– Он хорошо платит.
Персиваль рассмеялся.
– А ты у нас такая бедная, что не могла ему отказать!
– Нет, не могла. Я найду прекрасное применение его деньгам.
– Вот уж не думал, что ты такая меркантильная. – Он вздохнул. – Это лишний раз показывает, как сильно человек может ошибаться.
Френсис засмеялась.
– Ты, Перси, знаешь меня лучше всех, так что тебе известно: деньги как таковые меня не интересуют.
– А ты слыхала, что говорят: будто его светлость приехал, чтобы присмотреть себе новую жену.
– Да?
– И вот я себя спрашиваю: уедет ли он неженатым?
– А я тут при чем?
– Он богат, как Крез, если деньги тебе все-таки небезразличны. Говорят, его брак никак нельзя было назвать благополучным, причем все обвиняют его. Он слишком категоричен и высокомерен, чтобы какая-то женщина рядом с ним могла быть счастлива; единственное, что заставляет дам закрывать глаза на его недостатки, – это его богатство.
– Перси, да ты как будто ревнуешь.
– Ничуть. Но не говори потом, что я тебя не предупреждал.
Дальнейший путь до Коррингам-хауса они проделали в молчании и подъехали к дому как раз в тот момент, когда на подъездную аллею сворачивал фаэтон, в котором сидели герцог и его дочь. Это становится уже традицией – встречаться у входа, подумала Френсис. На будущее надо запомнить, что герцог пунктуален, и больше не опаздывать. Они придержали коней, сэр Персиваль спрыгнул на землю и помог Френсис сойти с седла.
Глядя на Френсис, застывшую перед дверью, Маркус отметил, что она выглядит замечательно в своей зеленой бархатной амазонке, туго обтягивавшей талию, и причудливой шляпке, которая походила на мужской цилиндр, но была украшена развевающимся пером и вуалью, придававшей ей женственный вид. Он соскочил с фаэтона и поклонился.
– Миледи.
Она склонила голову, ее позу можно было назвать надменной, если б не улыбка.
– Ваша светлость, это я опоздала или вы приехали слишком рано?
– Я пунктуален, миледи. Говорят, точность – вежливость королей, а почему я должен быть менее вежливым, чем король?
– Я запомню это, милорд. Прошу вас, входите. Сэр Персиваль повернулся к герцогу.
– Доброго дня, Лоскоу. Леди Лавиния. – Он вскочил в седло и пустил коня в направлении Брук-стрит.
– Я не надолго, – обратился Маркус к конюху, который подошел, чтобы увести лошадей. – Просто присмотри за ними пока.
Френсис ввела гостей в холл, а затем проводила до мастерской. Оставив их там, она пошла переодеться.
Вернулась она минут через пять, не больше. Лавиния смотрела в окно, а герцог ходил по мастерской, сжав руки за спиной, и рассматривал картины на стене.
– Вот эти мне нравятся, – сказал он. – Они намного лучше смешного портрета леди Уиллоуби.
– Благодарю вас. Я писала их для собственного удовольствия.
– Но зачем вы их прячете, пусть бы и другие получили удовольствие.
– Я не прячу, – ответила Френсис, думая о его собственных портретах, написанных семнадцать лет назад. Хорошо, что она поставила их лицом к стене. Ему лучше не знать, что она их сохранила. – Все, кто приходит сюда, видят эти картины.
– Но вы их не выставляли?
– Нет, они не модные.
– Согласен. Слишком много реализма, слишком смелые мазки, но, по моему скромному мнению, картины выполнены прекрасно. Я уверен, нашлась бы просвещенная публика, которая оценила бы их по достоинству.
Френсис засмеялась.
– Думаете, кто-то пожелал бы повесить у себя в гостиной изображение затравленной лисицы?
– Ну, может, и нет. Но скажите, зачем вы это изобразили?
– Меня потрясла жестокость. Лавиния отвернулась от окна.
– Значит, вы тоже так думаете, миледи? Я ненавижу охоту. Папа уговорил меня поехать с ним прошлой осенью, скакать на лошади мне понравилось, но когда собаки затравили лису, это был кошмар. Охотники срезали с нее клок шерсти и провели ею мне по лицу. Мне никогда не было так плохо. Больше ни за что не поеду. – Это была самая длинная речь Лавинии.
– Я же тебе говорил, – улыбнулся герцог, – это было, так сказать, крещение кровью. Больше такое не повторится.
– Как будто лисицам от этого станет легче, – парировала Лавиния. – Это просто нужно запретить. Я вот что тебе скажу: когда выйду замуж, я не позволю своему мужу охотиться.
Отец ухмыльнулся.
– Уж не думаешь ли ты, что сможешь приказывать своему мужу? Да, Винни, тебе многому еще предстоит поучиться.
– Я потребую, чтобы это записали в брачном контракте, иначе свадьбе не бывать.
Герцог громко расхохотался, а Френсис, заметив, что девушка покраснела от гнева, решила вмешаться.
– Я вижу, леди Лавиния, вы очень любите животных.
