала, растрогала его до глубины души.
То же самое переживал и я, наблюдая за супругами Гай в суде. Переживал и верил, что любовь - это наивысшее счастье в жизни, она облагораживает человека, делает его добрым. И еще думал - как хорошо, если бы это высокое благородное чувство жило и побеждало в каждом человеке.
14
Прошло полгода.
Как-то поздно вечером мне позвонил Евгений.
- Привет! Пишешь?
- Пишу!
- А как с повестью об Ирине Гай?
- Лежит.
- Не хочешь выдумывать окончание? Ждешь реального?
- Жду.
- Тогда, кажется, ты дождался. Только что мне позвонили из Одессы нашли наконец того шантажиста.
- Да что ты говоришь?
- То, что слышишь. Я завтра же еду. Если хочешь - поедем вместе.
- Конечно, хочу, заказывай билет и на меня. Но скажи хотя бы в двух словах - как его нашли?
- Расскажу при встрече.
Я не стал настаивать, поняв неуместность своей просьбы.
Вечером следующего дня, как и несколько месяцев назад, мы с Евгением ехали в вагоне поезда Киев - Одесса, и он рассказывал мне, как нашли шантажиста Гай.
...Один из работников уголовного розыска Одесского городского управления внутренних дел, майор, пошел в выходной день в театр послушать оперу, главную партию в которой исполнял его друг детства, известный певец, народный артист республики. Как это бывает в больших городах, виделись друзья редко, и перед началом представления майор решил зайти к другу в гримерную. Зашел, а его друг, уже переодетый, сидел в кресле перед зеркалом, и на него накладывал грим средних лет лысый человек, который показался майору очень на кого-то похожим. Майор напряг память и вспомнил: на того шантажиста по делу Гай!
Пока друг гримировался, майор сидел на стуле в углу комнаты и наблюдал за гримером. Он видел его в профиль и анфас, когда тот поворачивался, и сравнивал с изображением на фотокарточках. Сходство большое, но... Но тот, на фотокарточках, был с роскошным чубом и на одной с усами, а этот - с лысиной во всю голову и без усов. И еще во рту у него не было никакой золотой коронки. А вот говорил он так, как рассказывала о нем Гай, - быстро, витиевато, заискивающе.
Выходила, собственно говоря, ерунда. Похож и не похож. Он и не он.
Когда с гримом было покончено, актер поблагодарил гримера и попросил зайти снова перед самым началом спектакля, намекнув, что ему надо поговорить с другом.
Как только за гримером закрылась дверь, майор начал расспрашивать о нем у актера.
- А что такое? - удивился тот.
Майор объяснил, но друг только рассмеялся в ответ:
- Ох уж эта милиция! А меня ты случайно ни в чем не подозреваешь?
Посмеялись уже вдвоем, поговорили, и майор пошел слушать оперу.
Назавтра же в отделе кадров театра он узнал все, что его интересовало о гримере, взял из личного дела фотокарточку, чтобы сверить с теми, что были у них. Эксперты подтвердили схожесть личностей на фото.
Там же, в городском управлении внутренних дел, родилась и версия о том, что гример театра Игорь Владиславович Елкин, собираясь на встречу с Ириной Гай и Анастасией Павловной, мог надевать на свою лысую голову парик и украшать себя усами. Когда на фото Елкина, взятого из личного дела, художник дорисовал чуб и усы, тот еще больше стал похож на шантажиста, описанного Гай. Наверное, собираясь "на дело", Елкин мог надевать на зуб и искусственную золотую коронку...
- С согласия руководства управления я принял решение вызвать Елкина, завершил рассказ Евгений. - Доведем дело до конца? - подмигнул мне весело.
- Доведем! - уверенно ответил я, хотя не представлял, чем могу помочь в этом деле.
До нашего приезда в Одессу майор с удивительной фамилией Вечеря, который нашел гримера Елкина, собрал о нем новые данные. Так, например, он установил, что тот за соответствующую мзду снабжал артистов театра дефицитными и импортными вещами, любил встречать в порту зарубежные суда с туристами, посидеть в обществе красивых женщин в ресторане, имел под Одессой дачу и новенькую голубую "Ладу".
- Это уже о многом говорит, - сказал Евгений после информации майора. Какая у него семья? Какая квартира?
Жил Елкин в центре города, на Дерибасовской, квартира добротная, трехкомнатная. Семья из четырех человек. Он, жена и двое взрослых детей, сын и дочка. Жена домохозяйка, дети - оба студенты университета.
- Любовница? - поинтересовался Евгений.
- Уточняем, - ответил майор. - Есть данные, что не одна. Это его слабость.
Евгений, многозначительно поглядев на меня, попросил Вечерю:
- Обратите, пожалуйста, внимание на такую фамилию: Домрина Валентина Прохоровна. Врач-педиатр.
