На этой основе в греческих обществах появляется тенденция к созданию диктаторского режима личной власти, возрождается тирания и становится важным фактором политической жизни. На данной почве в Греции развивается и стремление к созданию политического единства под властью могущественного общеэллинского правителя, возникают политические учения, дававшие идейно-теоретическое обоснование развитию событий.
Такая теория государства была создана, в частности, Аристотелем. Он разделил все известные ему формы государства на правильные, т. е. способствующие достижению «общего блага», и неправильные. К числу правильных философ отнес монархию, аристократию и политию; к числу неправильных – тиранию, олигархию и демократию. Отличие одних форм от других заключается, по мысли Аристотеля, в том, что в первом случае у власти в государстве стоят «лучшие», заботящиеся о благе общества, тогда как во втором – правители, думающие только о собственной выгоде. Наиболее приемлемой и практически осуществимой в условиях греческих полисов Аристотель считал политию – господство средних слоев общества, чуждое «крайностей» демократии и осуществляющее в интересах всех слоев общества волю большинства граждан. Создания такой системы и ее распространения в Греции Аристотель ожидал от «единственного мужа», облеченного необходимой властью, – Александра.
Политическим идеалом демократически настроенных мыслителей IV в. (а наиболее ярким из них был, конечно, Демосфен) оставался государственный строй перикловых Афин [ср.: Плутарх, Демосфен, 9, 20] – система, когда власть принадлежала сообществу равных между собой граждан [ср.: Демосфен, 3, 30], когда жизнь государства определялась и регулировалась законом, обязательным для всех [там же, 24, 16]. Демократы призывали к борьбе против олигархии и против тех, кто пытался ее установить [там же, 15, 19–20], а также против тирании, поскольку «каждый царь и тиран – враг свободы и законов противник» [там же, 6, 25]. Афины, по мысли Демосфена, являлись оплотом демократии и потому естественным противником македонского царя Филиппа II, стремящегося установить свою единоличную власть. Выход из тупика, в котором находился греческий мир, демократы видели в экспансии, в том, чтобы массы обездоленных были отправлены за пределы Греции и там устроены на жительство. Идеологическим обоснованием экспансии служило прежде всего ходячее представление о варварах (негреках) как о людях, самой природой предназначенных для рабского служения грекам. Аристотель [Плутарх, О судьбе, 1, 6] советовал Александру вести себя по отношению к грекам как военный вождь, по отношению к варварам – как неограниченный владыка, о греках заботиться как о друзьях и родственниках, а варварами пользоваться как животными или растениями. Уже во время похода Александра на Восток Аристотель предлагал (в «Политике») создавать города, в которых власть и собственнические права принадлежали бы воинам, а работали бы па них земледельцы-рабы, т. е. в условиях греко-македонской колонизации Востока – варвары-туземцы. Эта программа основывалась на опыте эксплуатации илотов в Спарте, пенестов в Фессалии и им подобных.
Имелось и другое обстоятельство: воспоминание о персидском нашествии. Проповедь единения греческого мира и экспансии выливалась в проповедь похода против персов с целью отмщения за осквернение и сожжение ими афинских храмов во время Греко-персидских войн. Идея мести варварам за то, что претерпела Эллада, была официальным идеологическим обоснованием I Афинского союза [Фукидид, 1, 96, 1]. О необходимости объединения Греции для похода против персов говорил Горгий в своей Олимпийской речи, произнесенной в 392 г. К этому же четыре года спустя, в 388 г., тоже в Олимпийской речи призывал Лисий [33, 6]. С подобными намерениями носился и фессалийский правитель Ясон из Фер.
