Но окруженные в чистом поле…
Бароммцы Сидира не попались бы таким образом. Хорошо вооруженные и защищенные, обученные драться в строю, они раскрошили бы эту банду на корм стервятникам. А потом очистили бы от этих отхожих весь край. Клянусь Акулой! Рогавики даже карательного отряда не могут собрать, не говоря уж о постоянной полицейской службе! — От возмущения тем, что он может из-за этого умереть, у Джоссерека саднило в горле. — Подобное общество очередная ошибка истории. Скоро оно падет жертвой естественного отбора».
— Йоу, хо-о, рра-у! — звучало позади. Слева, в объезд холма, приближались двое на косматых всклокоченных мустангах, без запасных. Их послали наперехват.
Дония подняла лук, навела стрелу и отпустила. Запела тетива. Целила она верно, но её мишень ушла из-под прицела, соскользнув со своей кобылы набок и повиснув на одной ноге. Вскочив опять в седло, она разразилась смехом. Товарка, вооруженная тоже луком, опередила её — у первой было копье.
Ее спутанные волосы были до того грязны, что Джоссерек не мог определить, светлые они или темные. Тело покрывал слой копоти, засохшей крови и жира. Груди болтались, хлопая по ребрам, которые можно было сосчитать. На ней были кожаные штаны с несколькими ножами за поясом, у другой имелся ещё потрепанный плащ.
— Ий-йа! — взвыла лучница и выстрелила, целя в лошадей.
Стрела попала в цель. Запасной пони пронзительно заржал и забился. «Сейчас эти чертовки спешат нас», — понял Джоссерек. Он натянул поводья, ударил своего мустанга каблуками, повернул и бросился в атаку.
— Дурак! — закричала Дония.
Голос отхожей стал слышнее. Ее белки блестели над впалыми щеками, из раскрытого рта текла слюна.
— Давай, мужик, давай. Смелее. Мы не убьем тебя сразу. Привяжем тебя к столбу и поиграем — сделаем тебя волом, хай, хай? Й-оо-и!
Она метнулась вбок. Джоссерек не сумел направить к ней коня. Заворачивая, он увидел несущуюся к ним Донию. Позади Крона пыталась унять напуганных коней. Остальные преследовательницы быстро приближались.
— Джоссерек, назад, — крикнула Дония. — Помоги Кроне. Здесь ты ни к чему. — И с ухмылкой, под бешеную дробь копыт, бросила: — А со мной не хочешь поиграть, корова?
Лучница с воплем развернулась и погналась за ней. Напарница бросилась следом. «Они бы замучили меня забавы ради, — понял Джоссерек. — Женщина выдержала бы дольше. Я чуть было не ослушался Доний. Нет. Она знает, что делает. Может, просто хочет быстро умереть».
Он повернул назад. Раненая лошадь все ещё билась, пытаясь освободиться, и Крона не могла с ней сладить. Джоссерек сильной рукой схватился за узду, и через минуту Крона успокоила всю вереницу. Рана не искалечила лошадь, но могла стать опасной, если не заняться ею сразу же. Они продолжали идти вперед на рысях. Погоня приблизилась к ним на половину прежнего расстояния. Внимание Джоссерека было приковано к Доний.
Она мчалась по вереску. Пара отхожих с гиканьем и воплями неслась за ней. Впереди у них высился большой куст бузины. За ним Дония на всем скаку осадила коня. Не зря она столько часов потратила, школя его. Кони отхожих такой выучки не прошли. Всадницы не сумели остановить их на скаку и пронеслись вперед справа и слева от Доний, раздирая удилами рот своим клячам. Дония, стиснув коня коленями, послала его им вслед. В обеих руках у неё сверкнули ножи. Один вошел в спину лучнице и вверх, другой — копейщице между ребрами и тазом, наискось.
Обе упали. Лучница неподвижно вытянулась в траве, копейщица с криками билась в колючем кустарнике, истекая неправдоподобно алой кровью.
Дония галопом догнала своих спутников.
— Держи, — бросила она поводья Джоссереку. — Веди её. Я поскачу на раненой, сколько свезет, потом мы её отпустим. — Она перескочила на неоседланную лошадь. — В галоп!
Джоссерека подхватил ритм быстрой, ровной скачки. Ветер выл в ушах, вышибал слезы из глаз. Оглянувшись, он увидел, что отхожие отстали. На свою потерю они не обратили внимания, но вскоре, обменявшись криками, остановились. Джоссерек увидел, что они спешились, перенесли нехитрую сбрую на свежих лошадей и снова сели верхом.
Лошадь Доний, раненная под колено, истекала кровью и спотыкалась. Джоссерек слышал, как мучительно она дышит.
— К завтрашнему вечеру они нагонят нас, — хладнокровно рассудила Крона.
— Будем держаться рядом, Джоссерек, хорошо? — сказала Дония. — И отправим нескольких к муравьям. Но поклянись: если увидишь, что я стала беспомощной, то убьешь меня. Я обещаю тебе то же самое. Не допусти, чтобы тебя взяли в плен. При малейшем сомнении уходи в смерть.
