Следует постоянно помнить две вещи: во-первых, это племянница его друга, и хотя бы из уважения к Джиму он должен держаться на расстоянии. Во-вторых, он ей не нравится, и, если честно, она ему тоже не слишком по душе. У них нет ничего общего.
Она – горожанка, из чистого упрямства остающаяся невинной. Он – циник, привыкший к жизни в лесу, возле озера, зарабатывающий на жизнь мрачными картинами, рождающимися в воображении, – тем, что ей так ненавистно.
Нет, еще раз повторил себе Зейн, держись от нее подальше, приятель. От нее можно ждать одних неприятностей.
Бесконечно долгую минуту Келли смотрела на Зейна в упор. Его губы были плотно сжаты. Девушку поразила стремительная смена выражений в серой глубине его глаз. На мгновение там проскользнуло нечто напоминающее насмешку, сменившееся чем-то более опасным, томительным. Затем Зейн погрузился было в задумчивую серьезность, которая с непостижимой быстротой вновь преобразилась в насмешку.
Он был одет в облегающие потертые джинсы, подхваченные на бедрах кожаным поясом с серебристой пряжкой в виде волчьей головы, и голубовато-серую рубашку с длинными, закатанными выше локтей рукавами и расстегнутым воротником.
Налетел ветер, принося желанную прохладу после жаркого дня, и взъерошил его прямые каштановые волосы. Келли почувствовала, как внутри ее тоже что-то взъерошилось.
Уже в сотый раз она напомнила себе об осторожности, о том, какой внимательной ей следует быть. Незаконнорожденные дети, всплыло у нее в голове, как будто эти слова были талисманом, способным защитить ее. Зейн такой же, как ее отец, – человек, не ведающий ответственности. Незаконнорожденные дети. Подобный мужчина может нравиться многим женщинам, и это естественно, в приступе внезапной тоски подумала Келли. Но ей не следует доверять ему ни на секунду.
– Вы готовы? – вежливо осведомился Зейн, едва двигая губами.
– Почти, – ответила Келли и отвернулась. Она не пригласила Зейна зайти, хотя и понимала, что это выглядит грубо. Но она чувствовала себя безопаснее, будучи отделенной от него даже таким незначительным препятствием, как порог.
Она прошла в спальню, открыла ящик стола и вытащила маленькую квадратную коробку, завернутую в коричневую бумагу. С трудом проглотив комок в горле, прижала коробку к груди.
Было трудно поверить, что в этом простом, обернутом бумагой свертке покоится то, что осталось от доброго, вдумчивого и неповторимого Джимми. Ей еще не приходилось совершать ничего подобного, и предстоящая процедура внезапно показалась слишком сложной и связанной со слишком сильными переживаниями.
Она вернулась к входной двери, и Зейн придержал ее. Собака попыталась рвануться вслед за ней, но Келли обернулась, строго взглянув через плечо.
– Нет, – решительно заявила она, – ты останешься здесь.
Собачьи уши печально дрогнули, казалось, даже глаза наполнились грустью, а хвост перестал подергиваться.
– Пусть идет, – без улыбки произнес Зейн. Эти слова прозвучали как требование или приказ.
Келли с раздраженным удивлением взглянула на него.
– Это торжественный случай. Нам вовсе ни к чему псина, которая скачет вокруг и скалит зубы.
Зейн тряхнул головой – кратко, но выразительно.
– Джимми любил эту собаку. Он взял ее к себе. Пусть идет с нами.
Мысленно пожелав своему спутнику провалиться, Келли все же признала, что он прав. Она вновь взглянула на собаку. На какую-то секунду в блестящих глазах глупого животного ей почудилось трагическое выражение.
– Ладно, – пробормотала она. – Пойдем, пес.
Все следы трагизма мгновенно исчезли. Бурно запрыгав, собака вырвалась из двери и закружилась вокруг них в безумной радости. Келли заметила, что Зейн бросил взгляд на сверток, который она по-прежнему прижимала к груди, но ничего не сказал.
– Куда мы идем? И как туда попадем? – спросила она.
Солнце опустилось еще ниже, и его лучи золотили профиль Зейна.
– Это место называется Заливом Голубой Цапли, – безучастно отозвался он. – Мы поплывем туда в каноэ.
– В каноэ? – с тревогой в голосе переспросила Келли. Ей еще никогда в жизни не случалось плавать на столь ненадежном на вид суденышке.
Зейн промолчал и повел ее к берегу. Длинное серебристое каноэ было наполовину вытащено на сушу.
Не говоря ни слова, Зейн столкнул лодку в воду и поставил параллельно берегу. Келли наблюдала за напряженной работой мышц под тонкой тканью его рубашки. И снова вопреки своему желанию восхитилась сдержанностью его движений.
Выпрямившись, Зейн молча взглянул на нее. Его молчание и долгие, пристальные взгляды нервировали Келли.
– И что же теперь? – недоуменно спросила она. Зейн приподнял бровь, желая показать, насколько глуп ее вопрос.
