Несколько женщин стоят у цоколя памятника. Прикрыв шарфами плечи, выставив из-под коротких юбок ноги, с сумочками в руках и сигаретами во рту, они смотрят на силуэты проходящих мужчин, на проезжающие автомобили.Запись: Они ждут своих покровителей… Ждут давно.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Из газет: Театр «Олд-вик» будет закрыт! Владелец дома, в котором много лет работает старейший в Англии театр, хранитель лучших традиций, заявил, что в скором времени он собирается снести старое здание и на его месте построить гостиницу. Нельзя не согласиться с тем, что гостиница будет более выгодным предприятием. Но что станет с театром? Актеры готовят обращение с просьбой о пожертвовании средств. Вряд ли они соберут достаточно денег, чтобы выкупить дом.ДОКТОР АДАМС ТРЕБУЕТ НОВОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ! Обвиняемый доказывает свою невиновность, опровергая улики. К делу привлечены новые свидетели как со стороны обвиняемого, так и со стороны родственников умерших. Доктор Адамс находится под домашним арестом.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .В парламентеСегодня министр финансов сообщит об экономическом положении страны. Он объявит об утечке золота в последнее время и о некоторых мерах, предпринимаемых правительством, чтобы остановить эту утечку. Есть опасение, что экономическое положение не удастся выправить без решительных действий. Надо сократить импорт! Все сходятся во мнении: «Мы все еще получаем на завтрак „плоды Египта“, плоды суэцкой катастрофы».. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .ЯДЕРНЫЕ БОМБЫ НАД ГОЛОВОЙ!Как заявил генерал Пауэр, значительная часть самолетов особого типа военно-воздушных сил Соединенных Штатов Америки, базирующихся на иностранных аэродромах, постоянно патрулирует в воздухе. Самолеты на борту имеют атомные бомбы. Глава одиннадцатая У большого концертного зала Лондона «Альберт-холла» еще не зажигались огни. Концерт начнется часа через два, и в многочисленные входы огромного круглого здания потекут зрители, сумевшие приобрести билеты на такое редкое зрелище, как советский ансамбль.У кассы целый день толпится молодежь в надежде, что, может быть, в самый последний момент решат продать несколько входных, без места, билетов.В последний момент толпа у кассы станет еще больше. Боковые площадки займут плотные шеренги автомобилей, и несколько полисменов выйдут к фасаду, стараясь быстрее и точнее рассортировать толпящихся у главного подъезда зрителей.Так будет часа через два, а пока вокруг «Альберт-холла» относительно тихо и пусто. Несколько автомобилей свободно стоят на левой площадке, невдалеке от служебного входа.– Раз, два, три, четыре пять, – просчитал Данила Матвеевич, стоя с Янкой на другой стороне улицы, возле памятника принцу Альберту.– Пять машин русских, вон те, видишь?– Вижу, – шепотом ответил Ян.– Зайдешь сначала в подъезд служебного входа и оттуда, бодренько, не прячась, будто тебе поручено это, прямо к машинам. Понял?Данила Матвеевич объяснял спокойно, тихо, словно говорил об обычном, а Ян старался сдержать волнение и невольно оглядывался. Ему казалось, что каждый проходящий англичанин и есть тот самый тайный полицейский, который следит за советскими артистами.– Не вертись, – приказал Данила Матвеевич, – работай спокойно. Вот тебе газеты. Видишь – «Правда», «Комсомольская правда», «Известия». Помногу в одну машину не суй. Надо, чтобы хватило. Этот ключик держи, любую дверцу откроет. Ясно! Иди.Если бы кто-нибудь, кроме Данилы Матвеевича, со стороны наблюдал за Яном, скорее всего поведение паренька вызвало бы у него подозрение. До того неумело старался он скрыть свое волнение. Но следил за ним только пославший его, и следил почти равнодушно, зная, что серьезной опасности быть не должно. Он видел, как мальчик зашел в служебный подъезд, как выглянул оттуда, осмотрелся и быстро, немного слишком быстро, подошел почему-то не к ближней, а к самой дальней машине. Боковое стекло у машины было опущено, Ян просунул и бросил на сиденье несколько газет. Потом он открыл дверцу второй машины и едва успел положить газеты, как услышал громкие голоса людей, выходящих из служебного подъезда. Ян отбежал в сторону, в тень больших деревьев, растущих в маленьком переулке. Его никто не заметил. Пока все шло хорошо. Трое мужчин громко и озабоченно, по-русски, о чем-то спорили. Сели в крайнюю машину, в первую, куда Ян положил газеты. Автомобиль развернулся, описал полукруг как раз возле дерева, за которым стоял Ян. Он успел заметить, что сидевший рядом с шофером взял газеты и стал читать. Ян улыбнулся. Знали бы эти русские товарищи, кто устроил им столь приятный сюрприз? Хорошо помня, какой ценой добывались свежие советские газеты в немецком лагере, Ян радовался, что сумел так ловко и так легко обойти запрет английской полиции.Успех ободрил его. Не оглядываясь, он подошел к следующей машине, дверца была замкнута. Ян не сразу вспомнил о ключе, а когда вспомнил, то сразу не мог воткнуть его в замочную скважину. Он торопился, газеты выскользнули из-под куртки. Ян уже открыл дверцу машины, нагнулся собрать газеты и тут увидел совсем близко шагнувшие к нему ноги в крепких, черных ботинках.Ян поднял голову. Перед ним стоял, заложив за спину руки, полисмен в черной каске с лакированным ремешком на подбородке.
