– И я его никогда не слышал, – сказал юноша. – Но по пути домой понял, что не найду покоя, пока не узнаю, что такое или кто такой этот Пан Ку.– К чему тебе знать об этом? – спросила тетушка. – Это может быть кто угодно… или что угодно. «Он умереть не может, но и не создан жить». Это похоже на ветки крепкого как камень дерева, которые люди иногда находят. Пан Ку, должно быть, имя человека, который их увидел, или селения, где их впервые нашли. А может, тот, кто сочинил эти стихи, хотел сказать, что Тьен старше, чем эти окаменевшие ветви.– Ты всегда отличалась необычайной сообразительностью, – улыбнулся Кун Лао, – но у моей истории есть продолжение. Каждое утро я встречаюсь с девушкой-птичницей по имени Ли. Мы часто сидим с ней и беседуем на разные темы.Лицо Чен просияло.– Ли тобой интересуется?– Наш интерес взаимный, – сказал Кун Лао с нетерпением в голосе, – но дело не в этом. Сегодня утром, прочитав эти стихи, я решил показать их ей. Но она их не увидела.– Как это?– Ткань, на которой они были написаны, казалась ей пустой. Она решила, что я просто хочу над ней подшутить, поэтому мы обратились к доктору Чоу, который проходил мимо, возвращаясь домой от больного. Он тоже увидел лишь чистый лоскуток ткани и стал горячо доказывать, что на нем нет ни одного иероглифа.– Ни для кого не секрет, что доктор Чоу любит пропустить стаканчик-другой рисового вина, но ведь с тобой два человека не согласились.– Нет, вином от него не пахло, – заметил Кун Лао, – но не в этом суть. Я не мог сам придумать это стихотворение. Оно было там написано.Чен ненадолго задумалась, потом направилась к двери.– Проводи меня до площади. Я сама хочу взглянуть на эту ткань.– Тебе вовсе незачем туда ходить, – сказал юноша. – Ты ее уже видела.Женщина застыла на месте и удивленно взглянула на племянника. Тот снова показал ей свою косу.– Эта ленточка? – спросила она и коснулась рукой скатанной полоски материи, державшей волосы. Потом развязала ее, разгладила и внимательно оглядела кусочек ткани с обеих сторон. – Ли и доктор Чоу правы, – медленно произнесла тетушка. – Здесь ничего не написано.– Да нет же, – продолжал свое Кун Лао, приглаживая рукой густые распущенные волосы, ниспадавшие на плечи, – и мне надо выяснить, что это значит… и почему только я вижу эту надпись.Мягким жестом он взял кусочек ткани из рук тетушки, снова скатал его и завязал им волосы. Чен печально взглянула на племянника.– Если ты уйдешь, – произнесла она, – я никогда тебя больше не увижу.– Да не переживай ты за меня, матушка, еще увидимся, и не раз, – сказал он, назвав Чен самым уважительным именем, какое пришло ему на ум, чтобы выразить свое глубочайшее к ней почтение. – Я вернусь до исхода месяца.– Тебя очень будет недоставать твоему брату.– Мой братишка, – улыбнулся Кун Лао, – даже не заметит, что меня нет. Он будет слишком занят строительством бамбуковых мостов через ручьи и овраги.– Her. Когда он вернется с Желтой реки и узнает, что ты ушел, очень опечалится.– Но скоро утешится, когда придет время прокладывать канал в Ганьчжоу.Гладя натруженными пальцами щеки и подбородок племянника, Чен плакала.– Мальчик мой, зачем тебе знаться с богами? Или тебе мало твоей человеческой сущности? Пойди в поле на закате, ляг на спину и смотри, как садится солнце. Ухаживай за Ли, читай, смотри, как пробиваются новые побеги… Ты ведь любишь рисовать…Кун Лао подошел к тетушке совсем близко.– Мне хочется знать, как движется солнце и почему, а не любоваться закатом. А что касается всего остального, так любовь проходит и растения увядают. Краска картин тускнеет, а сами они стареют. Единственное, чем стоит владеть, это знания, и именно к этому надо стремиться.Юноша повернулся, подошел к двери, снял с деревянной вешалки синюю накидку и надел ее поверх той, которая уже была на нем. Она оказалась короче первой и доставала ему лишь до колен. Ее украшали вышитые зеленым и синим шелком драконы и вьющиеся буроватые виноградные лозы, а сзади свисал красный капюшон.Избегая смотреть тетушке в глаза, Кун Лао поцеловал ее в лоб и распрощался. Потом повернулся и резко распахнул бамбуковую дверь. Она послушно прокрутилась на старых кожаных петлях, и молодой человек вышел на яркий солнечный свет.– Ты не прав, – крикнула ему вдогонку Чен, утирая катившиеся по щекам слезы. – Твой отец мертв вот уже два года, а я люблю его так же сильно, как живого. Любовь не умирает… искусство возвышает… и растения каждый год бросают в землю семена, чтобы возродиться вновь. Ты увидишь, сынок, что я права.Кун Лао оглянулся и послал ей прощальную улыбку.– Это ведь тоже знание, тетушка Чен. Так или иначе, обратно я вернусь, зная больше, чем теперь.– Если вернешься, – печально промолвила Чен.