Майор, молодой, энергичный человек с заметным шрамом на правом виске, достал из бокового кармана небольшую записную книжечку, полистал ее и, отыскав нужную страничку, сделал запись.
- Хорошо, - пообещал он. - Проверим. Данные будут сегодня вечером.
Как только майор вышел, я сразу спросил:
- Ты думаешь, Домрина?..
Евгений не дослушал меня.
- Да, думаю, что она соучастница этого Елкина. Что шантаж Ирины Гай их общая работа. Такая мысль пришла мне еще летом, во время встречи и беседы с Домриной. Но тогда говорить об этом было еще рано. Теперь время настало.
- Значит, это и было твоим предположением? - спросил я.
- Да. Оно и в Киеве не давало мне покоя.
Затем я поинтересовался, как Евгений думает разоблачить Елкина. Ведь он опытный карась, сразу на крючок не зацепится, наверняка будет выкручиваться, выскальзывать из рук.
Евгений достал из папки чистый лист бумаги, из бокового кармана шариковую ручку, положил перед собой на столе.
- А вот над этим давай и помозгуем вдвоем. Подумаем и составим детальный план нашей работы. По пунктам, с подробностями выработаем для допроса основные вопросы.
Засидевшись за этим планом, мы не успели и оглянуться, как за окнами гостиницы загорелись вечерние огни.
15
Я сразу узнал его, едва только он переступил порог кабинета. Словно мы с ним были хорошо знакомы, но давно не виделись. Единственное, что настораживало, - это блестящая, во всю голову, лысина, о которой не знали ни Ирина Гай, ни Анастасия Павловна Сормова. Он приходил к ним с роскошным кучерявым чубом. Все же остальное: глаза, брови, нос, губы, уши - было абсолютно идентично на обеих фотокарточках, что лежали в столе Евгения.
- Добрый день, - живо поздоровался он приятным голосом. - Я Елкин Игорь Владиславович. Меня попросили зайти к товарищу Трястовскому.
- Трястовский - это я, - кивнул ему Евгений. - Садитесь, пожалуйста, и показал на стул напротив стола.
Елкин сел и сразу поинтересовался:
- По какому делу я вам понадобился? Чем могу быть полезен?
- Дело очень серьезное, Игорь Владиславович, - ответил Евгений. - Нам надо, чтобы вы помогли опознать одного человека, к которому у нас большой интерес.
Я внимательно смотрел на Елкина. Не сводил с него взгляда и Евгений. А он - никакой реакции. Лицо спокойное, не дрогнул ни один нерв, даже ресницами не моргнул. "Хорошую школу прошел в театре, - отметил я. Настоящий артист, хоть на сцену выпускай".
- Что ж, если смогу - помогу, - ответил. - Почему в добром деле и не помочь? Где он, тот человек?
Евгений достал из ящика стола несколько фотокарточек мужчин, среди которых была и та с чубом, что сделал фоторобот. Подал Елкину.
- Вот посмотрите на эти фотографии и скажите, кого вы знаете.
Елкин взял фотографии, внимательно посмотрел на каждую и положил их перед Евгением на стол.
- К сожалению, никого.
- А вот на этих? - Евгений подал ему второй комплект фотографий, среди которых было натуральное фото Елкина.
Развернув фотографии веером, словно карты, Елкин сразу же увидел свое фото и расплылся в усмешке.
- Шутите? Так это же я! Но откуда у вас мое фото?
Евгений словно не услышал его вопроса и переспросил:
- Итак, на фотографии вы?
- Конечно, - продолжал ухмыляться Елкин. - Только не понимаю...
Но Евгений не дал ему договорить и снова показал снимок фоторобота из первого комплекта.
- А это кто?
Елкин взглянул на него, покрутил головой и еще больше расплылся в улыбке.
- Чудеса! Этот человек немного похож на меня. Однако я его не знаю.
Теперь улыбнулся Евгений.
- Вот это действительно чудеса. Вы сами себя не узнали.
- Я вас не понимаю, - погасил улыбку Елкин и часто-часто заморгал ресницами.
- А что тут понимать? На той фотографии тоже вы. Только в парике.
Елкин демонстративно откинулся на спинку стула.
- Я никогда не носил парика, - возразил он. - Зачем? С какой целью?
- Об этом расскажете нам попозже, - ответил Евгений. - А сейчас, если вы отрицаете свою личность на этой фотографии, - взял снимок Елкина с чубом на голове, - мы проведем опознание. У нас есть люди, которые подтвердят, что видели вас именно с шевелюрой.
- Знаете, мне это не нравится! - Лицо Елкина стало сердитым, побагровело. - За кого вы меня принимаете? Я протестую, буду жаловаться!
- Пожалуйста, жалуйтесь, это ваше право. - В голосе Евгения чувствовались спокойствие и выдержка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11