– Люблю. У меня в Лоскоу-Корт есть целый зверинец, только я не могла привезти их с собой. За ними ухаживает пока ученик конюха Том.
– А вы пробовали их рисовать?
– Нет. И зачем? В зверинце их можно увидеть и потрогать.
– Интересный вопрос.
– Какой?
– Зачем изображать что-то на бумаге или на холсте. Или, к примеру, в гипсе, в бронзе. Может, поговорим об этом? А я тем временем буду делать предварительные наброски к вашему портрету.
– Я бы лучше побыла на свежем воздухе.
– Тогда пойдемте в сад. – Френсис взяла пару альбомов и несколько угольных карандашей, затем повернулась к Маркусу. – Вы, милорд, вполне можете оставить леди Лавинию на мое попечение. Я уверена, вас ждут в другом месте.
Френсис фактически выпроваживала его, стараясь делать это не слишком грубо.
Маркус с улыбкой поднялся на ноги.
– Я вернусь за ней через час.
Втроем они вышли в холл, он взял свою шляпу, наказал дочери вести себя как следует и удалился.
– Ну зачем он это говорит?! – с обидой произнесла Лавиния. – Я же не ребенок! Кто-то может подумать, что я собираюсь перевернуть здесь все вверх дном.
– Ох, надеюсь, не собираетесь! – со смехом сказала Френсис. – Я только-только привела все в божеский вид.
Лавиния набычилась, но, поняв, что Френсис шутит, заулыбалась. От улыбки глаза у девушки вспыхнули, точь-в-точь как у отца, и Френсис стало жаль, что она улыбается так редко. Из нее вырастет женщина редкого очарования, но с ней надо поработать. Уж не это ли имел в виду Маркус, говоря, что ее нужно “обтесать”? Кстати, почему она до сих пор называет герцога про себя Маркусом? Их близкие отношения остались в далеком прошлом, так не лучше ли даже про себя называть Маркуса “его светлостью” или “герцогом”?
– Пойдемте, – бросила Френсис. Они миновали резную дубовую лестницу и вошли в оранжерею. Здесь было душно и влажно, тяжело пахло тропическими растениями. Они быстро прошли через оранжерею и вышли в сад, с удовольствием вдыхая сухой, свежий воздух.
– Где сядем, в беседке или у пруда? Лавиния пожала плечами.
– Мне все равно. Вот на лошадь я бы села с удовольствием.
Френсис засмеялась.
– Знаете, я тоже.
– Тогда зачем все это? – Девушка показала на альбомы и карандаши.
– Потому что мы не можем все время делать то, что нам хочется. У нас у всех, даже у вас, есть обязанности, обязательства, называйте их как хотите, которые требуют первостепенного внимания, и только потом можно подумать об удовольствиях. Ваш отец платит мне, чтобы я научила вас рисовать, так что я прежде всего должна сосредоточиться на этом. Ну, давайте начнем. – Френсис осмотрелась и показала рукой на стоявшую в конце тропы увитую растениями беседку. – Вы можете мне ее нарисовать?
– Попробую. – Лавиния с тяжелым вздохом взяла у Френсис альбом и карандаш и присела на скамью у пруда. Несколько небрежно проведенных линий, прямых и извилистых, – и показался контур беседки. На лице Лавинии была написана откровенная скука, но линии и перспектива были почти верны. – Вот, – сказала она, протягивая альбом. – Ваша беседка, миледи.
Френсис едва удержалась, чтобы не выругаться.
– Вы, наверное, хотели доказать мне свою бездарность, чтобы я сказала вашему отцу, что заниматься с вами не имеет никакого смысла? Правильно я поняла, Лавиния?
Девушка тяжко вздохнула.
– Нет, он же вам платит.
– Да, платит, но это не единственная причина, почему мы все-таки будем с вами заниматься, – сказала Френсис с наигранным добродушием. На самом деле ей ужасно хотелось дать нерадивой ученице хорошего шлепка. – Не знаю, понравится вам или нет, но я не согласна с вашей гувернанткой – вы совсем не безнадежны, во всяком случае, если речь идет о рисовании.
– Я ж ее накорябала кое-как.
– Ну так нарисуйте как следует. А я пока набросаю ваш портрет.
Лавиния неохотно принялась за рисование, вид у нее был мрачный, Френсис быстро набросала ее гримасу в своем альбоме. Потом перевернула страницу.
– Послушайте, леди Лавиния, вы можете улыбнуться, подумать о чем-то приятном?
– О чем?
– Ну, например, представьте, что вы играете со своим кроликом.
– Откуда вы знаете, что у меня есть кролик?
– Ну какой зверинец без кролика? Лавиния засмеялась, и Френсис стала быстро рисовать, стараясь ухватить веселое выражение ее лица, но не прошло и минуты, как девушка снова нахмурилась. Какое-то время обе работали молча, потом Лавиния отложила альбом и стала рассеянно оглядывать сад.
– Я не ухвачу ваши черты, если вы будете вертеться.
– Ну и что? Какое это имеет значение? Рисуйте так, чтобы понравилось моему отцу. Скромную симпатичную девицу с пустыми глазами и изящно сложенными ручками. Разве не этим вы занимаетесь? Кто платит, тот и заказывает музыку, а вы всего лишь исполняете.