– Садитесь, – произнес он с недоуменной ноткой в голосе.
Каноэ болталось в воде, подскакивая на волнах. Келли нахмурилась.
– Но как?
– Просто садитесь, и все, – процедил он сквозь зубы.
Келли смутилась. Она попробовала поставить одну ногу в каноэ, но от этого лодка, опасно накренившись, еще сильнее заплясала на воде. Поскольку Келли все еще прижимала к себе сверток, она не могла удержать равновесие с помощью рук и поспешно отдернула ногу.
– Я никогда не решусь на это, – заявила она, стискивая сверток. – Понятия не имею, как…
– О, черт побери, неужели можно бояться воды, умея так хорошо плавать? – спросил он, иронически изогнув губы. Прежде чем Келли сумела возразить, Зейн обхватил ее за талию и, не боясь замочить джинсы, ступил в воду, доходящую ему до колен.
Келли молчала, завороженная его силой. Она весила не так уж мало, но Зейн поднял ее легко и беспечно, будто большую тряпичную куклу. Она замерла, с трепетом всматриваясь в его суровое лицо, но Зейн не обратил внимания на ее взгляд.
Жар его рук обжигал тело через одежду. Мышцы широкой груди мощно двигались у ее локтя. Все это вызвало в ней неприятную дрожь, которую она так старалась избегать. Усадив ее на скамью, Зейн придержал каноэ за борт.
– А теперь позовите собаку.
Келли не понравился его приказной тон, и она недоуменно вскинула глаза. Зейн опять ничего не заметил – он напряженно вглядывался в сторону противоположного берега.
О Господи, думала она с гневом и смущением, только бы все побыстрее кончилось!
Келли посвистела собаке. Псина рванулась к ней, но замерла на полпути, задрожав, едва поняла, что Келли каким-то странным образом оказалась в воде. Беспомощно глядя на Келли, собака смущенно завиляла хвостом.
– Забирайся в лодку, псина, – нетерпеливо прикрикнул Зейн. – В лодку, поняла?
– Она боится воды, – заметила Келли.
Зейн тихо выругался, шагнул к берегу, взял на руки собаку, отнес ее к лодке и бесцеремонно бросил на дно. Собака вскочила и дико огляделась.
– Бедная Полли-Энн, – произнесла Келли, покачивая головой.
В карих глазах Полли-Энн появился неподдельный испуг. Зейн сжал губы еще крепче, чем прежде, отвел каноэ поглубже, а затем вскочил в него быстрым движением. Взяв весло, он мощными гребками погнал каноэ вперед.
Из высоких сапог Зейна выливалась вода, все ближе подбираясь к Полли-Энн, которая перепуганно попятилась. В конце концов собаке пришлось устроиться рядом с Келли на узкой скамье. Она дрожала всем телом, хвост уже не подергивался, а уныло обвис. Чем дальше каноэ удалялось от берега, тем более несчастной выглядела Полли-Энн.
– Что с ней стряслось? – спросил Зейн, поглядывая на собаку и продолжая гнать каноэ к середине озера.
– Я говорила вам, – отозвалась Келли. Освободив одну руку, она обняла дрожащую Полли-Энн. – Она не любит воды. И незачем так злиться – это вам вздумалось взять ее с собой, а не мне.
Зейн одарил их обеих уничтожающим взглядом.
Келли выпрямилась. Управляемое Зейном каноэ двигалось так стремительно, что она почувствовала беспокойство. Глубоко погрузившись в воду, лодка рассекала ее так легко, будто была неким укрощенным водяным животным, уносящим их прочь. Это вызывало жутковатое ощущение.
– Еще далеко? – спросила Келли, крепче прижимая к себе собаку. Бедное животное по-прежнему дрожало всем телом.
Зейн покачал головой.
– Через пятнадцать минут будем на месте. Посадите собаку на дно – она вывалится за борт.
Келли попыталась столкнуть Полли-Энн со скамьи, но собака уперлась всеми лапами. Она прижала уши к голове, закатила глаза так, что показались белки, и еще плотнее притиснулась к боку Келли.
Зейн оглядел несчастное существо, и углы его губ дрогнули.
– Только Джимми мог завести такую собаку, – пробормотал он.
– Да, – отозвалась Келли, крепко обнимая Полли-Энн. – Только Джимми.
Другой рукой она по-прежнему прижимала к груди коричневый сверток – словно прощалась с Джимми. Все происходящее казалось странным, нереальным. Келли оглядела утесы – золотисто-зеленоватые и уже покрытые сумеречными тенями.
Они казались прекрасными и мирными, игра тени и света на их древних ликах вызвала у Келли тоскливое чувство. Сколько раз плавал здесь Джимми? Сколько раз они бывали здесь вместе с Зейном? Теперь ему предстоит навеки слиться с этой красотой, которой он так часто любовался, стать с ней единым целым.
Келли украдкой посмотрела на Зейна и перехватила на себе его взгляд, как всегда раздражающий своей невозмутимостью. Келли поняла, что у нее сейчас печальное лицо, и попыталась принять более нейтральное выражение. Она сжала зубы и сморгнула подступившие слезы.
