Стоило мне только заикнуться о каких-либо изменениях, как он взвивался на дыбы. И что же? Второй роман критика восприняла куда прохладнее, причем почти все замечания относились к сюжетным огрехам.
- И после всего этого вы согласились редактировать его третий роман? спросил я.
- Мистер Гудвин, о моем согласии вопрос не стоял, - поправил меня Биллингс. - Как штатный редактор издательства "Монарх" я был обязан выполнять порученную работу. Винсону Чайлдресс нравился, да и распродавались первые две книги вполне неплохо. Поскольку уходить из "Монарха" я не собирался, мне ничего не оставалось, как постараться добросовестно выполнить свой долг.
- И тут появляется третий роман, - подсказал я.
Биллингс попытался сбить ладонью пролетавшую мимо муху, но промахнулся.
- Господи, об этом и вспомнить страшно, - процедил он. - С другой стороны, вам, должно быть, уже все об этом известно. Да, тут уж мы с Чарльзом сцепились насмерть. Он к тому времени рвал и метал: восторженности в рецензиях, на которую он рассчитывал, не было и в помине, да и поклонники сойеровских романов то и дело его клевали. А ведь Чайлдресс и без того особой психической устойчивостью не отличался. Вам известно, что он однажды уже пытался покончить самоубийством?
- Я весь внимание.
- Собственно говоря, я узнал об этом с его слов - думаю, что он надеялся встретить во мне сочувствие. Как бы то ни было, речь шла о том, что несколько лет назад он попытался отравиться газом после того, как в каком-то издательстве отклонили его рукопись.
- Это он сам сказал?
- Да, - кивнул Биллингс, откинувшись на спинку стула и сцепив пальцы на затылке. - Я даже не знал, как на это реагировать. Помню, что мы сидели в моем кабинете - я тогда ещё работал в "Монархе" - и молчали минут пять. Я был потрясен его рассказом. Никогда я не ощущал большей близости к этому парню, чем в те минуты.
- Судя по всему, это чувство сохранялось у вас недолго.
- Да. Чарльз вечно был чем-то недоволен - угодить ему было невозможно. Любые критические замечания он воспринимал в штыки и неоднократно обвинял меня в том, что я стремлюсь заменить его книгу своей. Кончилось тем, что каждое замечание я начал рассматривать через призму того, как отнесется к нему Чайлдресс. Не лучший способ редактировать рукопись, скажу я вам.
- Может, он нарочно вел себя так, чтобы вы не слишком вмешивались в его работу? - предположил я.
Биллингс развел руками.
- Маловероятно, - сказал он. - По-моему, Чайлдресс не был таким расчетливым. Он был свято убежден в собственной непогрешимости и считал, что редактор должен только подмечать ошибки и расставлять запятые. Прохладный прием, который устроила ему критика, в то время как сам он искренне уповал на настоящий панегирик, выбила почву у него из-под ног.
- Вы упомянули также о том, как отнеслись к его книгам поклонники сойеровских романов. Что вы можете о них рассказать?
- Вам известно о существовании клубов поклонников Барнстейбла? спросил Биллингс. В этот миг задребезжал телефон, но редактор не обратил на него внимания.
- Знаю только, что таковые есть, - признался я. - Сокращенно именуются, кажется, КСПОБ.
- Да, что расшифровывается как "Клуб страстных поклонников Орвилла Барнстейбла". Похоже, читателю Барнстейбл понравился ещё с самой первой книги. Когда же Дариус Сойер выпустил третий или четвертый роман, культ поклонения его главному герою расцвел с небывалой силой. Тогда по всей стране и даже в Канаде стали возникать болельщицкие клубы. А в Калифорнии начали даже выпускать специальный бюллетеня, который до сих пор распространяют по подписке. Сродни культу Шерлока Холмса в Англии. Эти люди знают про Барнстейбла абсолютно все, так что общаться с ними попросту невозможно. Я это знаю точно - мне приходилось выступать перед членами подобного клуба здесь, а как-то раз даже в Филадельфии. Однако в целом и эти люди были настроены к Чайлдрессу благожелательно - они были слишком счастливы заполучить столь желанное продолжение. Да и сам Чайлдресс, выступая в таких клубах, порой чувствовал себя героем, что, конечно же, прибавляло ему настроения. Тем не менее он время от времени получал в свой адрес критические письма с едкими, а иногда и откровенно злобными замечаниями. Я и сам, готовясь редактировать его серию, прочитал уйму сойеровских романов, чтобы, как говорится, вжиться в антураж. И выписал для себя сотни мельчайших деталей. Так вот, как ни старался Чайлдресс, читатели частенько подмечали в его книгах какие-то несоответствия, если не откровенные "ляпы". И некоторые были откровенно недовольны тем, что он посмел посягнуть на их кумира.
- Значит, ему здорово досаждали? - уточнил я.
- Да, и это его откровенно бесило. Несколько раз он настолько выходил из себя, что я в конце концов вообще перестал пересылать ему корреспонденцию. За исключением хвалебных откликов.