Женщина вошла в дом и затворила за собой дверь. Она не могла смотреть в спину уходящему Кун Лао – ее душили слезы. Юноша остановился в разбитом у домика саду перед персиковым деревом, сорвал несколько плодов и положил их в глубокие карманы накидки, потом пошел в сторону моря, жалея о том, что так сильно расстроил тетушку. Единственным утешением ему служила мысль, что отец его – будь он жив – мог бы гордиться решением сына.Кун Лао не заметил, что из-за храма Ордена Света за ним пристально следила пара глаз, таких ясных, лучистых карих глаз, что они казались золотистыми… Глава 2 Сами себя эти люди называли чжунхуа – срединный народ; другим же страна их была известна как Китай. Это название пошло от императоров династии Цинь, которым в 221 году до нашей эры удалось объединить под своей властью всех жителей империи. Эту цель преследовали правители всех предыдущих династий – и династии Чжоу, правившей около 1000 года до нашей эры, и династии Шан-Инь, властвовавшей еще раньше.Вскоре после объединения Китая при династии Цинь власть в стране перешла к династии Хань, к правителям которой Кун Лао особого уважения не испытывал. Действительно, они решили оградить свое государство от остального мира и тем самым свели на нет многочисленные успехи, достигнутые при правлении династии Цинь. «Китай настолько велик, – говорили правители Хань и их приближенные, – так богат и людей в нем так много, что ему никто больше не нужен». «Глупцы», – сказал про себя Кун Лао. Теперь, когда он шел на восток, в глубь материка по равнине, пересеченной полосой желтого песка, отмечавшей русло давно пересохшей реки, то воочию убеждался, насколько разнообразна и необъятна его страна. Ему доводилось читать о покрытых снегом и льдом землях и странных обитателях гор Тибета, своими глазами он видел зловонно-удушливые болота на побережье Китайского моря. Когда Кун Лао был еще совсем мальчиком, его родителям пришлось переехать в Чжужун. Они тогда попутешествовали по Сычуани, где течет Янцзы, мимо отрогов высоких гор. Там он издали видел и священную гору Ифукубе. Юноша вспомнил странных и восхитительных обитателей тех мест – длиннохвостых фазанов, антилоп, похожих на коз, плосконосых обезьян, гигантских черно-белых медведей, поедавших ростки бамбука в Облачном Лесу.Кун Лао еще тогда задался вопросом, почему все эти прекрасные звери жили только там, почему их могли иметь подле себя только боги. Когда он поделился этой мыслью с отцом, тот ему ответил:– Да потому, сынок, что они – боги. Они ведь и создали этих животных себе на забаву.Но такой ответ уже тогда его не удовлетворял.Почему боги настолько эгоистичны? Почему бы им не воодушевить и не обогатить знанием свои творения, которых они уже наделили душой и разумом?Кун Лао научился делать краски, смешивая масла и минералы, и стал рисовать зверей и богов… Однажды он даже осмелился изобразить лик самого Тьена, но потом тут же уничтожил картину. Если бы ее увидел кто-то из посторонних, их семью изгнали бы из деревни. Им и так повезло, что они приехали туда вскоре после того, как бездетным скончался старый водонос; Кун Лао занял его место, потому что не хотел, чтобы отец тратил на него и без того скудные средства.Уже тогда он знал, что отец часто размышлял о богах. Бывало, ночами он выходил из хижины и, попыхивая трубкой, глядел на звезды. А как-то раз Кун Лао даже видел, как отец простер руки к луне, и услышал его слова:– Почему мы не можем достичь тебя… обнять тебя? Почему даже птицы до тебя не долетают? Почему ты одна-одинешенька и нет в небесах других лун? Или ты просто звезда и решила приблизиться к нам, чтобы светить во тьме ночи? Изредка старший Лао встречался с одним бродягой, облаченным в ветхие, черные монашеские одежды, из сукна с кожаными заплатами. Кун Лао никогда не видел его лица и не слышал голоса, но частенько наблюдал из оконца хижины, как двое мужчин покуривали в ночи. Если на деревьях висели сочные плоды или созревали на грядках овощи, – старший Лао всегда угощал ими незнакомца. Кун Лао не знал, о чем толковали мужчины, и никогда об этом у отца не спрашивал: если бы тот захотел, он сам бы рассказал ему об этом.Юноша никогда не говорил тетушке о своих подозрениях в отношении того, откуда у его отца взялась навязчивая идея овладеть тайной пороха. Как-то раз Кун Лао, еще совсем маленький, заметил рисунок отца, который тот спрятал в складках накидки. На нем были изображены камни, лодки и домашняя утварь, летевшие к небесам на огненном шаре.Старший Лао сам хотел туда вознестись. Ему надо было найти и подчинить себе такую силу, которая позволила бы человеку свободно парить над землей.