Мне достаточно было появиться, и они расшиблись в лепешку, чтобы исполнить мое желание! Я нашел только единственный экземпляр марша на английском, изданный в Лондоне в 1919 году, он был в таком состоянии! Месье Реймон переписал его в тридцати экземплярах: по одному для каждого участника хора.
– Я поблагодарю и месье Реймона, – сказала Аньес.
– Я не знала, что вы говорите по-английски, – сказала Элизабет.
– Я, сестрица? Ни единого слова! К тому же, никто не говорит по-английски в моем хоре. Не забывайте, что мы принадлежим к поколению, на глазах у которого французский язык получил распространение во всем мире. К сожалению, сегодня он уступил место английскому. Очень жаль!
– Ну, а как с произношением? Как вы можете научить ваших певцов, если сами не говорите?
– Сестричка, произношение не имеет никакого значения, когда вы поете. Самое важное – это мелодия! Я даю вам честное слово, что мелодия этого старого марша замечательна. Однако сестра Кэт любезно согласилась дать нам несколько уроков.
– В таком случае, – заключила Элизабет, – я спокойна за уши Джеймса. Это будет чудесно!
– Не знаю, чудесно ли, – ответил Певец. – Но это будет прекрасно.
Он удалился, считая, что его последнее утверждение не нуждается в комментариях.
Элизабет помолчала, затем спросила сестру:
– Ты примирилась с Господом Богом?
– Я думаю, что да…
– Я в этом уверена. Он не так строг, как думают те, кто его не знает. Ты здесь останешься на ночь.
– Мне бы этого так хотелось! А это возможно?
– Наша настоятельница, несомненно, согласится. Я ей скажу, что ты хочешь до своего замужества провести с нами немного времени. И, я думаю, это действительно так. Она скажет, что это прекрасная мысль. Только я тебя предупреждаю: у нас нет отдельной спальни, тебе придется спать в общей спальне. Наверняка мы проведем эту ночь вместе, в одной и той же комнате, в последний раз. Как когда-то, помнишь? Нам никогда не удавалось уснуть, если мы не были рядом.
– Спасибо за все то, что ты для меня сделала, Элизабет!
– Я еще ничего не сделала… Но этой ночью я буду просить святого Жозефа. Я уверена, что завтра утром он найдет возможность передать мне волю Господа… Он, как наш Певец, великолепный дипломат. Ты не ужинаешь сегодня вечером с Джеймсом?
– Нет.
– Меня это устраивает.
– Мне ужасно не хотелось бы возвращаться на улицу Фезандери…
– Ты права. Несмотря на то, что этот жалкий субъект сказал тебе, что вернется только к утру, чтобы получить то, что он называет «выкуп», я бы остереглась это делать. Я предпочитаю оставить тебя под нашей защитой. Никто не придет сюда, чтобы досаждать тебе, а если кто-то позволит себе это, то мы станем настоящей маленькой армией, чтобы тебя защитить. Ты еще не знаешь наших стариков: если сказать им вечером, что их большому другу Аньес, которая баловала их в каждый свой приход, грозит большая опасность, они вновь обретут силы, чтобы тебя защитить. И если действительно дело будет плохо, я бы, не колеблясь, подключила ударную бригаду «несчастных» под руководством Кавалериста.
Прозвенел колокол.
– Время ужина, – сказала Элизабет. – Все ужинают здесь рано: старики чем-то похожи на детей. Они нуждаются в длительном отдыхе.
Подъем был также ранним. По окончании утренней мессы Элизабет спросила у сестры:
– Как давно ты не причащалась?
– С того дня, как познакомилась с этим негодяем.
– Господь поступил справедливо, вырвав тебя из его когтей. Теперь я могу тебе сказать, что святой Жозеф отлично справился со своей ролью посредника: его сегодня не накажут. Именно сегодня, в три часа дня, истекает срок, назначенный негодяем?
– Да.
– Тогда послушай меня…
Они долго прогуливались по саду. В противоположность тому, что было накануне в приемной, на этот раз говорила Элизабет. Наконец она сказала:
– Твоя машина перед входом?
– Да.
– Тогда мы поедем вместе в два часа. Ты хорошо меня поняла?
– Меня пугает то, что ты хочешь сделать!
– Мне кажется, что это воля Божья. До самого отъезда ты останешься со мной и поможешь мне в повседневной работе. Я ничего не могу изменить из-за тебя в моем распорядке. Начнем с отделения мужчин. Это даст тебе возможность лучше узнать мои повседневные обязанности. Таким образом, когда ты будешь в Сан-Франциско, ты сможешь в любой момент сказать: «Я знаю, что в это время делает Элизабет: она ухаживает за «постоянными», пытаясь время от времени обрадовать отца Константина игрой в домино и восхитить его великолепным «дубль-восемь»… Ты же, как только устроишься, напишешь мне большое письмо, в котором не упустишь ни одной подробности, опишешь час за часом. Таким образом, занимаясь стариками, я смогу сказать себе: «В этот момент Аньес готовит завтрак. Затем она идет за покупками…» Возможно, даже я смогу сказать себе однажды: «Она, наверное, читает молитву своему ребенку». Не думаешь ли ты, что этот двойной обмен мыслями, для которого расстояние ничто, будет для нас самым лучшим способом постоянного контакта? Твои заботы станут моими, мои молитвы станут твоими. Мы останемся близнецами. Пойдем в больницу.
