Вы ведь и до сих пор не верите, что ваша жена допустила растрату, а она же все-таки допустила, и сама от этого не отказывается. Почему же не может быть, что она изменяла вам, тратила деньги на амурные дела?
Вот так себя настроив, отправился к Гаю домой. "Человек он умный, поймет все правильно", - думал я по дороге.
Встретил меня Гай дружелюбно, пригласил к себе в кабинет. И я сразу открыл ему цель своего визита, сказал, что к нему привело.
Гай долго молчал, раздумывая. Потом встал, прошелся по комнате. Наконец остановился передо мной и, сдерживая волнение, сказал:
- Я хорошо понимаю вас, ваши обязанности. И допускаю - такое могло с женой случиться. Но, поверьте, я не имею оснований ее в этом заподозрить. Мы живем с ней больше двадцати лет, и эти годы были для меня счастливым временем настоящего семейного благополучия Ирина искренна со мной, она честная, любящая жена и мать. Нет, я не имею морального права подтвердить ваши предположения. Такое, как и случай с растратой, не укладывается в моей голове.
У него вдруг задрожали губы, часто-часто заморгали за стеклами очков веки. Он извинился и отвернулся.
Мне стало жаль его. А что, если жена, которую он так обожает, все же сказала правду?
Когда я собирался уходить. Виталий Иванович, взяв себя в руки, попросил дать разрешение на свидание с Ириной. Я пообещал, надеясь, что, может быть, это свидание положительно повлияет на Гай и она на очередном допросе будет вести себя умнее, пересилит свое упрямство.
Но вышло наоборот. После свидания с мужем моя подследственная еще сильнее замкнулась в себе, не отвечала на мои вопросы, заявив, что она вину свою признает, добавить ничего больше не может и готова предстать перед судом.
Больше всего я ругал себя за то, что разрешил Гаю свидание с женой. Стал думать, что это он, Гай, научил ее, как вести себя дальше. Или сам до этого дошел, или с кем-то проконсультировался. Вот так сентиментальный интеллигент! А она, почти святая, тонкой души женщина! Так обмануть меня, юриста, следователя с почти пятнадцатилетним стажем. Я не мог себе этого простить, осуждал себя.
Но осуждай или не осуждай, а дело Гай о растрате государственных денег надо вести к финалу.
Идти снова за советом к своему прокурору, Ивану Анастасьевичу, я, честно говоря, постеснялся. До каких пор чужим умом жить? Что значит - не нашел подхода к подследственной, не смог вызвать ее на откровенность, искреннее признание? Ведь это же не матерый рецидивист, который прошел огонь, воду и медные трубы.
И я начал искать нужный подход, думать, чем и как можно расковать замкнутость Гай, где та граница, переступив которую она откроет свою душу. Начал анализировать, сопоставлять собранные факты, противоречивые показания подследственной, ее поведение на допросах. Вспомнилось, как она избегала моего взгляда, как неумело, словно стыдясь, отвечала на вопросы, говорила чаще общими фразами и, главное, не пыталась выгораживать себя, оправдаться, и в первом, и во втором случае признавая свою вину. Все это можно было отнести в ее пользу, это свидетельствовало о том, что человек она не лишенный совести. Но то, что Гай совершила преступление, присвоила государственные деньги и не хочет признаться, куда их дела, на что истратила, отрицало первое утверждение - значит, в совести ее появилась трещина. Так чего же больше, что в данном случае перевесило?
Я решил отдать предпочтение первому варианту. Итак, Гай - женщина, с которой еще можно говорить о человеческом достоинстве, о долге человека перед коллективом, семьей, самим собой, а в целом - перед обществом. Мораль, может, и высокая, но вполне понятная.
Это был мой первый анализ. Из него вытекал второй, порожденный первым. В чем он заключался?
Из поведения Гай и на первом и на втором допросах - внутренняя сдержанность, неуверенные ответы - я сделал вывод: все она мне врала. Причем неумело, непродуманно. Это подтверждалось моей проверкой обоих ее показаний. Например, заявление о том, что деньги истрачены на приобретение дорогих импортных вещей. Таких в личном гардеробе Гай во время обыска не обнаружено. Ее показание о любовнике тоже вызывало сомнение. Если бы он на самом деле был, то, пережив один позор - растрату денег, она пережила бы и другой измену мужу. Назвала бы фамилию любовника, тем более, что я заверил ее в сохранении тайны. Несмотря на то, что после свидания Гая с женой моя симпатия к нему несколько поблекла, я все же верил в его заверение относительно порядочности жены. В ее пользу были и показания сотрудников и соседей о том, что она не из тех женщин, которые любят пофлиртовать с чужими мужчинами. Уж кто-нибудь, да заметил бы, ведь шила в мешке не утаишь. Женщина она заметная, и ее вспомнили бы или таксисты, или в ресторане "Столичный".
