Доктор дал пару советов относительно прописанных офтальмологом лекарств и сказал, что вода спасла мои глаза от ожога роговицы – иначе я недели две не смог бы ездить на мотоцикле. Я снова слегка испугался, но потом с удовольствием подумал о своих замечательных инстинктах: схватил же ведь бутылку с водой в нужный момент!
Потом мы с Василием вернулись в гостиницу – бывшее пристанище приезжающих в этот город старших партийных лидеров, сотрудников КГБ и членов Политбюро. Мы с Чарли бросили монетку, кому какую комнату занимать, я выиграл и оказался в огромном люксе.
«Я буду спать на кровати, на которой раньше спал Никита Хрущев», – сказал я Чарли, которому достался совсем крошечный номер.
«Надеюсь, там простыни поменяли», – ответил он.
Нам разрешили остановиться в этой гостинице, потому что при ней имелась закрытая стоянка, но в здании мы были совершенно одни. С внешней стороны облицованная бетонной плиткой гостиница выглядела сильно обшарпанной, зато внутри была потрясающей. Как это часто бывает в России и на Украине, она словно застряла в 50-х годах. В вестибюле стоял рояль, на котором я не удержался и сыграл, а телефонные аппараты словно взяли из джеймсбондовского фильма «Из России с любовью». После долгой и утомительной езды на ветру мы валились с ног от усталости, поэтому поели рано и потом отправились в сауну через дорогу от гостиницы. Называлась она banya, и мылось в ней не одно поколение русских правителей. Попотеть в парилке и попариться с дубовым веником было как раз то что надо. Когда мы вернулись обратно в гостиницу, нам сообщили новость – Клаудио сдал экзамен по вождению мотоцикла. Накануне отъезда из Лондона он его завалил, и потом из Киева ему пришлось слетать в Англию на пересдачу – на этот раз все получилось, и Клаудио уже летел в Волгоград. Это была отличная новость. Мы могли приступать к самому сложному участку пути, имея при себе оператора и не беспокоясь, что придется снимать самим.
Наутро мы сели обсуждать дальнейшую дорогу. «Скоро въедем на новые территории, – сказал я, – и гостиниц там не будет. Нам придется ночевать в палатках, самостоятельно готовить еду и фильтровать воду. Сейчас я спрашиваю, все ли к этому готовы. Есть ли у нас все необходимое? Ни у кого нет чувства, что мы что-то забыли или упустили? Ведь другого случая пополнить запасы может не быть».
После завтрака мы распаковали багаж и по-другому уложили вещи. Все было хорошо. Наши BMW мне с самого начала нравились, но в это утро я влюбился в них заново. Я был на стоянке, слегка ковырялся в мотоцикле, слушая музыку через встроенные наушники, перекладывал кое-какие вещи в сумках и устранял маленькую проблему с сиденьем. Тут вышел Чарли. Он тоже слушал музыку в шлеме, и было очевидно, что ему в голову пришла та же мысль. Как здорово! Вся команда здесь, на стоянке. Техническая группа проверяет и перекладывает вещи в фургонах. Все тип-топ и лучше некуда. Это счастье.
Я был готов к трудностям дальнейшего пути физически и морально и даже ждал их с нетерпением. Единственное, что меня беспокоило – это наши с Чарли отношения. Порой они становились очень напряженными, особенно когда к нам присоединялись остальные члены команды. Накануне вечером я посмотрел записи трех месяцев подготовки на Шепердс-Буш и затосковал по тем легким временам, когда мы с Чарли так много смеялись. Тогда были близкие отношения. Но за последнюю неделю все изменилось. Мы стали отдаляться друг от друга и путешествовали словно поодиночке, а не вместе. Может быть, виной тому стал стресс от разлуки с семьей. Да и вообще, масштабность затеи становилась все яснее, впереди лежал долгий путь. Поездка длилась две недели, и они оказались очень трудными. Почти каждый день мы проходили километров по пятьсот и даже больше.
Останавливались редко: для съемки, чтобы перекусить или потому что засыпали на ходу. Время из-за этого тянулось бесконечно долго. Конечно, дни были прекрасными, но стоило натянуть шлемы, как они превращались в отдельные события. Мне стало не хватать той первоначальной лихости и радостного ощущения пути, которые растворялись в ежедневных трудностях путешествия.
Пока мы прошли только самую легкую часть пути, и это меня беспокоило. Все самое тяжелое было впереди, и я со страхом вспоминал тренировочную езду по бездорожью в Уэльсе, когда еле-еле ковылял вслед за Чарли. Тогда я лишился всякой уверенности в своих силах и даже пал духом. Так что сейчас мысли о дорогах Казахстана, Монголии и Сибири вызывали беспокойство. Для меня эти три названия стали центром всего путешествия, и я чувствовал, что успокоиться мы сможем, только когда они окажутся позади.