В особенности ярко эти мысли были сформулированы Исократом. В Панафинейской речи он говорил, проецируя в прошлое свои предложения: «А когда желающих этого (избежать плохого устройства общества. – И.Ш.) и поддающихся убеждению стало много, они (предки афинян. – И. Ш.) составили из них войско, покорили как тех из варваров, которые владели островами, так и тех, которые жили на побережье обоих материков, и, изгнав всех, поселили там тех из эллинов, которые больше всего нуждались в средствах к жизни. И они это делали, и продолжали показывать пример другим, пока не услышали, что спартанцы, поселившиеся в городах Пелопоннеса, как я сказал, подчинили их (колонистов. – И. Ш.) себе; после этого они должны были обратить внимание на свои собственные дела. Что же произошло хорошего от войны из-за вывода колоний и от этих деяний? Ведь это, я думаю, многие больше всего хотят услышать. Эллины, удалившие такое множество столь скверных людей, стали богаче средствами к жизни и более единодушными; варвары были прогнаны из их владений и стали менее высокомерными, чем прежде» [Исократ, Панаф., 166 – 167]. В «Панегирике» Исократ не прибегает к обинякам и аргументам из эпического прошлого. Продемонстрировав безмерную слабость Персидской державы, он заявляет: «Известно, что и царь властвует не потому, что азиатские народы этого желают, а потому, что он собрал вокруг себя войско более сильное, чем у каждого из них; если мы переправим туда войско еще более сильное, чем это (а при желании мы бы легко его собрали), мы сможем безопасно собирать дань со всей Азии. Гораздо лучше воевать с ним за царство, чем между собой бороться из-за гегемонии. Хорошо бы совершить этот поход еще при нынешнем поколении, чтобы те, кто вместе переживали беды, насладились бы и благами, и не прожили бы жизнь в несчастьях» [Исократ, Панег., 166–167].
Поначалу Исократ думал, что организацию такого похода могли бы взять на себя Афины и Спарта. Однако они уже были неспособны выполнить эту задачу, хотя еще и пытались играть роль великих держав в греческом мире. Надеялся Исократ и на Ясона, по Ясон погиб, едва приступив к осуществлению своих замыслов. Обращался Исократ со своими призывами и: к сиракузскому тирану Дионисию I, однако тот был слишком занят сицилийскими делами, борьбой с Карфагеном. В конце концов Македония предстала перед Исократом как единственная сила, могущая объединить эллинов для похода на Восток; ее царь Филипп IB казался естественным предводителем такого похода. В своей речи «Филипп», написанной около 346 г., Исократ обращается к македонскому царю с призывом сплотить греческие государства: «Вот я и говорю, что тебе нужно и из своего ничем не пренебречь, и попытаться примирить города аргивян и лакедемонян, и фиванцев, и наш. Если ты сможешь это устроить, тебе не трудно будет и других привести к единодушию… · Если бы ты четыре только города убедил быть благо-мысленными, ты и другие города избавил бы от бедствий» [30–31]. Значительный интерес представляет еще один отрывок, где ясно показано, какое место, по мнению Исократа, Филипп должен занимать в эллинском мире: «Прилично другим, тем, кто был прогнан Гераклом, и тем, кто опутан государством и закопами, любить тот город, в котором им привелось жить; тебе же, словно ставшему свободным, – всю Элладу считать отечеством, подобно тому, кто породил вас (Гераклу. – И.Ш.)» [ там же, 127]. Иначе говоря, Филипп должен быть общеэллинским властителем и, следовательно, стоять не только выше полисных пристрастий и предрассудков, но и выше государства и закона вообще. В конечном счете Исократ провозглашает право македонского царя на лишенный элементарных признаков законности деспотизм и произвол, которые греки справедливо считали характернейшими признаками тирании и которые вызывали протесты демократических кругов.
Идеи, которые проповедовал Исократ, восходят в конечном счете к воззрениям младших софистов конца V в., считавших, что закон ограничивает естественную природу человека, что он создан для порабощения сильных, что справедливость – это польза сильнейших, что последние по рождению имеют право на большую и лучшую долю сравнительно с остальными людьми, слабейшими и худшими. Эти концепции, идеологически обосновывавшие право сильного на власть, теперь применяются к Филиппу II; они должны создать идеологическое обрамление его общегреческой надполисной власти. Программу, изложенную Исократом, Филипп и (после его смерти) Александр исполнили в точности.
Объектом греческой экспансии на Востоке должна была стать Персидская держава. Это громоздкое военно-административное образование, возникшее во второй половине VI в. на развалинах Мидийского и Нововавилонского царств, занимало территорию современного Ирана и ряда соседних областей, Средней Азии, Индии, Месопотамии, Малой Азии, Переднеазиатского Средиземноморья и Египта. Претендовали персидские цари и на господство в Балканской Греции; они совершили туда в первой половине V в. несколько походов, однако натолкнулись на упорное сопротивление коалиции греческих полисов, возглавлявшихся Афинами и Спартой, потерпели серьезные неудачи и были вынуждены удалиться из Европы.
Персидская держава Ахеменидов (по правящей в ней династии) была конгломератом многочисленных племен и народностей, говоривших на разных языках, живших своей жизнью и сохранявших свои организацию и управление. Фактически единственным связующим началом для всей огромной державы была верховная власть персидского царя – «господина царей», как он официально именовался.