- Да, настоящая принцеса на горошине. Скажите, а никто из читателей не угрожал ему?
- О таких случаях я не знаю. Недовольство высказывалось, было дело, но до открытых угроз никогда не доходило.
- А вообще вам известны случаи, чтобы ему хоть кто-нибудь угрожал?
Биллингс ухмыльнулся:
- Нет, мистер Гудвин. Боюсь, что вам с Ниро Вулфом придется на сей раз прыгнуть выше головы, чтобы сварганить хоть мало-мальски убедительный сценарий убийства.
Я одарил его доброжелательной улыбкой и спросил:
- Скажите, мистер Биллингс, случалось ли с Чайлдрессом что-нибудь необычное за те годы, что вы были с ним знакомы? Травмы какие-то, личные кризисы и тому подобное.
- Вы, уже, по-моему, мечетесь как слепой котенок, да? Откровенно говоря, не служи вы у Вулфа, я бы сейчас посоветовал вам катиться на все четыре стороны, однако ради вашего непревзойденного гения так и быть сделаю уступку. Что касается личных кризисов, то их было у Чайлдресса не перечесть. Да что тут за примером ходить - совсем недавно он развязал настоящую войну на страницах печати со мной, своим агентом и этим индюком, который шлепает рецензии для "Газетт".
Биллингс на мгновение приумолк, чтобы прикрыть ладонью сладкий зевок, затем продолжил:
- Лишь раз, помню, Чарльз был всерьез огорчен из-за события, не имеющего отношения к его творчеству. Я имею в виду кончину его матери. Это было... да, года два назад. Он провел тогда пару месяцев дома, в одном из этих штатов на "И", которые у меня вечно путаются - то ли в Иллинойсе, то ли в Индиане. Смерть матери здорово его потрясла. Вернулся он оттуда... какой-то рассеянный, мягко говоря. И долго ещё был не в себе. Даже на время цапаться со мной перестал по поводу моей правки.
- Что ж, это вполне объяснимо, - промолвил я.
- Наверное, хотя при жизни матери особо нежных чувств он к ней не питал. Помню даже, говорил мне, что уже лет семь или восемь не навещал её. Хотя жила старушка отнюдь не на краю света.
- Скажите, а будучи "не в себе", он продолжал творить? - спросил я.
- Да. Собственно говоря, он и у постели больной матери не переставал сочинять. Время от времени присылал мне отдельные главы; вполне добротные, примерно того же уровня, что и прежде.
- Он рассказывал что-нибудь про то время, что провел в родном доме?
- Очень мало. Как-то раз я поинтересовался, чем он там занимался, но Чайлдресс ответил, что почти ничего не писал, общался с родственниками и подолгу гулял по безлюдным тропам. Рыбачить и охотиться он не любил и, по собственному признанию, не мог отличить гернзейскую породу от гольштинцев. Да и не хотел.
- Что ж, в данном случае яблоко упало далеко от яблони, - заметил я. Вы упомянули также про войну, которую он развязал против вас, Франклина Отта и Уилбура Хоббса. Скажите, удивили ли вас статьи, появившиеся в "Манхэттен Литерари Таймс" и в "Книжном бизнесе"?
Биллингс нахмурился.
- Пожалуй, нет, - ответил он наконец. - К тому времени я уже уволился из "Монарха", но лично меня эти нападки просто взбесили. Удивлен я не был, нет - я слишком хорошо знал его повадки, чтобы удивляться. Тем более, что во всех своих недостатках он всегда винил других. Видели бы вы, как он разделал под орех беднягу Отта.
- Франклина Отта?
Биллингс кивнул.
- Чарльз был, конечно, не настолько глуп, чтобы назвать его по имени, но все отлично поняли, кого он имел в виду. Вы ещё не разговаривали с Оттом?
- Так, на бегу.
- Он не сказал вам, что в результате этой статьи потерял троих своих лучших клиентов, в том числе одного ведущего фантаста?
- Он упомянул о кое-каких сложностях, - уклончиво ответил я.
Биллингс шлепнул себя по коленке.
- "Кое-каких сложностях" - ха! Уверяю вас - это было самое настоящее бегство, сравнимое разве что с исходом евреев из Египта! Разумеется, с тех пор он заполучил пару-тройку новых клиентов, но это ничто по сравнению с его потерями.
- Любопытно. Скажите, а при каких обстоятельствах вы ушли из "Монарха"?
На его губах мелькнула улыбка, но тут же исчезла.
- Чутье подсказывает мне, мистер Гудвин, что вам уже многое на этот счет известно. Впрочем, вам, конечно, интереснее слышать ответ из первых уст. Что ж, расскажу. После отправки в типографию "Смерти на пойменном лугу", третьей книги из барнстейбловской серии, Чарльз отправился к Хорэсу Винсону и категорически потребовал для себя нового редактора. По его словам, у нас с ним возникли "непреодолимые личные разногласия". Поймите правильно: про Хорэса Винсона вы от меня худого слова не услышите - он настоящий профессионал, человек, горячо влюбленный в свое дело, истый джентльмен, которых теперь днем с огнем не сыскать. Однако всем известно, что в любых конфликтных случаях он становится на сторону автора. Так и на сей раз вышло. Хорэс определил Чарльзу нового редактора и выразил надежду, что я "пойму".