Тут было что-то иное. Но что?
Голова распухла от мыслей, а придумать, какую правду скрывает Гай не только от меня, следователя, но и от мужа и детей, не мог.
Казалось, я попал в тупик, из которого не выйти. И неожиданно - мысль. Простая, как мир: дети. Почему Гай ни разу в наших беседах не вспомнила о своих детях? Хотя бы одним словом, хотя бы намеком. Будто их у нее и не было. Стыдно? Не хочет лишний раз травмировать душу? Да никуда от этого не денешься. Материнское чувство в любой ситуации берет верх.
Вот за это-то я и ухватился, как утопающий за соломинку, решил опровергнуть все предшествующие показания Гай убедительными доказательствами, а заодно поговорить с нею о детях, призвать ради сына и дочери к рассудительности.
Продумав в деталях предстоящую беседу, я заготовил несколько новых вопросов и отправился к Гай.
На сей раз она встретила меня сдержанно, все время, пока говорил, молчала. Ни словом не отозвалась и когда закончил. Наблюдая за ней, я подумал: "Игнорирует или размышляет над моими доказательствами?" Может, раздумывала, поскольку выглядела не равнодушной, а напряженной, сосредоточенной. Я решил, что это как раз тот момент, когда мне надо брать быка за рога: она колеблется, не может мне ни возразить, ни выдвинуть контрдоводы.
Выдержав паузу, я спросил:
- Вы не возражаете против моих доказательств, что и первое, и второе ваше признание - выдумка?
Гай не ответила.
Тогда я задал ей другой вопрос:
- Скажите, Ирина Степановна, кого из своих детей вы больше любите сына или дочь?
Наверное, любых вопросов ожидала она от меня, только не этого. Ее словно поразило током или обдало холодным ветром. Она содрогнулась, выпрямилась на стуле и впервые за время встречи подняла на меня свои большие, грустные, но красивые и в печали глаза.
- Простите, а зачем это вам? - вымолвила чуть слышно.
- Хорошие они у вас. Видел их, переживают за вас, ведь взрослые уже. Думают, наверное: и зачем матери понадобились эти деньги?
И лед тронулся. Гай внимательно, с укором снова взглянула на меня, и из глаз ее покатились слезы. Она не всхлипывала, не голосила, как это делают другие. Просто сидела напротив меня и тихо плакала.
Я не стал ее успокаивать, не предлагал выпить воды. Это было бы лишним. Молчал и ждал.
А она продолжала плакать, не вытирая слез. Слезы катились по щекам, падали на кофту, на полные руки, что неподвижно лежали на коленях.
Наконец вытерлась кончиком косынки, накинутой на плечи, извинилась и заговорила:
- Сегодня мне очень тяжело. Придите завтра, и я вам все расскажу. И поверьте - на этот раз чистую правду...
Евгений смолк, глянул в окно купе.
- Интересно, где мы сейчас едем? - спросил не то меня, не то себя.
За окном чернела ночь, где-то в самой ее глубине сверкнули и погасли несколько электрических огней - может, в поле работали тракторы, - и снова темень непроглядная, и однообразный перестук колес на стыках рельсов, и покачивание вагона.
- Зачем тебе знать, где мы едем? - заметил я. - Рассказывай дальше.
- Что, заинтриговал? - спросил он. - Подожди, дальше будет еще интереснее.
Но в тот вечер Евгений больше ничего не рассказал, поскольку за окном неожиданно засияли огни какой-то станции, поезд остановился и в наше купе вошли два пассажира. Началось знакомство, завязался разговор, и Евгений подмигнул мне: "Дорасскажу завтра утром".
Я понимал его, он не хотел говорить об этом дальше при посторонних. А может, и устал, рассказывая.
3
Утром, наскоро позавтракав, мы, чтобы не мешать соседям по купе, вышли в коридор вагона, и там, стоя у окна, Евгений продолжил свой рассказ.
- ...Честно говоря, я не очень верил в то, что на сей раз Гай выложит, как она пообещала, правду. Но какая-то надежда теплилась. Мое напоминание о детях, наверное, разбередило ей душу, задело в ней именно ту струну, какой я до сих пор не касался.
На встречу со мной она пришла спокойной. В глазах таилась печаль. Наверное, многое за ночь пережила, передумала.
- Я обещала вам вчера и говорю сегодня: на этот раз расскажу истинную правду, - произнесла тихим, ровным голосом, заняв свое обычное место на стуле напротив моего стола. - То, что до сих пор говорила о себе, - ложь, за которую мне стыдно.
Я ответил, что буду рад услышать от нее правдивое признание, и приготовился слушать.
Закончив в родном селе восемь классов, отправила документы в Одесский торговый техникум. Получила вызов и на первом же экзамене провалилась. В село, конечно, не вернулась, поступила на курсы продавцов. Закончила их и стала работать в овощном магазине. Сперва жила на частной квартире, а потом получила место в общежитии. Жила не тужила. Работа нетяжелая, вечерами танцы, кино, концерты, в выходные дни - пляж. Для сельской дивчины - не жизнь, а сказка.