Устроившись в большом кресле в гостиной, месье Боб испытывал некоторое волнение, несмотря на внешнее спокойствие. С самого утра он спрашивал себя, должен ли он позволить Аньес прийти на условленную встречу первой, тогда как он придет с небольшим опозданием, что было для него несвойственно. Затем он подумал, что такую большую сумму, которую он потребовал, будет найти не просто, в любом случае, никому не хотелось бы с ней безропотно расстаться. Как же будет действовать в данном случае американец? Вояка, морячок, наверное понимает что-то в бизнесе, так как он выкладывает деньги. Но способен ли он применить силу, полагая, что одних лишь угроз будет недостаточно?
Месье Боб не очень в это верил. Он считал, что американец побоится скандала. А Аньес будет скрывать до последнего, что она всего-навсего уличная девка. Тем не менее, он не исключил возможности появления Джеймса. Он представил его, входящего с Аньес: правая рука в кармане куртки, сжимающая рукоятку револьвера, левая – об руку его повергнутой в трепет невесты. Боб подумывал прийти с приятелями, но тогда нужно будет отдать каждому кругленькую сумму, и к тому же Боб любил все делать сам.
Все хорошо взвесив, он решил, что ему нечего бояться скандала. Но все же, если он и разразится, лучше быть на месте первым: так не рискуешь попасть в ловушку. И будет достаточно времени, чтобы подготовиться и быть начеку…
Таким образом, за час до назначенного времени Боб устроился в своем любимом кресле с заряженным пистолетом в кармане. Он сел так, чтобы видеть входящих и в случае неожиданного нападения разрядить в незваных гостей пистолет. Если даже дело дойдет до суда, то он ничем не рискует, действуя в пределах самозащиты.
Этот час ожидания показался очень долгим для месье Боба, привыкшего видеть своих женщин, да и всех остальных, подчиняющимися его желаниям. Поэтому он ощущал досаду, которая, вместе с легким беспокойством, вызывала в нем чувство злости.
Он выпил подряд два стакана виски. Это напомнило ему тот вечер, когда погибла Сюзанн: разве они не пили вместе, чтобы она умерла, ничего не почувствовав? Сегодня ситуация была совсем другой. Он собирался освободить Аньес другим способом. В то же время ему самому хотелось побыстрее избавиться от нее, так как ему достаточно надоела эта кокетка, которая была недостаточно умна, чтобы продолжать любить своего «покровителя».
Без десяти три. Боб налил себе последнюю рюмку. Сегодня вечером в казино, какой разгул! Весь зал, все казино соберется вокруг него!..
Без пяти три. Боб погасил сигару. Пистолет рядом. Нервы Боба – как натянутая струна.
Часы пробили три. Повернулся ключ в замке, и дверь тихо отворилась. Вошла сестра Элизабет без робости, но и без дерзости, смиренная, но спокойная и уверенная в себе, как будто она собиралась просить для обездоленных. Она окинула беглым безразличным взглядом элегантную обстановку, но ничто не задержало ее внимания. Наконец она увидела мужчину, застывшего в ожидании, которого сразу не заметила. Она смотрела на него ясными глазами, неподвижная и спокойная, со сложенными на груди руками.
Боб вытаращил глаза, стараясь понять… Монахиня, здесь? И эта монахиня… Аньес? Не американец, не полиция: монахиня! И эта монахиня… да, точно, она – эта шлюха Аньес!
Гнев вернул ему рассудок и дар речи.
– Что это такое? – прорычал он. – Что это за маскарад?
– Это не маскарад, – спокойно ответила Элизабет. Он хотел подойти поближе, но был словно парализован одеждой, которую видел перед собой. Затем он спросил дрожащим голосом:
– Ты сошла с ума?
– Я в здравом уме, как никогда.
– По какому праву ты так вырядилась?
– Отныне я не буду ничего носить, кроме этого платья!
– Ты задумала издеваться надо мной!
– Неужели у меня такой вид? Я отреклась от мирской жизни, и мирские заботы больше меня не трогают.
Подлинная или мнимая, эта монахиня произвела впечатление на месье Боба. От нее исходила какая-то чистота, обескураживающая сутенера. Конечно, это была Аньес, но как она была непохожа на ту Аньес, которую он оставил двадцать четыре часа назад. Была ли это белизна чепчика, которая делала кожу лица более тонкой и прозрачной?
Боб почувствовал что-то вроде страха, иногда охватывающего богохульников перед чем-то святым и чистым. Но он мгновенно отреагировал:
– Послушай, Аньес, хватит! Снимай этот монастырский хлам – ты смешна!