Крона хранила молчание. «Хотел бы я знать, — мельком подумал Джоссерек, — сделает она то же самое или вынесет поношение и пытки как последнее испытание духа. Неужели иного выбора нет?»
Есть, сверкнула мысль.
— Дония! — ликующе крикнул он. — Крона! Мы можем спастись!
Дония уставилась на него, наставница осталась безразличной. Кони летели вперед.
— Как? — спросила Дония.
— Подожжем траву. Эта равнина — настоящий пороховой погреб, а ветер дует прямо на них. Скорей! Она опечалилась.
— Я боялась, что ты это скажешь, — проговорила она сквозь стук копыт. — Нет. Губить землю по собственной воле? Нет. Я сама убью тебя, если ты попытаешься.
Он вспыхнул от ярости и взревел:
— Ты слепа как крот! Можешь ты хорошенько подумать хоть раз в жизни? Только мы одни знаем, что замыслил Сидир. — И, обращаясь к Кроне, сказал: Если рогавики не сдадутся, бароммцы перебьют вашу дичь. Все стада, по всему северу. Это в их силах. Как, стоит эта новость куска земли площадью в несколько миль, который вскоре снова зарастет? Или ты упустила узду собственного разума?
Дония застонала. Крона закрыла рукой лицо, сжав пальцы так, что выступили сухожилия и побелели ногти. Когда она отвела руку, голос её был едва слышен сквозь шум скачки:
— Он верно говорит. Мы должны сделать это. Прошла ещё минута, и Дония выдохнула:
— Поджигай.
В Джоссереке запело торжество.
Он не стал ждать, чтобы этим занялись женщины. Задержавшись у куста, он обломал с него несколько веток, набрал хвороста и на скаку с трудом поджег зажигалкой сухие листья. Вскоре занялся весь пучок.
Джоссерек поехал зигзагами и, перегибаясь то вправо, то влево, начал поджигать своим факелом кусты и траву. Затрещало красное пламя. Волна огня покатилась назад. Она вздымалась и ревела, над ней черной пеной вскипал дым, и белый пепел оставался на мгновенно обуглившейся земле. Джоссерек едва видел отхожих в миле от себя, едва слышал их безумные вопли.
Они могли бы объехать огонь кругом, пока он не распространился, но у них ещё сохранились какие-то остатки рассудка. Жертвы, которым нечего терять, того и гляди устроят им и другую ловушку и зажарят их заживо. Они повернули назад. Огонь гнался за ними по пятам.
Остатки рассудка? Джоссерек остановился. Конь под ним дрожал и хрипел, судорожно дыша — так же, как рыдающая Дония. Ветер со льдов раздувал лошадиную гриву, сушил блестящие от пота бока, и его вой заглушал рев пожара. Если отхожие и вправду безумны, то на рогавикский манер.
А может, их волю сломила не рассудительность, а ужас. Может быть, даже они считают людей, поджигающих степь, слишком страшными, чтобы с ними связываться. Они, в конце концов, тоже рогавики.
— Кончено, — горестно, словно издалека, сказала Крона.
— Нет, — решившись, возразил Джоссерек. — Это только начало.
— О чем ты?
Он вскинул голову:
— О том, что больше не позволю помыкать собой. Дония, мы должны были рассказать и на подворье, и в стане рода Феранниан о том, что нам известно. Пусть бы они обезумели, зато наша весть не погибла бы вместе с нами, как чуть не случилось сегодня. Это, может быть, единственное, что способно объединить вас. Вы, северяне, не умеете мыслить по-военному. И вам самое время научиться. Ваши роды заботятся лишь о своих собственных землях, и то не слишком. Раньше, когда на чью-нибудь землю нападали, от других родов на помощь прибывали разве что добровольцы, которые жаждали приключений клянусь своей правой рукой, не из предусмотрительности они делали это. Придется менять свои взгляды — иначе вам конец. Чтобы одолеть этого врага, надо собрать всех северян — от Диких лесов до Тантианских холмов. Нельзя продолжать гоняться за стадами и ждать, пока ваше краевое вече не решит чего-нибудь. Решать надо не откладывая. Слышишь, Дония?
Глава 14
Сидир задержался в Совином Крике на три дня, хоть и знал, что вся армия недоумевает и перешептывается на этот счет. Только новости, привезенные гонцом, заставили его уехать.
— Да, мой господин, эскадрон полка Золотых Ягуаров…
— Который? — прервал Сидир.
— Копья Келлы. Они наткнулись на отряд туземцев, более многочисленный, чем обычно. Полковник Фелгаи считает, что охотники начали объединяться. Туземцы, как всегда, не стали вступать в переговоры, атаковали и нанесли нам большой урон. У них, видите ли, появилось новое оружие: осиные гнезда, которые они забрасывают в гущу войска. Когда кони начали метаться, они стали окружать отдельных солдат — по трое-четверо на одного, женщины наравне с мужчинами — и перебили почти половину. Уцелевшие отступили, перестроились, послали за подмогой. Неприятель тем временем засел на ближней скале. Весь полк не в силах выбить их оттуда. Решающая атака вызвала бы страшные потери. И поскольку воевода был близко, полковник Фелгаи послал меня доложить и запросить приказаний.