Френсис оторопела. Ее поразила не только прямота девушки, но и ее проницательность. Она окончательно пала духом, когда вдруг заметила неслышно подошедшего Маркуса. Тот стоял, прислонившись к дереву, и наблюдал за ними. Неизвестно, сколько времени. Френсис захлопнула альбом и встала.
– Думаю, на сегодня достаточно. Ваш отец приехал за вами.
– Продолжайте, не обращайте на меня внимания. – Маркус подошел ближе. – Я посижу посмотрю, как вы работаете.
– Мы просто знакомились, – сказала Френсис. – А путного почти ничего не сделали.
Маркус взял альбом Лавинии и перелистнул.
– Да уж вижу, – проворчал он. – Шестилетний ребенок нарисовал бы это за три минуты.
Френсис улыбнулась.
– Шестнадцатилетнему хватило одной.
– Лавиния… – начал он.
– Ох, я знаю, что вы собираетесь сказать, – перебила его дочь. – Что это не то, за что вы платите леди Коррингам.
Френсис взяла у Маркуса альбом.
– Ваша светлость, у вашей дочери врожденные способности, которые следует поощрять. Но если вы будете бранить ее за то, что она сделала по моему требованию, то это вряд ли внушит ей желание заниматься.
– Вы требовали, чтобы она нацарапала вот эту ерунду?
– Я попросила ее нарисовать беседку, она нарисовала. Ну а если воображение унесло ее дальше и она добавила кролика, так ведь я тоже пририсовываю то, что подсказывает мне воображение.
Он усмехнулся.
– Я слышал, что она говорила. Это была непозволительная дерзость с ее стороны, и я приношу свои извинения.
– Не стоит, сэр. Если леди Лавиния решит, что надо извиниться, она сделает это сама. Возможно, я сама должна попросить у нее извинения за излишнюю снисходительность.
– Глупости! Ей не на пользу ваше намерение оправдывать ее выкрутасы.
– Позвольте мне, милорд, самой судить об этом. Но если вы не хотите, чтобы мы продолжали уроки с вашей дочерью, то так и скажите. Я не обижусь.
– Да нет же, конечно, хочу.
– Ну, тогда я жду ее в следующий четверг, если вам это подходит.
– Вполне.
Френсис начала собирать свои рисовальные принадлежности. Маркус хотел взять их у нее, и альбомы упали на землю. Оба одновременно присели, чтобы их поднять, руки соприкоснулись, и между ними словно пробежал ток. Френсис охватила дрожь. Она приподняла голову и встретилась с ним глазами. У него было странное выражение лица, он словно хотел что-то сказать ей. Загипнотизированная, Френсис смотрела в янтарные глаза и не могла отвести взгляд.
Это продолжалось всего несколько мгновений, но они показались ей вечностью. Маркус встал и протянул ей руку, помогая выпрямиться.
– Миледи. – Его голос звучал совершенно обыденно.
– Благодарю вас, ваша светлость, – пробормотала Френсис и пошла к дому.
Через пять минут они ушли. Френсис чувствовала себя совершенно опустошенной. Вот уж чего она никак не ожидала, так это что его близость так подействует на нее. А ведь ей предстоит встречаться с ним всякий раз, когда он будет привозить дочь. К тому же им придется сталкиваться в свете. Не может же она сидеть дома, друзья станут расспрашивать, что случилось. Да и почему она должна сидеть взаперти? Надо просто держать себя в руках и хранить равнодушный вид. Что она и намерена делать.
Глава третья
Самообладание понадобилось Френсис раньше, чем ей казалось. При ее активном участии готовился бал в пользу сиротского приюта, и герцогу Лоскоу было направлено приглашение. Женский комитет постарался организовать бал на самом высоком уровне, чтобы не стыдно было призвать к участию в нем и высшее общество. Ну а герцог сделал щедрое пожертвование на приют, так что не пригласить его было просто неприлично.
Горячие споры разгорелись вокруг вопроса, где проводить бал. Гостиницу с достаточно просторными помещениями найти было нелегко, да и вряд ли владелец согласился бы отказать своим постоянным клиентам, чтобы освободить помещения для бала.
– Мне кажется, лучше всего подходит Коррингам-хаус, – сказала Френсис.
Она уже давно не устраивала ничего столь грандиозного; обычно приглашала нескольких гостей на скромный ужин, после которого время проходило за музицированием да игрой в вист. Тем увлекательнее это показалось Френсис.
И вот настал заветный субботний вечер. Дело было в мае, когда Лондон только начинал свой летний сезон. Коррингам-хаус сиял огнями. Весь день специально нанятые слуги чистили и натирали бальный зал, расставляли столы и стулья, тарелки и бокалы. В столовой поставили длинный общий стол и множество маленьких столиков для любителей тесной компании. В пышущей жаром кухне царило настоящее столпотворение, суетились, поминутно сталкиваясь и ругаясь, десятки поставщиков провизии, поваров, учеников и прочих. К вечеру помещения украсили цветами и прибыли музыканты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22