– Это одежда служанки приюта, которую она надевает, становясь невестой Христа.
– Так ты больше не выходишь замуж за американца, ты выходишь замуж за Христа?
– Да, – ответила она с победной улыбкой.
– За Христа? А почему не за Господа Бога, раз уж так?
– Я всецело принадлежу Богу. И вы ничего не можете мне сделать! Эту одежду носят все сестры нашей общины.
– А их много, тебе подобных сестер?
– Нас несколько тысяч.
– Только и всего? Раскаявшиеся, несомненно! И все замужем за Богом? Честное слово, да у него гарем, у твоего удивительного супруга, нет ни одного парня из нашего круга, который мог бы с ним тягаться!
– Не богохульствуй!
– Это мастер своего дела!
– Вы верно заметили: мастер…
– И он находит время, чтобы следить за всеми вами?
– В этом нет необходимости, наше послушание добровольно: мы его любим.
– Он так же вам «покровительствует»?
– Он в самом деле нам покровительствует.
– И как называется эта твоя удивительная «Община»?
– Община обездоленных. Даже люди, не принадлежавшие ни к одной религии, которые ни во что не верят, ожесточенные жизнью, с уважением относятся к монахиням!
– Монахини… Вот что я тебе скажу, моя девочка: ты достаточно посмеялась над монашками, вырядившись в их одежду! Если ты шлюха, ты ею и останешься! Вот почему я окажу им услугу, настоящим сестрам, избавив их от новоиспеченной монашки! Это все равно, если бы я переоделся в кюре и отправился в казино. Все можно допустить, но только не это.
К стальному блеску его жесткого взгляда добавились искры безумия. Он вытянул руки, чтобы схватить это черное платье, но оно выскользнуло.
Элизабет сложила руки в молитве: он увидел четки, обвивавшие их как цепи.
– Господи, сжалься над этим несчастным! – прошептала она.
– Сжалиться? – прорычал сутенер. – Дура, я не нуждаюсь в жалости. Это слово выводит меня из себя. Ты знаешь, что я могу тебя сломать, уничтожить, если захочу.
– Один Бог может располагать жизнью людей: Господь – наш создатель.
– Долго еще будет продолжаться эта комедия? – завопил выведенный из себя Боб. – Я не дам себя этим пронести. Я даю тебе тридцать секунд, чтобы ты сняла эту одежду и побыстрее, в противном случае ее сниму я.
Перед этим одержимым, глаза которого метали молнии, Элизабет стояла спокойно, подняв руку:
– Вы останетесь на месте и не дотронетесь до меня.
– Я достаточно тебя трогал и щупал за три года, и множество клиентов проделывали то же самое. А теперь она прикидывается монашкой, чтобы вновь обрести невинность! А может, ты святая мученица?
Этот поток непристойной пошлости заставил Элизабет пошатнуться.
– Это было бы самое лучшее, что может произойти со мной.
Разъяренный сутенер продолжал вульгарно зубоскалить:
– Ты ничего не теряешь с такой жизнью, которую вела. Ты собираешься и дальше обслуживать клиентов, как обычно?
Элизабет, побледнев, принимала эти удары.
– Вы богохульствуете, – произнесла она скорбным голосом.
– Да, это, наверно, понравится развратникам. Мадам уже отрезала волосы. Она уже не красится – это порок! Так вот, меня ты тоже возбуждаешь в этой одежде. На этот раз, поскольку у меня нет комплексов, мне захотелось отведать неземных удовольствий. – Он бросился к ней со зверской улыбкой на лице.
– Не прикасайтесь ко мне! – воскликнула Элизабет сдавленным от ужаса голосом.
– Мадам это не нравится? Мадам позабыла ласки своего Боба? Ну? Хватит ужимок, в постель, моя красавица. Ты прекрасно знаешь, что никто не доставлял тебе сколько удовольствия, как я. Вы понимаете только это, девки… Иди, ложись!.. – Он схватил сложенные руки монахини, вырвал четки и, бросив их на пол, потащил ее в спальню.
– Так вот, моя красавица. Ты сейчас успокоишься. Ты еще просить меня будешь. И я хочу сказать, что ты меня все больше и больше возбуждаешь в этой одежде!
Аньес ожидала в кафе Сюлли, возле портала Дофин. Она все сделала так, как ее просила Элизабет, когда рассказывала о своем плане в монастырском саду. План этот, на первый взгляд, показался ей бессмысленным, но она с ним в конце концов согласилась, уступая доводам сестры.
– Единственный способ окончательно избавиться от этого человека – это пойти вместо тебя. Ты сказала, что он ровно ничего не знает о моем существовании?
– Да. Часто, когда мне казалось, что я люблю его, мне хотелось рассказать ему о тебе, но каждый раз внутренний голос запрещал мне это делать.
– Голос Господа Бога… Это единственный свет твоего здравого смысла, который был у тебя посреди всего того безумия. Кроме Джеймса, говорила ли ты кому-нибудь о моем существовании?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26