Конечно, для возникновения такого государства должны были существовать свои предпосылки; не случайно подобные государства, охватывавшие приблизительно одну и ту же территорию, возникают на Ближнем Востоке и сменяют друг друга уже со II тысячелетия. Помимо стремления отдельных правителей подчинить себе возможно большую территорию с целью ограбления такой предпосылкой было развитие торговых связей между отдельными обществами. Гарантом порядка, насколько он был осуществим, мог являться только верховный царь, располагавший силой, чтобы подчинять себе других. Однако господство натурального хозяйства делало эти торговые связи слишком слабыми, недостаточными для придания прочности объединению.
Ахемениды пытались создать систему централизованного управления государством. Вся держава была разделена на наместничества (сатрапии), каждое из которых управлялось наместником (сатрапом), пользовавшимся всей полнотой военно-административной власти. Сатрап должен был заботиться об исправном поступлении налогов в царскую казну, чинить суд и расправу. Налоги в пользу царя платило все население Ближнего Востока, кроме персов, составлявших привилегированную верхушку. Сатрапам подчинялись местные цари и правителР1.
Однако в конце V–IV в. ахеменидская административная организация обнаружила полную неспособность справиться с центробежными силами, раздиравшими государство. Сатрапы постепенно превращались в фактически самостоятельных правителей, враждовавших и даже воевавших между собой. Отдельные общества и властители выходили из-под контроля верховной администрации. Сам царь становился игрушкой в руках придворных клик. В 401 г. царевич Кир Младший, правитель всех малоазиатских сатрапий, предпринял во главе армии наемников поход в Месопотамию, чтобы отнять власть у своего брата Артаксеркса II. На всем пути он не встретил сопротивления; в 90 км от Вавилона в битве при Кунаксе (3 сентября 401 г.) войска Артаксеркса были разбиты, однако в бою погиб и сам Кир Младший. Солдаты последнего, кроме 10 тыс. наемников-греков, перешли на сторону Артаксеркса, Греки, не подчинившиеся ему, окруженные со всех сторон врагами, пробились на родину. Их поход («поход десяти тысяч») показал, что любая сколько-нибудь организованная военная сила имеет реальные шансы на успех в борьбе против персидских царей. В начале IV в. персы потеряли Египет р подчинили его снова только в 342 г. Утратили они и свои владения в Индии; племена и народности Средней Азии фактически обрели политическую самостоятельность, непрерывные восстания происходили в Сирии, Финикии, Малой Азии, на Кипре. В 358–338 гг. Артаксеркс III должен был усмирять одно за другим волнения в разных частях своего государства. Убитый евнухом Багоем, он был заменен Оарсом, однако последний в 336 г. был также убит вместе со своей семьей. Царем Ахеменидской державы стал Дарий III Кодоманн (336–330), которому суждено было принять удар Александра Македонского.
Глава II. НАЧАЛО ПУТИ
В конце июля 356 г. (6 лооса по македонскому календарю, т. е. 6 гекатомбеона – по аттическому) Олимпиада, жена македонского правителя (формально тогда еще, по всей видимости, регента при малолетнем Аминте IV, но вскоре принявшего царский титул) Филиппа II (родом из Эпира, дочь молосского царя Неоптолема), родила сына, получившего имя Александр. Обстоятельства, при которых ребенок появился на свет, впоследствии стали объектом легенд и тенденциозных повествований. Рассказывали [Плутарх, Алекс, 2], что Олимпиада будто бы видела во сне, как ей во чрево ударила молния, а потом из него вырвался огонь, распространившийся вокруг и внезапно исчезнувший. И еще: Филиппу будто бы приснилось, что он положил на чрево жены печать с изображением льва. Говорили, что Александр родился в тот самый день, когда Герострат поджег в Эфесе знаменитый храм Артемиды, что в этот же день Филиппу донесли сразу о трех победах: на Олимпийских играх, над племенем дарданов в Иллирии и о захвате македонянами Потидеи [ср. также: Юстин, 12, 6, 6].
Александр получил воспитание, приличествовавшее молодому аристократу того времени. Нянькой царевича была Ланика, дочь Дропида, сестра его друга Клита Черного, происходившая из знатного македонского рода [Арриан, 4, 9, 3; Элиан, 12, 26]. Первым воспитателем был Леонид, родственник Олимпиады. Леонид отличался строгостью нравов, и Александр не раз вспоминал сурового дядьку; он рассказывал, что тот нередко поднимал на его постели подстилку и гиматий, чтобы посмотреть, не сунула ли ему мать что-нибудь вкусное или лишнее [Плутарх, Алекс, 22].
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30