В полицейском участке пахло дезинфекцией и табаком. Комната, перегороженная, как стеной, поставленными один на другой выдвижными ящиками, вероятно, была проходной. Через нее то и дело сновали полисмены с папками и бумагами, в мундирах и без мундиров, в рубахах и темных галстуках. Почти каждый задерживался возле стола, на котором лежали отнятые у Яна русские газеты и ключ, «открывающий любую дверцу».Ян сидел на массивном дубовом табурете против рослого молодого инспектора, вертящего в руках карандаш. Пристально глядя на Яна, инспектор пытался добиться хоть какого-либо объяснения, которое можно было бы записать в протокол. Но Ян молчал или с трудом произносил два-три знакомых ему английских слова. Инспектор терял терпение. Он поднял телефонную трубку и попросил о чем-то.Скоро появилась немолодая женщина в полицейской форме, взяла газеты и, унося, взглянула на них.– О! Русские… – произнесла женщина, метнув на Яна неласковым глазом.Потом Яна повели в другую комнату, обставленную хорошей полированной мебелью. Толстяк, в расстегнутом мундире, добродушно улыбаясь, отдал Яну газеты и, говоря что-то по-английски, показал ключ.– Ол райт, – сказала женщина, переводя слова толстяка. – Надо будь осторожен… ключ нельзя…В ее голосе и взгляде сквозило презрение, даже некоторое отвращение. Она распахнула дверь и процедила сквозь зубы:– Пошель вон.Первое чувство, возникшее у Яна, безболезненно покинувшего полицейский участок, было не радость, а досада, почти оскорбление. Его не посадили в тюрьму, не били, даже не составили протокол, а просто выгнали, как самого ничтожного бродягу. Больше всего ему не хотелось сейчас встретить Данилу Матвеевича.– Ничтожество, такого пустяка не смог сделать…Но Данилы Матвеевича не было ни возле полиции, ни возле памятника принцу Альберту. Это принесло некоторое облегчение. Не торопясь идти домой, Ян выбрал в боковой аллее парка самую дальнюю скамейку и, решив посидеть, подумать, развернул оставшиеся у него газеты.«Правда». Знакомый заголовок с орденом Ленина. Обычное заглавие передовой: «К новым успехам!» И вдруг… Ян резко нагнулся к газете, будто глаза его не могли различить букв. Что это? Быть может, цитата из какой-то старой фашистской листовки? Нет, слова стоят без кавычек.«У коммунистов есть только одна задача – погубить мировую цивилизацию! Истинно русские люди, объединившись в „Национально-трудовой союз“, уже добились не малого в борьбе с большевиками. К новым успехам призывает нас Бог и долг перед матушкой-родиной!..»Дрожащими руками Ян поворачивал газету. Он впивался глазами в одну, другую статью с такими привычными заголовками: «На колхозных полях», «Новостройки коммунизма», «В рабочей семье».Он посмотрел другие газеты. «Комсомольская правда», «Известия», их форма, шрифт, рисунки – все так, как помнится с детства.Но что за странные подписи под фотографиями, какие неправдоподобные карикатуры… Даже человеку, давно оторванному от дома, трудно поверить, что такое может происходить на его родине… Надо спросить Данилу Матвеевича… Нет! Лоб Яна покрылся холодной испариной. Нечего спрашивать. Можно было догадаться с самого начала. Так вот какие «свежие газеты» подбрасывают «советским браточкам». Боже мой, теперь это все как в тумане, но ведь всего час назад… Люди, говорящие по-русски, сели в автомобиль… взяли газеты… Бежать, предупредить, но как?.. Надо найти Данилу Матвеевича. Потребовать объяснений. Кричать! Драться! Может быть, убить этого ненавистного теперь человека. Задушить своими руками…Ян невольно взглянул на руки, державшие газеты. Руки были малы, худы, в синих прожилках. Газеты дрожали и выскальзывали из одеревеневших пальцев. Проходивший мимо мужчина, с зонтиком на левом локте, с удивлением посмотрел на Яна и, подняв упавшую газету, подал ее.– Плииз!..Ян тупо глядел ему вслед. Он думал все об одном и том же. Как исправить… Исправить… Ян не находил определения. Исправить ошибку? Несчастье? Преступление? Пусть ответит Данила Матвеевич. Ян вскочил, комкая газеты и рассовывая их по карманам. Где может быть сейчас мистер Данило? Скорее всего в театре. В «Альбертхолле», на концерте русского ансамбля. Что ж, Ян найдет его там и при всем народе…Пробежав по аллее до самого памятника, Ян остановился. Перед ним, через улицу, светился вечерними огнями огромный «Альберт-холл». Вокруг здания, прижавшись к тротуарам, плотно стояли автомобили. Возле входов прогуливались полицейские. Концерт уже давно начался, и публика, толпившаяся у касс в надежде купить случайно оставшийся билет, разошлась.Ян вспомнил, что у него нет билета, что билеты у Данилы Матвеевича, вместе с которым он должен был пойти на концерт. Без билета в зал не попасть. Его просто не пустят, а то еще крикнут полицейского. Нет, лучше не попадаться им на глаза…Отойдя в сторону, Ян прижался к стволу дерева и стал смотреть на освещенные окна верхнего яруса театра. Казалось, сквозь яркие прямоугольники к нему проникали звуки концертного зала. Ян знал программу, знал некоторые песни и мог представить себе, что происходит там, за толстыми стенами.Наверное вальс «Амурские волны» или песня «Широка страна моя родная» понравятся англичанам. Но еще лучше песня «Над тихим Доном».Ян недавно слышал ее по радио в исполнении объединенного мужского и женского хоров и мог без труда повторить.