«Ты шел своим путем, – подумал юноша по дороге к далеким, грезившимся ему отрогам горы Ифукубе. – Я же избрал себе собственный путь».Когда солнце зашло за горизонт и день сменился ночью, уставший Кун Лао не захотел останавливаться, стремясь поскорее достичь цели путешествия. Наткнувшись на толстую ветку, лежавшую на земле около высохшего одинокого дерева, он обломал с нее носком сандалии сучья и, превратив ее в посох, продолжал идти вперед, на запад, где еще были видны отсветы вечерней зари.Юноша шел своей дорогой, а за ним неотступно следили те самые лучисто-золотистые глаза, только теперь они смотрели ему не в спину, а в лицо из-за утеса, до которого Кун Лао еще предстояло пройти немалый путь. Глава 3 В четвертую ночь путешествия на юношу обрушился страшный ливень. Застигнутый непогодой, Кун Лао остановился около скользкой от воды скалы. Вещи свои он положил на мокрый мшистый камень и, защищая рукой глаза, огляделся в надежде отыскать неподалеку какой-нибудь навес, дерево или валун, где бы можно было укрыться от дождя.Но на грязной тропе, проходившей вдоль нижних отрогов гор, не было того, что он искал. Слева от юноши шла сплошная скалистая стена, а справа высился поросший кустарником горный склон. Еды у него совсем не осталось. В первый день пути его пищей были персики и несколько извивавшихся гусениц; во второй ему удалось поймать и приготовить себе фазана, такого облезлого и старого, что, казалось, он был даже благодарен Кун Лао за то, что тот свернул ему шею. На третий и четвертый день юноша съел лишь несколько ягод. Силы его были на исходе. Он страшно хотел есть, но не мог понять, что его больше беспокоило – пустой желудок, постоянно взывавший к его совести и состраданию недовольным урчанием, или кружившаяся голова, которая все чаще отказывалась ему повиноваться.Он вздохнул и отжал длинную черную косу.«Если б дело было только в голоде», – сказал про себя Кун Лао, пытаясь сосредоточить внимание на том, что его окружало. Он весь продрог, потому что шерстяная накидка промокла под дождем до нитки, от долгого подъема в гору ныла спина. И хотя юноша свято чтил традицию, предписывавшую каждый день в течение трех лет поминать отца, он все же отчетливо понимал, что если опуститься сейчас на колени для молитвы, то сил подняться у него уже не будет. Попросив у старшего Лао прощения, молодой человек оперся об утес и, невзирая на хлеставший как из ведра дождь и стрелы молний, разрезавшие небо, сказал несколько слов в память о покойном отце:– Великий мыслитель и алхимик Гэ Хун писал: «Человек, на долю которого не выпало ни одного несчастья, подобен зверям и птицам, мимо которых проходят охотники, не обращая на них никакого внимания, или на траву и деревья, уцелевшие при пожаре». Ты, отец, был не самым удачливым из людей, и все же тебе повезло больше, чем многим, потому что у тебя был пытливый разум и ищущая душа. Я всегда буду любить и уважать тебя.Поклонившись на север, в сторону той деревушки под Шеньяном, где родился его отец, Кун Лао постоял какое-то время в молчании, потом поднял свои нехитрые пожитки и решил продолжить тяжкий путь.«А разве у меня есть выбор?» – подумал он. Мосты в прошлое уже сожжены, и надеяться можно было только на то, что впереди: если до пещер монахов он и не доберется, то, возможно, набредет на какую-нибудь пищу, другого путника, чью-то хижину или реку. Фляжку свою он сможет наполнить из чистого горного ручья, а если повезет с рекой, то поймает в ней рыбу, вместо снастей используя накидку – мокрее от этого она, конечно, не станет.Юноша снова двинулся вперед, следя за дорогой при вспышках молний, осторожно ступая по грязи, хлюпавшей под ногами, и нащупывая во тьме посохом землю. Он не знал, сколько так прошел и высоко ли в горы забрался, когда внезапная яркая вспышка молнии озарила все вокруг, и в ее неровном свете Кун Лао увидел, что на возвышавшемся прямо перед ним крутом утесе стоит человек.А может, то был вовсе и не человек?Юноша остановился. В мгновенном отблеске света молнии ему почудилось, что фигура была очень высока – на голову выше самого рослого мужчины, с которым ему доводилось встречаться. И глаза лучились золотистым светом из-под полей конической соломенной шляпы.Вновь блеснула молния, теперь ему удалось разглядеть незнакомца получше. Руки его спокойно свисали вдоль тела, голова была чуть приподнята, спину он держал прямо, гордо расправив плечи. Да, внешность явно выдавала в нем человека знатного происхождения… или бога. Свободно спадавшие вниз складки его светящейся белой туники чуть колыхались, будто обдуваемые нежным ветерком, как и концы длинного синего пояса, которым туника была стянута в талии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25