– Ах нет, спасибо, – сказала Эвелин. – Я хотела бы найти любимые растения сама. В Интернете. Это куда увлекательнее.
Я улыбнулась ей:
– Очень рада, что ты нашла в этом какой-то интерес. – Я действительно была очень рада. Я опасалась, что от длительного безделья Эвелин начнет домогаться Штефана. – Естественно, для тебя же это непривычно – так долго быть без работы.
– Да, – сказала Эвелин. – Я не привыкла сидеть сложа руки. И до сегодняшнего дня старалась из любой ситуации извлекать для себя как можно больше пользы. И здесь, как мне кажется, открывается такое море возможностей.
Я в глубине души надеялась, что она говорила при этом исключительно о работе, а не о Штефане. Когда мы переходили в следующую оранжерею – Эвелин любезно пожелала осмотреть еще мои розы и травы, – то увидели господина Кабульке, стоявшего с лопатой и большой тачкой перед огромной компостной ямой. Господин Кабульке официально работал у нас в качестве помощника за триста пятьдесят евро. «Остаток» он получал в конверте неофициально. Этот человек ценил каждый заработанный им цент, а я не представляла, что бы мы без него делали. Штефан тоже считал, что Кабульке был нашим счастливым случаем.
– Во всяком случае, для тяжелых работ, – говорил он. – В вопросах торговли он бы был настоящим бедствием. Чего стоит один его вид. Эта кепка и вставные зубы. А уж пока он произносил бы слово «бе-бе-бе-бегония», давно наступил бы «о-о-о-обеденный пе-пе-пе-рерыв».
Да, господин Кабульке, к сожалению, очень сильно заикался и имел неаккуратные, большие вставные зубы.
Но зато у него была добрая душа, а его кепку я находила очень симпатичной. Он носил ее и зимой и летом, и я подозревала, что только его жена знает, что у него под головным убором. Ему было шестьдесят шесть лет, но он был в прекрасной форме. Всю свою жизнь он проработал простым «бу-бу-бухгалтером», но в садоводстве разбирался хорошо. Недаром долгое время на общественных началах управлял кассой небольшого садоводческого товарищества.
Сейчас он был занят тем, что перекапывал компост и распределял его по оранжереям и клумбам. Только клумбы с травами не требовали на сегодняшний день внесения удобрения, но это Кабульке знал не хуже меня.
– Все в порядке, господин Кабульке? – крикнула я ему вместо приветствия, проходя мимо.
Помимо всего прочего, он был еще и туговат на ухо.
– Эта тачка определенно не из ка-ка-картона, – прокричал он в ответ. – Но мы уж как-нибудь о-о-одо-леем ее.
– В этом я абсолютно уверена, – громко ответила я. – Так он отвечает всегда, – сказала я тише, обращаясь к Эвелин. – Милый, не правда ли? Впрочем, это же господин Кабульке. Пойдем, ты обязательно…
– Мы уже представлены друг другу, – прервала меня Эвелин на полуслове. – Милый маленький человечек.
– Да, я тоже его обожаю. Он работает не покладая рук, даже если над ним не стоять и не подгонять его. А ого жена потом ругается с нами, когда он не хочет уходить с работы, чтобы пойти с ней на какой-нибудь танцевальный вечер для стариков.
Но Эвелин не была склонна продолжать обсуждение достоинств и недостатков господина Кабульке.
– Знаешь, твои оранжереи и питомники мне понравились. Они чем-то напоминают те, что показывают в старых английских фильмах. И у тебя, похоже, действительно дар выращивать цветы. Аза домом следить у тебя желания совершенно нет. Ты, похоже, не очень любишь там находиться?
– Для меня лучше, если я прихожу туда только спать, – честно ответила я и открыла дверь в оранжерею номер четыре.
– Да, я тебя понимаю, – ответила Эвелин. – Этот дом действительно угнетает. Из всего, что мне доводилось видеть, – это, наверное, самое ужасное жилище. Собственно, и для сна он совсем непригоден, и другими вещами там заниматься не захочется.
– Какими другими вещами?
– Сексом, к примеру, – уверенно сказала Эвелин. – В этих апартаментах даже настроения не возникает думать об этом.
Нет? Это меня очень обрадовало.
– Но до сегодняшнего дня у нас, во всяком случае, проблем с этим не было, – сказала я.
Эвелин презрительно шмыгнула носом.
– Вот тут позволь тебе не поверить. Один лишь взгляд на обои может в один миг сделать импотентом. Гостевая комната, в которой я сплю, оклеена какими-то безвкусными огромными орхидеями.
– Фиалками, – уточнила я.
– Фиалками, не смеши меня! Я вообще не понимаю, как вы так долго можете жить в этом доме и не свихнуться. Сегодня ночью мне хотелось оказаться в моей собственной спальне, как еще никогда в жизни.
Я ничего на это не ответила. Она во всем была права. С ее роскошной квартирой наш дом можно было сравнить так же, как какую-нибудь женскую тюрьму в Сибири.
– Как, черт побери, вы можете переносить все это так долго, ничего не меняя?
Я пожала плечами:
– Мы кое-что изменили. Крышу пришлось перекрыть и отопление подремонтировать. И сантехнику, чтобы из кранов текло что-то более приемлемое, чем ржавая вода. Но на этом деньги закончились, и косметические работы пришлось отложить. Садовое хозяйство для нас сейчас важнее.
Но Эвелин не хотела сдаваться.