Подготовив мотоциклы, мы взяли лодку и поехали смотреть военные мемориалы и прочие местные достопримечательности. Накануне вечером родители по телефону много нам рассказали про Волгоград. Моя мама к выпускному экзамену в школе делала географический проект по Волге. Она тогда не понимала, зачем ей это задание, раз Волгу никогда в своей жизни не увидит. И вот теперь, сказала она, я увижу эту огромную реку за нее. А мама Чарли, немка по происхождению, вспомнила, как во время войны в этот город (он раньше назывался Сталинградом) отправляли совсем молодых мальчишек, чуть ли не подростков. Среди них были и ее друзья, и большинство из них домой не вернулось. Осада Сталинграда – самая кровавая битва в истории человечества. Здесь погибло почти два миллиона человек, большинство из них русские, но было еще много немцев, румын, итальянцев. Зимой 1943 года из-за затяжных уличных боев и разрушения 80 % городских зданий населению пришлось выживать в жутких условиях. Там было даже хуже, чем в окопах первой мировой войны. Русским оставалось только нападать на немцев и вступать с ними в рукопашную. Немцы называли это «Rattenkrieg» – «Крысиной войной». Сражались даже за сточные трубы, бились в зерновом элеваторе и в огромной силосной башне. Бои шли несколько недель, советские и немецкие солдаты были так близко, что слышали дыхание друг друга. Страдая от голода, нехватки воды и цепенея от водки, отряд сержанта Якова Павлова занял оборону в трехэтажном здании в центре города. Обложив дом минами, выставив из окон автоматы и сломав стены в подвале для доступа к припасам и коммуникациям, они превратили здание в неприступную крепость. Самой хитроумной идеей Павлова было поставить противотанковую пушку на крыше: орудия подходящих к зданию танков до нее не доставали, и танки свободно расстреливались с высоты. Павлов удерживал здание в течение 59 дней, осаду сняли незадолго до того, как весной 1943 года русские войска перешли в контрнаступление. Немцев заставили отступать, и для них это стало началом конца войны на Восточном фронте.
Мы постояли рядом с остатками Дома Павлова – выгоревшего угла кирпичного жилого здания, ставшего поворотным пунктом в войне. Стояли и думали: ведь люди, встречавшиеся нам в пути, точно такие же, как мы. И в то же время, все памятники, увиденные нами в Словакии, на Украине и в России, посвящены той войне. Это всегда были фигуры человека с автоматом, солдата или простого рабочего, вставшего на защиту родины. Получается, что и здесь, и на Западе человек запечатлевает в памятниках только войну, словно кроме нее на свете ничего не существует.
ЧАРЛИ: Следующим утром мы поехали в Астрахань. Дорога шла мимо большого нефтеперерабатывающего комплекса и множества фабрик и заводов, которые часами тянулись за пределами Волгограда. Мили и мили этих долбанных фабрик и ржавеющих труб, иногда сменяющихся жилой застройкой, всякими полями-огородами. И только потом гладкая дорога через равнину вдоль Волги, спускающаяся к Каспийскому морю до самого конца. Мы остановились, сели покурить и отдохнуть, наблюдая, как с невероятной скоростью по земле ползет змея с желтым брюшком и черной спинкой. «Как же здорово гнать вперед, проезжая милю за милей», – сказал я Эвану, пока Клаудио снимал окрестности.
«Я в себя прийти не могу от этого последнего участка дороги, – сказал Эван. – Все вдруг оказалось именно таким, как в моих фантазиях. Я ехал и думал: господи, ведь это же и есть моя мечта. Ровная дорога. Никакого ветра. Гладкий асфальт. Супер!»
Настроение было отличным, и даже постоянные полицейские проверки не могли его испортить: для полицейских Эван припас фотографию себя самого в роли Оби-Ван Кеноби из «Звездных войн». Они нас сразу же пропускали – благодать, да и только. Испугались мы только, когда проезжали мимо дорожной аварии: машину «Ауди» вынесло с дороги в кювет, и из нее с трудом выбирались два парня, причем у одного голова была разбита в кровь. На середине дороги стояла «Лада» с большой вмятиной на крыше – ее водитель почти наверняка погиб на месте. Собралась толпа, через которую мы с трудом протиснулись; надеюсь, с пострадавшими потом было все в порядке. Обгоны на дороге казались тут обычным явлением, и этот случай очень вовремя напомнил, как важно быть осторожными. Другие водители довольно часто пытались вытеснить наши мотоциклы с дороги, так что в той аварии легко мог оказаться кто-то из нас. Я потом заметил, что после нее мы все стали ездить немного аккуратнее.
