Когда же мы откроем для заселения северные земли, ваши старые дворянские роды лишатся и преимущества в продаже съестных припасов и хлопка. Неудивительно, что они ропщут, составляют заговоры и склонны к смуте.
Но зачем Церкви поддерживать их? Вам скорее бы следовало прислушаться к Гильдиям. Вы знаете, что ваши купцы довольны Империей, и это довольство постоянно растет. Империя разбила цепи законов и обычаев, которые их сдерживали. Империя расширяет границы их торговли и делает её более безопасной. Приобретая же деньги, они приобретают власть, и им безразлично, что это происходит за счет класса, ранее взиравшего на них свысока. Будущее за ними. Вы тоже можете закрепить его за собой. И Совет, и ордена, из которых выбираются советники и набирается их штат, и храмы, питающие эти ордена, — все мудрецы могут играть видную роль в Империи. Более видную в действительности, если не по названию, чем играли вы раньше… — Сидир проглотил бароммскую поговорку «когда были главными покойники — на кладбище» и сказал по-другому: — Но для этого вы должны меняться согласно с ходом времени. Живите и процветайте вместе с Гильдиями — не прозябайте вместе с помещиками.
— Не всегда перемены, согласные с временем, идут нам на пользу, медленно ответил Эрсер. — Народы, которые менялись, исчезли и ныне забыты. Арваннет же остался. — И он продолжил более деловым тоном: — Мы говорили с многими купцами. Некоторые встревожены. Они с незапамятных времен ведут с рогавиками торговлю металлом. Вокруг неё создались целые учреждения. Нарушение древних договоров разорит многих и прекратит поступление металла.
— Только на время, — отрезал Сидир. — Вы же слышали — мы собираемся выдавать субсидии, чтобы облегчить убытки. Вскоре поступления возобновятся и будут гораздо больше тех, что обеспечивали, вам кучки варваров. Недовольство купцов пройдет, когда я объясню им все это.
Во взгляде Эрсера появилось нечто новое — не страх ли? А голос стал таким тихим, что бушевавший за окнами ветер почти заглушал его:
— И вы действительно хотите дойти… до самого Неведомого Рунга?
— Возможно. Мои планы ещё не определились, они меняются в зависимости от сведений, которые я получаю. — Сидир откинулся назад. — Со временем Рунг, безусловно, будет принадлежать императору. Когда и как это произойдет, решать его слугам. Основной мой план — наступление по долине Становой — получил одобрение. Однако у меня широкие полномочия. Возможно, я ещё сочту этот план неосуществимым. И ваша светлость может высказать мне все, что имеет против него.
Эрсер помолчал.
— Воевода мудр и готов выслушать ничтожного из ничтожных. — То, что Эрсер не упомянул о Юруссуне, не ушло от внимания Сидира. Рагидиец по-прежнему сохранял полную невозмутимость. — Да будет мне позволено сказать только одно. План воеводы смел и достоин его великих предков, вернувших Империи единство и мир. Но… не слишком ли он смел? Мы, мудрецы, как правило, ничему не противоречим. Однако, сделавшись подданными Блистательного Трона, почитаем своим правом и долгом дать свой совет; И мы говорим: не нужно в этом году идти в новый поход. И в будущем году, и в следующем за ним. Север ждал долго — он может подождать еще. Древний коварный Арваннет по-прежнему требует к себе внимания. Одним солдатам его не удержать — тут нужна государственная власть. Со всем уважением напоминаю воеводе, как много военачальников на протяжении тысячелетий верили, что подчинили себе Арваннет.
— Вы боитесь, что если я уведу войска на север, то будет… мятеж? Неужели кто-то будет настолько безумен, зная, что я вернусь и накажу?
— Ордена тоже, разумеется, наложат проклятие на тех, кто побуждает к бунту. Но… в ближних водах присутствует много кораблей Людей Моря.
— Да, их торговцы и путешественники мешают нашим на островах, и ссоры порой приводят к стычкам — знаю. Однако я знаю и то, что сами по себе они неспособны взять здесь ни одну крепость, а союзников на суше у них нет. Кроме того, старейшины Киллимарайха — не дураки. Ичинг, напротив, еле сдерживает свои малые народности, чтобы те не вызвали войну с Империей. Киллимарайх не чувствует себя готовым к войне… пока.
— Но если вашу армию постигнет беда… Воевода, Рунг не зря называют неведомым. Даже мы, арваннетяне, чья держава некогда простиралась до тех пределов, почти ничего не знаем о нем, не считая мифов и легенд.
— Вы никогда не думали о возвращении туда. И ваши ученые, простите за прямоту, не заинтересованы в новых знаниях. В отличие от меня. — Сидир перевел дыхание. — Я уже говорил, что, может быть, в этом году и не дойду до Рунга. Я не так опрометчив, как вы, кажется, думаете. Я не стану рисковать своими людьми, своими Сверкающими Копьями, ради своего тщеславия.