Через год или чуть меньше познакомилась с парнем, студентом сельскохозяйственного института. Подружились. Он был старше ее на пять лет. Искренне привязалась к нему, полюбила. Признался в любви и он. Решили пожениться. Зарегистрировались на другой же день после его выпускного вечера. Виталий Гай получил назначение в большой зерносовхоз Николаевской области, и они сразу поехали туда.
Жили хорошо, мирно, счастливо. Он работал агрономом, она - в совхозной конторе учетчицей.
Но прошел год, другой, пошел третий, а семья у них не увеличивалась, не было детей. Мужа, днем и ночью занятого работой, это как-то не волновало, а она всполошилась: в чем же дело? Осмелилась как-то сказать об этом мужу, а он усмехнулся: не переживай, мол, будут еще у нас дети.
Но беспокойство у нее не проходило. Особенно задумывалась над этим весной и в жатву, когда муж допоздна задерживался в поле. Как ей тогда не хватало детей! Вместо того чтобы сидеть у окна и высматривать мужа, она занималась бы дочкой или сыном, кормила бы, укладывала спать, рассказывала на сон сказки, как когда-то рассказывала ей мать. И вообще, как было бы приятно слышать в квартире звонкий детский смех.
После долгих раздумий она тайком от мужа поехала в районную больницу и записалась на прием к гинекологу. Пожилая женщина внимательно выслушала ее, еще внимательней обследовала и сказала, ничего не скрывая:
- Дочь моя, детей у тебя не будет.
Это был удар в самое сердце. Она в слезы.
- И ничего нельзя сделать? - спросила врача с отчаянием в голосе.
- Нет, доченька, - развела руками гинеколог. - Ничего.
Не поверила. Через месяц отпросилась на несколько дней с работы, сказала: надо съездить к родителям, а сама поехала в Одессу. Остановилась там у одинокой тетки мужа Анастасии Павловны Сормовой. Нашла хорошего гинеколога, пошла на прием.
Тот же диагноз.
Грустная, убитая горем, возвратилась домой. Значит, ей никогда не быть матерью, не испытать материнского счастья. А как же муж посмотрит на это? Может, дойдет до развода? Зачем она ему такая? Нет, нет! Она его слишком любила, чтобы допустить развод.
Решила пока молчать. Еще молодые, поживут без детей, а там как получится.
Мужа пока это дело не очень волновало. Тем более что он ударился в науку: занимался селекционными опытами, готовился к поступлению в заочную аспирантуру. Дети ему в какой-то степени даже помешали бы.
Шло время. Она стала потихоньку забывать о своем горе, смирилась с ним. Как и раньше, работала в конторе, не отказывалась от общественной работы, выходила на субботники и воскресники, всегда находила себе какие-то дела дома.
Однажды возвратился домой муж и сказал несмело, что ему, как молодому специалисту, предложили поехать на год поработать за границу. Но одному, без семьи. Что делать? Как, мол, ты на это смотришь?
Она сперва расстроилась от такой неожиданности, а потом у нее молниеносно сработал сметливый женский ум: а что, если?.. Это же чудесный случай! Пускай едет! За этот год так можно все организовать, что комар носа не подточит.
Выдержав паузу, сказала, что тоже хотела бы пожить за границей, но если таковы условия - пускай едет сам. Это ему на пользу, а она будет ждать, год - не так уж и много.
Муж был ей очень благодарен за такое решение, ведь думал, что жена не позволит ехать одному.
И вот он уехал, а она стала настойчиво обдумывать свой план, рожденный в голове в связи с его неожиданным отъездом. Через месяц или полтора, когда все было окончательно решено, поделилась с мужем радостью, написала в письме, что она в положении.
Он, конечно, ответил, что очень рад и счастлив, называл ее наинежнейшими словами, просил беречься, советовал, если надо, бросить работу.
Итак, начало хорошо продуманного плана было сделано, и она стала выполнять его дальше. Пустила среди женщин конторы слух, что беременна. А чтобы выглядеть в подобающем виде, через определенное время стала повязывать на животе специально пошитый пояс.
Через полгода подала заявление об увольнении, мотивируя тем, что поедет рожать к родителям, хотя на самом деле боялась разоблачения своей лжебеременности. Ведь там, в совхозе, к ней могли и соседи, и знакомые неожиданно нагрянуть, да и на учет в поликлинику пора было становиться.
Рассчиталась и уехала. Но уехала, конечно, не к родителям, а опять в Одессу. Нашла хозяйку, у которой когда-то жила, и попросилась пожить на квартире три месяца. Сказала, что приехала на курсы переподготовки... Деньги уплатила вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11