Плодородные равнины сменились песчаным пустынным ландшафтом, стали попадаться первые казахские лица, и мы впервые почувствовали, как далеко забрались. «Завтра Казахстан! – прокричал я Эвану в конце перегона на тот день. – Уже совсем скоро, парень!» Наступил вечер, мы прибыли в Астрахань и остановились во дворе гостиницы, где симпатичная русская женщина играла с маленькой дочкой. Девочка изо всех сил стискивала в ручке куклу Барби, и в нас с Эваном тут же проснулась тоска по дому и собственным дочерям. На улицу вышел мужчина и заговорил с женщиной.
«Я слышал, как вы говорите, – обратился к нему Эван, – похоже на шотландский акцент».
«Ага, – ответил мужчина. – Я из Керкалди». «Да вы что! А я там год в театральной школе проучился. Что вы тут делаете?»
«Работаю в нефтянке». «Что ж, рад встрече. Мы путешествуем вокруг света. То есть вокруг северного полушария». «Ага, я про вас слышал». «Правда? Ну, вот мы докуда уже доехали».
«Молодцы. Кстати, это единственная гостиница в городе…» «Вообще?» «Ну, есть еще парочка, но там такой гадюшник…»
«Что поделаешь, все равно это наша пока последняя гостиница. Вы что-нибудь знаете о Казахстане?»
«Я там уже четыре года проработал, это сейчас у нас наметился проект здесь, на Каспии, а так я постоянно работаю в Казахстане, в городе Аральске».
«И как он вам? Мы едем в Алма-Ату. Там все нормально? В смысле… нам тут такого понарассказывали».
«Да как везде, – сказал шотландец. – Слишком большой город для одних только идиотов. А вообще, разные люди есть».
«Рад это слышать».
«Они только-только встают на ноги, и им еще многое нужно сделать, но люди там хорошие».
«Что ж, было очень приятно с вами поговорить. Ну надо же, встретить парня из Керкалди. Если буду в тех краях, передам привет».
«Ага, счастливо! – сказал на прощание шотландец. – Может, еще увидимся».
Мы проехали 4500 км и натолкнулись на парня, как сказал Эван, «с соседней улицы». Наверное, мир действительно теснее, чем нам казалось после стольких дней пути.
Тем вечером я пересмотрел запись, привезенную Клаудио из Лондона. Мне показалось, что исчезла та искра, то вдохновение, которые владели нами все три месяца подготовки на Бульвер-стрит. Это было грустно. Эван иногда становился очень обидчивым, принимал некоторые вещи слишком близко к сердцу. Мне кажется, наши отношения утратили прежнюю легкость. Я был уверен, что в путешествии должно быть место и веселью, и всяким дружеским подшучиваниям. Но на тот момент, после тяжелого долгого пути и тоски по жене и детям, все это было выше наших сил.
Утром следующего дня мы пересекли российскую границу. Как обычно, сначала нам не позволяли там снимать. Но уже через пять минут камеры были наготове, а пограничники просили автографы и фотографировались с Эваном, который одевал их фуражки и даже расписывался у них в паспортах. Потом мы пять или шесть миль ехали до одной реки в дельте Волги. На другом ее берегу начинался Казахстан. Европу от Азии отделяла всего одна паромная переправа. На пароме, кроме всех нас, уместились еще два грузовика. На европейской стороне переправы имелся специально построенный бетонный причал; на азиатской стороне не было ничего. Капитан подвел паром прямо к песчаной отмели, открыл перегородку, и мы вывели мотоциклы на берег.
Все сразу стало другим. Мы перешли казахскую границу – ряд обшарпанных лачуг – и оказались перед приветственной делегацией. Там был Эрик, наш местный связной, с которым мы несколько раз встречались еще в Лондоне, а рядом с ним стоял местный мэр. Две девушки в национальных костюмах держали подносы с верблюжьим кумысом. На вкус он был какой-то шипучий, как газированный йогурт из козьего молока. Я с трудом его проглотил. К счастью, на закуску дали по кусочку хлеба, но бог знает, какой противный оказался этот кумыс. Когда с формальностями было покончено, мы в сопровождении полицейской машины отправились на обед к мэру, где нас снова стали уговаривать выпить водки. Но мы поставили себе цель проехать еще двести миль до Атырау и очень спешили. Нам даже пришлось извиниться и попросить не затягивать с обедом. Пока мы его ждали, появился местный фольклорный ансамбль: женщина с гитарой, еще две женщины в национальных костюмах и мужчина в темном костюме с балалайкой. Необходимость хлопать в ладоши не давала скучать. Потом принесли чай, очень хороший чай, как в Англии. Нам стало хорошо, мы почувствовали себя как дома.
«Здесь везде чай такой хороший?» – спросил я у мэра. Эрик перевел его ответ: «Чай на завтрак. Чай на обед. Чай на ужин. Без чая казах умрет».
«Как далеко отсюда до Алма-Аты?» – спросил я. Этот город был нашей следующей большой остановкой.
«Больше трех тысяч километров», – ответил Эрик.
«Ничего себе! Три тысячи километров, бог ты мой!» Это две трети пройденной дистанции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43