Эрсер пристально посмотрел на него:
— Однако своей жизнью вы готовы рискнуть. Могу ли я убедить вас не делать хотя бы этого? Пошлите туда армию, если так надо. Сами же останьтесь здесь и продолжайте свои труды.
— Как? — недоуменно воскликнул Сидир. — Вы хотите, чтобы я остался? Я, чей конь метил кровавыми следами ступени вашего Венценосного собора?
— Вы правите сурово, но справедливо. Мы ваши должники уже за одних только схваченных и казненных вами преступников.
— Я правлю не один, — резко заметил Сидир, решив положить конец пренебрежению Юруссуном. — Мое дело — война. Теперь Арваннет и его окрестности усмирены, и долг зовет меня далее. Гражданскую же власть осуществляет мой соправитель, Глас Империи.
— Это так. — Тысячелетия замкнутой, многослойной арваннетской жизни научили Эрсера тонкостям язвительной вежливости. — Но двое столь великих мужей не могут быть равны во всем там, где их задачи не переплетаются. Позвольте мне перечислить, сколь многое ещё осталось на долю воеводы.
Юруссун вступил в разговор впервые с тех пор, как церемонно поздоровался с советником. С видимой мягкостью он произнес:
— Я полагаю, ваша мудрость, что перечень будет очень пространным. Боюсь, сегодня у нас на это нет времени. Нас ожидают другие посетители. Кроме того, подобные речи лучше выглядят на письме, с фактами и цифрами, которые мы могли бы изучить на досуге. Если вы представите нам письменный доклад, ваша мудрость, мы примем вас для дальнейшего его обсуждения, как только позволят обстоятельства.
Во взгляде Эрсера мелькнула затаенная ненависть. Он медленно опустил веки, почтительным жестом коснулся лба и сказал:
— Я понимаю, сколь заняты воевода и его собрат. Я подготовлю доклад, который испрашивает Глас, так быстро, как только способны писать под диктовку писцы. Возможно, в следующий раз я встречусь с одним только воеводой. Нет причин утруждать августейший Глас, которого я и сегодня не надеялся застать здесь. Да откроет нам Бог истину.
Последовала церемония прощания. Наконец крытая перламутром дверь закрылась, и правители Арваннета остались одни в Лунной палате.
Сидир не мог больше усидеть на месте. Он вскочил, прошел, лавируя между мебелью, перед мраморным камином, пересек комнату и стал у окна, заложив большие пальцы за пояс. Палата находилась на четвертом этаже Голинского дворца, окно было большое. Перед Сидиром открывался широкий вид на завоеванный им город.
Слева виднелись Эльзийские сады, окружающие озеро Нарму, где пересекались все водные пути, справа частично просматривались арки Патрицианского моста (названного в честь придворных, обратившихся в прах пять тысячелетий тому назад), который вел из дворца через Новый и Королевский каналы к Большой Арене. Прямо перед собой Сидир видел площадь, окруженную мраморными фасадами, не утратившими своего великолепия, хотя время обшарпало их колонны и загрязнило фризы. Оно же, несмотря на влажный климат, придало пурпурный радужный отсвет стеклу, через которое смотрел Сидир, поэтому мир представал перед ним в странном цвете.
Это был будничный, суетливый мир. На площадь выходило несколько главных улиц. За внушительным мрамором теснились убогие лавки с плоскими кровлями и доходные дома преимущественно из бурого кирпича. Перед ними ютились ларьки, где оборванные продавцы торговали дешевым товаром. В середине сновали люди, воробьи, голуби, порой пробегал тощий пес или проезжала груженая повозка.
Солдат не было видно, попадались только местные гражданские гвардейцы в форменных полосатых юбках и зеленых туниках. Сидир заботился о том, чтобы его армия по возможности не мозолила глаза. У штатских туники были подлиннее, до колен. Почти все они уже сняли зимние чулки, сапоги и плащи с капюшонами, обулись в сандалии, а на голову надели вязаные колпаки. Женщины с длинными косами носили облегченную одежду, вызывающую разновидность мужского костюма. Ткани были яркие, дешевые украшения так и блестели. Исключение составляли только старики, с угрюмым достоинством кутавшиеся в унылые одежды, да монахи и монахини четырех орденов мудрости: Красного, Белого, Серого и Черного.
Низкорослые и стройные были эти арваннетяне, темноволосые и темноглазые, с янтарной кожей и красивыми лицами. Двигались они быстро и грациозно, жестикулировали бурно. Груз тысячелетней окаменелой культуры не отягощал этой кипучей, в основном безграмотной, массы. До Сидира доносился рыночный шум, стук шагов и копыт, разговоры, смех, мелодия тростниковой флейты, под которую плясала танцовщица, скрежет запряженной волами повозки. Воображение дорисовывало запахи дыма, ладана, навоза, дурманного зелья, жаровен с початками кукурузы, пота, духов, сплетающиеся на фоне запаха каналов и болот. Но гром и ветер уже рассеивали их, и люди разбегались при блеске молний. Упали первые капли, предвестницы ливня. Сидир почувствовал, что к нему подошел Юруссун, и обернулся.