Над тихим Доном голубь сизокрылый…
Запевают молодые девичьи голоса, потом, словно близкое эхо, поднимаясь откуда-то снизу, то же повторяют мужчины. Голоса сливаются, и песня летит, как потревоженная птица. Летит над залом, бьется меж высоких стен, машет крыльями, поднимается к потолку и падает, и снова поднимается, трепетно повиснув над затихшей толпой… И нет уже стен, и только голубое небо вверху, и в его просторах – крылатый вестник мира…
Над тихим Доном голубь мира…
Ян не вернулся к Даниле Матвеевичу. Ни в тот день, ни позже. Скитаясь по чужой земле, он встречал подобных себе, но оставался одинок. Они тоже были одиноки. Даже воспоминания о Родине объединяли их лишь на мгновения. Каждый искал выход из своего одиночества отдельно, и каждый находил его по-разному.Когда бы вы провели несколько дней в любом из советских консульств за рубежом нашего мира и нагляделись бы на жалких, обманутых в прошлом или совершивших проступки молодых людей, вы вспомнили бы о миллионах счастливых детей нашей Родины. О веселых и умных, иногда ленивых и капризных, о талантливых и самозабвенных, о деловых и беспечных, – о самых разных и все-таки единых в своей привязанности к родной земле.Кто же не пожалел бы о том, что нет среди них Янки Вальковича, хлопца из полесского края? Горько знать это. Возможно, кто-либо подумал: «Да ведь он просто не захотел вернуться…»«Вернуться туда, откуда ты пришел, – что в этом трудного?» Не всегда это так… * * * В один из дней пятьдесят третьего года Ян Валькович приехал из Уэльса в Лондон и направился в советское консульство.В большом, устланном красным ковром зале, вокруг столов с советскими газетами и журналами, толпились незнакомые, говорящие то по-русски, то по-английски люди. Их было много, но все говорили об одном.– Неужели ждать еще два-три месяца?– Некоторых оформляют за несколько дней…– Господи, я готов хоть сегодня… За мной же никаких грехов.– Ну, так многие говорят. С каждым надо разобраться отдельно, а штат маленький.– Да вы-то откуда знаете?– А я сюда уже полгода хожу…– И все ждете?– Нет, зачем. Они ждут. Я присматриваюсь. Вот когда окончательно решу… В наше время сразу поверить – кто его знает.– Я письмо получил. Товарищ мой месяцев пять как уехал. Все в порядке. Можно не сомневаться.– Конечно, кто с чистой совестью, тому двери открыты.– А с детьми можно? Если от англичанки…– Какой багаж разрешают?В углу за столиком, под красочным портретом Ленина, видимо, очень терпеливый работник консульства отвечал на вопросы, давал разъяснения, предлагал заполнить анкеты.Ян взял анкету, но не стал заполнять ее, а решил хорошо обдумать каждый ответ.Имя, возраст, место рождения и последний адрес на родине – это все ясно.– По какой причине оказался за пределами СССР?– Чем занимался в эмиграции? В каких организациях принимал участие?Ян отошел в сторону, еще раз перечитывая пункты.– Не обязательно отвечать подробно, – заглядывая через плечо Яна, тихо посоветовал человек с острым, похожим на лисью мордочку лицом, тот, который уже полгода ходит, – все рассказывать даже не интересно. Да вы никак во флоте служили?Ян взглянул на него.– С чего вы взяли?– Татуировочка на руке. Вроде бы наша, кронштадтская… – хихикнул, показав на руку Яна.– Нет, во флоте я не служил, – явно не желая поддерживать разговор, ответил Ян и, спрятав анкету, направился к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27