«Копья Келлы, цвет моего войска, разбиты кучкой дикарей», — корчило Сидира.
— Можно было бы держать их там, пока не перемрут, мой господин, отважился продолжить гонец. Это был испытанный кривоногий ветеран, бароммец старой закалки, который думал самостоятельно и смело высказывал офицерам то, что думал. — Но это свяжет нас. Ведь для того чтобы не допустить их вылазки, потребуется порядочное количество людей — только тогда остальные смогут без опаски передвигаться по округе.
— Так. — Сидир сжал рукой подбородок. — Полдня езды, говоришь? Отдохни, если сможешь. Мы отправимся через час. — И приказал адъютанту-рагидийцу: — Приготовьте свежих лошадей и эскорт из… шести человек.
— О нет, господин, — запротестовал тот. — Это слишком мало.
— Я бы тоже посоветовал воеводе взять побольше людей в этом демонском краю, — сказал гонец, — если б мы не очистили прибрежную дорогу на всей протяженности нашего пути. Я-то добрался сюда и один.
— Эскорт из шестерых, — повторил Сидир. — Оба свободны.
Оставшись в одиночестве в большой горнице, он дал волю своему сердцу. Те люди все из Хервара. Нет ли меж ними Доний? Он почувствовал едва заметную дрожь в коленях. Глупо, глупо. Смешно даже думать, что это так. Но надежда держалась, не уступая насмешке. Почему бы ей было не отправиться к себе домой? А то место, можно сказать, в окрестностях её зимовья. Здесь же — её дом. Я показал бы ей, как бережно сохранил все, что ей принадлежит.
Повсюду в других местах солдатам было приказано грабить, крушить и жечь. Когда настанут холода, эти волки, оставшись без логовищ, должны будут уступить человеческой мудрости и вернуться под кров, который им даст Сидир, а их пример послужит наукой тем, до кого ещё не добрались. (Должны, должны, должны!)
Но когда Иниль эн-Гула, торговый агент из Фульда, сказал, что бывал у Доний по делам и может провести к её зимовью, Сидир сам повел солдат и приказал ничего не трогать. Его объяснение было вполне разумным: такой прочный дом, стоящий далеко в глуши, может пригодиться и армии. Оставшись один в сумерках, Сидир нашел огромную кровать, где, конечно, спала она…
Сейчас он бродил по мягким коврам, среди развешанного по стенам оружия и причудливых фресок, трогая книги, лампы, вазы, лаская свои воспоминания. Сквозь окна высоко под потолком падали косые солнечные лучи. В комнате было тепло и приятно пахло кожей от подушек и помоста. Ощущение того, что все это принадлежит ей, переполняло Сидира. Она почти не открывала ему свою душу до той последней ночи, когда чуть не перегрызла ему горло. Теперь он жалел, что не может прочесть эти рогавикские книги.
Нельзя здесь долго оставаться, через силу напомнил он себе. Не следовало и приезжать сюда. Мне во что бы то ни стало надо завершить штабную работу до того, как я выступлю в поход — пусть тогда степной ветер день за днем выдувает из меня это наваждение. Если же мы не выступим вскоре, лучше перенести это на будущий год. Путь к Рунгу труден даже летом — а льды быстро нагонят сюда зиму.
Взятие Рунга, как он надеялся, не только принесет Трону ни с чем не сравнимый трофей, не только отрежет врага от главного источника металла. Сумеет ли боевой дух северян вынести такую потерю? И разве не обретет его армия новую волю к победе после такого успеха? Сидир видел в своем войске едва заметные признаки недовольства — не то чтобы пошатнулась дисциплина или люди стали хуже воевать, но они все реже и реже смеялись, соблюдали невиданную осторожность; и ночью, тайно посещая лагерь, Сидир слышал, что они говорят о доме…
«Зачем же я тогда торчу здесь?
Все, конец. Поеду к Ягуарам, раз там появилась возможность встретиться с большим числом рогавиков и узнать кое-что полезное. А оттуда сразу обратно в Фульд.
Но если Дония среди них…»
Нет! Сидир хлопнул кулаком о ладонь, повернулся на каблуках и тихо вышел из комнаты. Через час он был уже в пути.
Ехали они скоро, ибо вдоль Жеребячьей реки вела на запад хорошая, широкая, утоптанная тропа, а рядом тянулись глубокие колеи, пробитые за долгие века колесами телег, — это была Дорога Ложных Солнц, главный торговый тракт через эту страну, сдерживающую рост Империи. Гонец легко нашел дорогу при свете звезд. Он как будто совсем не устал, и конвоиры тоже скакали резво. Ожидаемый честный бой вместо западни или нападения из засады вдохновлял их. И утро тоже. Легкие облачка плыли по ослепительно высокому небу, в котором пели жаворонки. Вода сверкала, по берегам стоял густой тростник, сабельным блеском вспыхивали, выпрыгивая из реки, рыбы. Земля зеленела — трава и деревья, пригретые солнцем, струили свой аромат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29