Признаться, меня это не удивило, - мрачно продолжил Биллингс. - Я уже давно почувствовал, куда ветер дует. Отт - гадюка - уже давно интриговал, добиваясь моего отстранения. Так вот, я спокойно возразил Хорэсу, что, как редактор детективного отдела "Монарха", должен работать над всеми проходящими через нас детективами. Хорэс начал возражать. Кончилось тем, что я подал на увольнение, чем здорово огорчил старика. Между нами, он выделил мне сверхщедрое выходное пособие, хотя вовсе не обязан был это делать. Вот и все.
- А здесь вам нравится?
- Да, здесь даже лучше, чем я ожидал. "Уэстман и Лейн" по масштабам, конечно, уступают "Монарху" и через мои руки проходят произведения самых разных жанров, но любимый, детективный, по-прежнему стоит для меня особняком. Впрочем, мистер Гудвин, вас, несомненно, интересует ещё кое-что.
- Что? - не удержался я.
- Вы хотите знать, чем я занимался в тот день, когда Чарльза нашли мертвым. Не отпирайтесь - для меня это очевидно. В конце концов, мне постоянно приходится иметь дело с детективными романами.
- Хорошо, мистер Биллингс, где вы были...
- В прошлый вторник, - закончил за меня Биллингс, злорадно ухмыльнувшись. - Сразу после вашего звонка, понимая, что вы с Вулфом считаете меня подозреваемым, я полез в еженедельник. Увы, ничего утешительного я в нем не нашел и, таким образом, остаюсь подозреваемым. В тот вторник я сидел дома, в своей квартире в Верхнем Ист-Сайде. Живу я один. Консьержа у нас не держат - рылом не вышли. Видел ли меня кто-нибудь? Нет, разве что когда я выбрался в ближайший бар и перехватил сандвич с бифштексом и стакан пива. Есть ещё вопросы?
Я показал Биллингсу таинственный ключ, услышав в ответ, что он видел сотни таких ключей, но этим не владел.
- Вот мои, - заявил он, показывая мне связку ключей. Ни один из них моему не соответствовал. - Что-нибудь еще? - спросил он.
- Вам доводилось когда-нибудь бывать у Чайлдресса дома? поинтересовался я.
- Да, я вижу, вы без боя не сдаетесь. Нет, я никогда у него не был.
- А знаете вы, что он погиб от пули, выпущенной из его собственного пистолета?
- Да. Послушайте, я ведь тоже читаю газеты. Не знаю, зачем ему понадобилось дома оружие, но лично меня это не удивило. Я и сам подумывал, не обзавестись ли мелкокалиберным пистолетом для самозащиты. В нашем городе, сами понимаете, это не помешает. А теперь прошу извинить - у меня ещё работы непочатый край.
Я встал, на ходу обдумывая, не стоит ли позвонить в уголовку лейтенанту Роуклиффу и, исказив голос до неузнаваемости, прошепелявить, что я видел, как в день убийства Чайлдресса некий Кейт Биллингс побывал у него на квартире.
Глава 9
Возвращаясь пешком домой, я настолько поостыл, что уже, поднимаясь по ступенькам крыльца нашего особняка, решил, что слишком жестоко напускать Роуклиффа на этого занюханного, и без того Богом обиженного редактора; не заслужил он столь безжалостного наказания. Нет, лучше я позвоню Пэрли Стеббинсу; в отличие от Роуклиффа, он не глуп и не злопамятен. Правда, уж больно резв с наручниками.
Когда я утвердился за своим столом, было уже без четверти шесть. Вулф оставил мне пару начертанных собственноручно писем коллекционерам орхидей из Джорджии и Висконсина. Я прилежно занес их в компьютер, а затем отпечатал в двух копиях - одну на подпись Вулфу, а вторую для архива. Закончив возиться с письмами, я кинул взгляд на часы; стрелки показывали восемь минут седьмого. Часики были замечательные - подарок Лили на мой день рождения, два с лишним года назад. До сих пор они не отставали и не спешили ни на секунду, а вот теперь... Убежденный, что они здорово бегут, я задрал голову, посмотрел на настенные часы - и обомлел. Восемь минут седьмого. Я сидел и силился постигнуть невозможное, когда в дверях возник Фриц; лицо его было искажено от тревоги.
- Где он, Арчи? - жалобно проблеял он. - Он не позвонил, чтобы я принес пиво, да и по внутреннему телефону не предупредил, что может задержаться.
- Я и сам не могу понять, что случилось, - честно признался я. Сбегаю посмотрю.
Я устремился бегом по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Достигнув четвертого этажа, я застал Вулфа на площадке перед входом в оранжерею; стоя перед лифтом, он мрачно разглядывал темнеющие внутренности единственного в мире механизме, которому доверял. За его спиной с вытянутой физиономией торчал Теодор Хорстман - живое олицетворение горя и уныния.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27