— Ну, — спросил он, — что вы думаете о нашем посетителе?
И спохватился, что, хотя говорит на рагидийском, позволяет себе резкие бароммские интонации. «Чтоб мне дьяволова кобыла мозги вышибла, — подумал он. — Не надо больше оскорблять его сегодня. Нам и так достаточно трудно работать вместе».
— Я все чаще думаю, — бесстрастно ответил тот, — что мы совершаем ошибку, пытаясь привлечь к себе так называемых мудрецов. — Его прямота, несмотря на ровный тон, поразила Сидира.
— Что бы вы предложили взамен? — с вызовом спросил он.
— Риторический вопрос, воевода. Вы знаете что. Распустить Совет и всех его чиновников и принять управление Арваннетом на себя. Глав церкви заключить под стражу. За прочим духовенством следить и карать малейшее неповиновение быстро и беспощадно. Подготовить почву для будущей конфискации церковного имущества. Оно огромно и пригодилось бы имперской казне.
— Хай! Я так и чуял, что в вас бродят подобные мысли. Нет. Нам пришлось бы ввозить сюда целую кучу своих чиновников, которые не только не имеют понятия, как управлять этой страной, но ещё и найдут здесь полный хаос. Не говоря уж о десяти-двадцати полках, которые пришлось бы держать, здесь для усмирения. Это на целые годы оттянуло бы покорение севера.
— Вот в этом Эрсер прав. Север долго ждал покорения и может подождать еще.
— Нет, не может. — Сидир старался говорить мягко. — Юруссун, вы говорите не как ученик Толы. Политика политикой, но вы, казалось бы, первым должны защищать древнейшую культуру мира.
— Древнейшей культуры больше не существует, — взорвался Юруссун. — Она мертва. От неё остались только сухие кости. Похороним их как подобает и забудем о них.
— Ах-х, — выдохнул Сидир. — Я понял, что вас грызет.
Они враждебно глядели друг на друга.
Юруссун Сот-Зора был выше ростом, хотя годы уже согнули его, сделали руки тоньше, а волосы — реже, побелили падающую на грудь бороду, превратили светлую кожу в испещренный бурыми пятнами пергамент. Но его рагидийское происхождение по-прежнему было всем заметно, а глаза за очками в золотой оправе по-прежнему напоминали полированную ляпис-лазурь. Юруссун носил плоскую черную шапочку философа с серебряным знаком своей школы, длинное зеленое одеяние с пуговицами из слоновой кости, красный кушак, туфли без задников и кошель на поясе для письменных принадлежностей. Посох с головой змеи служил скорее свидетельством его почтенных лет, чем опорой.
Сидир, сын Раэля из клана Халифа, был рослым и не таким плосколицым, как большинство бароммцев. (У него была бабка-рагидийка, взятая в наложницы, когда орды Скенрада впервые вторглись в её страну. Лишь позднее всадники Хаамандура перестали смотреть на Империю как на добычу и стали думать о ней как о наследии.) Его мускулы были хорошо развиты, и в свои сорок пять он не утратил упругости движений. Ноги у него остались прямыми, поскольку он не все детство провел на родине предков и получил иноземное образование. Безбородое удлиненное лицо было цвета красной бронзы, глаза темные и узкие, черные, как ночь, волосы прошиты серебряными нитями метеоров. Сидир стриг их коротко, по-рагидийски. На правом бедре он носил символ своей власти, кинжал в хрустальных ножнах, не скрывавших дамасского лезвия — оно относилось ко второй из трех Славных династий и насчитывало двадцать веков. Шею в два ряда оплетало крученое ожерелье — золотое, соответственно его рангу: знак Мужа, которое у бароммцев имели право носить лишь взрослые мужчины. Его одежда состояла из облегающей рубашки, штанов из грубого синего полотна, тисненых кожаных сапог и шляпы из лошадиной шкуры наряд кочевника.
— Да, понял. Сказать вам, Юруссун? — (Лучше говорить прямо, пока наши отношения ещё позволяют это.) — Вам известно из летописей, как Арваннет принес цивилизацию в Рагид. Но это было давным-давно. Арваннет пришел в упадок ещё во времена расцвета Айанской империи в долине Кадрахада. И ваш народ стал ощущать себя солью земли. Но вот вы прибыли сюда, Юруссун, увидели город, бывший великим ещё до того, как льды двинулись на юг, вспомнили о его величии и поняли, что ваш народ — всего лишь скопище невежд, которому вскоре суждено вернуться в дикое состояние, как стольким до него. И с этим сознанием вам приходится жить день за днем, месяц за месяцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29