– Пока мы плывем, – произнес Зейн столь же холодным, как и выражение стальных глаз, голосом, – расскажите мне, о чем вы пишете. Кстати, у меня есть ваши книги – мне дал их Джимми. Но я так и не удосужился их прочитать. Детские книжки – это не по моей части. Так что расскажите мне о них.
Его замечание было достаточно язвительным, чтобы вызвать возмущенный блеск в глазах Келли.
– Уверена, они бы вам не понравились: слишком оптимистичны. Там никому не отрубают голову, никого не кусают вампиры. Эти книги позволяют детям почувствовать себя спокойно и уверенно – я считаю, именно для этого и нужны книги. Их назначение – заставить людей почувствовать себя лучше.
Зейн пожал плечами, продолжая рассекать воду ровными, уверенными гребками, и скептически поднял бровь.
– Отчасти вы правы. Книги нужны для того, чтобы заставить нас чувствовать. А дети наделены более тонкими чувствами, чем считает большинство взрослых.
Келли вновь взглянула на возвышающиеся на дальнем берегу утесы.
– Откуда вам знать о детях? Может, у вас есть свои?
Эти слова вылетели у нее прежде, чем Келли успела подумать о предостережении Мэвис Прюэр и грубости подобного высказывания. Она смутилась, произнеся вслух то, о чем в округе только шептались, и была рада, что Зейн не поднял голову.
Однако он ответил на этот вопрос – так же хладнокровно, как Келли задала его:
– По крайней мере мне об этом неизвестно.
Холодок прошелся по ее сердцу и мучительно распространился по всему телу. Келли знала, что его ответ был обычной остротой, но не сочла ее забавной. Интересно, что отвечал ее отец, когда кто-нибудь задавал ему подобный вопрос? Неужели он отделывался такой же уклончивой шуткой?
– Кроме того, – продолжал Зейн, – какая разница, есть у меня дети или нет? Я и сам когда-то был ребенком.
Келли теснее прижала к себе дрожащую Полли-Энн. Девушка по-прежнему не смотрела на Зейна.
– Уверена, вы никогда не были обычным ребенком. Вероятно, вы целыми днями играли с пластмассовыми гильотинами или приделывали себе восковые клыки, как у монстра.
Зейн пренебрежительно рассмеялся.
– Я был таким обычным, что мог бы вызвать отвращение. Я вырос в маленьком городишке в штате Миссури. Отец был полицейским, мать – учительницей воскресной школы. Меня учили верить в правду, справедливость, доброту и в то, что добродетель всегда будет вознаграждена. Даже тогда я понимал, что жизнь не так проста. Да, я был уверен, что в мире есть много зла – называйте его воплощение монстром или демоном, как хотите. Но как бы вы его ни назвали, оно существует. Детей непросто одурачить – и людям, и книгам.
Его голос прозвучал с такой горечью, что Келли осторожно взглянула на него.
– Вы же понимаете, ваши родители не пытались вас одурачить, – спустя минуту произнесла она. – Они просто старались защитить вас, как и положено родителям. Надеюсь, вы не в обиде на них.
Его лицо помрачнело, он издал нетерпеливое восклицание:
– Нет, не в обиде! Мне просто жаль их, вот и все. Они одурачивали самих себя.
– Что вы имеете в виду? – спросила Келли.
– Мой отец считал, что мир устроен справедливо и разумно. Такова уж была его работа – иначе он бы с ней плохо справлялся. Увы, он ошибался. Когда мне было восемнадцать лет, в него стреляли.
– О Боже! – Холод пробежал по ее телу, и Келли сжалась. Неужели насилие, совершенное над отцом, заставило Зейна погрузиться в мир столь мрачных фантазий?
– Этот кошмар преследует каждого полицейского, – проговорил он сквозь зубы. – Однажды ночью он остановил машину с номерами другого штата на окраине города. У нее не горели задние фонари, только и всего. Отец хотел предупредить водителя, а тот выстрелил в него в упор. Дважды. Эту пару негодяев разыскивали по обвинению в мошенничестве и подлоге. Они оставили его умирать на дороге, как собаку. Отец не умер. Но больше не мог ходить.
Его брови сошлись на переносице, губы сжались. Келли смотрела на Зейна с немым вопросом, а грудь сжималась от жалости к нему и его семье.
– Их поймали – тех, кто стрелял в отца, – продолжал Зейн, презрительно скривив губы. – Мужчину и женщину. Он получил десять лет, но был отпущен на поруки через пять. Ее приговорили к пяти годам и освободили через десять месяцев. Моя мать заболела еще до того, как это случилось, – в тот же год, как я… был ранен. На войне. Она слишком много работала и слишком волновалась за меня, и с ней случился удар. Мять умерла меньше чем через год после того, как был ранен отец. Она умерла, а он был прикован к инвалидной коляске все оставшиеся шестнадцать лет жизни. Люди, стрелявшие в него, вскоре очутились на свободе, целые и невредимые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24