– Разве ты не могла заменить эти безобразные обои, – сказала она? – Это стоит не бог весть каких денег, но хотя бы спать было бы уютнее.
– В темноте не видно, какие на стенах обои, – снова пожала я плечами.
– О, не скажи, – настаивала Эвелин. – Именно в темноте от взгляда на эти цветы приходишь в ужас. Ведь начинают сниться кошмары. Я не представляю, как перенесу это на протяжении шести месяцев.
– Тогда спи на диване в гостиной, – предложила я. – Там на стенах вообще нет никаких обоев.
– Ага, зато вместо них темно-зеленый кафель. – Эвелин поморщилась. – И объясни, почему плитка в вашей гостиной положена кое-как?
– Об этом стоит спросить прежнего владельца дома, – ответила я.
Этот вопрос я и сама задавала себе бессчетное число раз. Я не могла представить себе, что в гостиных вообще кладут на стены плитку. Штефан предположил, что это помещение могло когда-то использоваться как сауна. Тогда становился объясним и потолок из сосновых досок.
– Можно было бы отделать ее деревом, – мечтательно произнесла Эвелин. – В полвысоты стены, знаешь, в таком стиле дачного домика. Очень подошло бы тебе, учитывая род твоих занятий. И было бы совсем не так дорого. А немного белой краски для потолка вообще ничего не стоит.
– Все стоит денег, – возразила я.
Значит, Эвелин считает, что мне подходит дачный стиль. Определенно, ее стилем это не было. Что ж, я уже давно находилась в бесплодных поисках своего собственного стиля. Элизабет всегда повторяла, что моим стилем было вообще не иметь никакого стиля. Но это мне не очень нравилось. Я хотела спросить Эвелин, не относятся ли мои старые потрепанные джинсы к этому самому дачному стилю и не стоит ли мне еще добавить на ноги поношенные кеды.
В этот момент господин Кабульке вкатил в оранжерею тачку, доверху наполненную издававшим чудный аромат компостом. Я улыбнулась ему. Он любил свою работу точно так же, как я. А к какому стилю относилась его выдающаяся кепка, пожалуй, не смог бы определить никто.
– Ну что ж, поплевав на руки, примемся за дело, – произнес Кабульке.
– Точно, – ответила Эвелин. – Я могла бы немедленно поехать в строительный супермаркет.
– Но у нас нет времени для чего-то подобного, – удивилась я.
– Найдем, – ответила Эвелин. – А вдвоем дело пойдет куда быстрее.
– Но мне нужно заниматься космеями в пятой оранжерее, – сказала я. – Если хочешь, можешь мне помочь.
– Гм, – произнесла Эвелин и повернулась к господину Кабульке. – Скажите, господин Какабульке…
– Кабульке! – зашипела я.
– …Вы умеете обдирать обои со стен?
Господин Кабульке выглядел обиженным.
– Это умеет делать каждый ре-ре-ребенок, – сказал он.
– А обращаться с кистью и красками?
Кабульке уронил лопату.
– Разумеется! За всю свою жизнь я ни-ни-никогда не обращался к услугам маляров.
Эвелин удовлетворенно улыбнулась мне:
– Ты сама слышала.
Я покачала головой:
– Господин Кабульке нужен здесь!
– Но господину Какабульке, наверное, тоже иногда приятно сменить род занятий и отдохнуть от навоза и лопат. Не так ли, господин Какабульке?
– Его фамилия Кабульке, – снова зашипела я в надежде, что он этого не расслышит. – Только одно «ка»!
– В самом деле? Но мне он представился как Какабульке, – зашипела в ответ Эвелин.
– Но он же заикается! – возмущенно прошептала я.
Господин Кабульке приподнял свою кепку и почесал затылок.
– Я бы ничего не имел против. Я также умею обращаться с мо-мо-молотком и зубилом. А еще с пилой и дрелью.
– Ну, ты видишь, – сказала Эвелин мне. – Господин Какабульке – мастер на все руки! И было бы очень жаль не использовать его таланты. Если он немного поторопится здесь, то еще успеет начать обдирать обои в моей комнате.
Я застыла на месте. Собственно, никто не возражал. Только разве что жена господина Кабульке станет снова возмущаться, что он допоздна задерживается здесь, а не ходит с ней на танцы.
– Иди же, занимайся своими пигмеями, – сказала Эвелин. – А мы с господином Какабульке как-нибудь договоримся.
– Мой растения называются космеи, а его фамилия Кабульке, – снова попыталась с сомнением возразить я, но Эвелин уже повернулась ко мне спиной.
Пикировка растений – это своего рода медитативная работа. Приходится многократно повторять одну и туже операцию на протяжении очень долгого времени. Штефан не понимал, почему я не хочу при этом даже включать радио. Но я не могу слушать музыку – это нарушает интимный характер работы. Кроме того, с музыкальным сопровождением невозможно спокойно беседовать с растениями. Каждый стебелек, правильно обработанный и обласканный, радовал меня, как ничто на свете. Эти растения в свое время попали ко мне в руки в виде маленьких семян, собиравшихся и сортировавшихся месяцами, были взлелеяны и взращены кропотливым трудом. И даже Штефан признавал ценность этой работы. Конечно, он не раз напоминал мне, сколько было потрачено удобрений, воды, времени и т. д. и т. п., по я была уверена, что космеи стали на этой земле почти что моими детьми.
Когда я уже почти закончила, в двери оранжереи зашел Штефан. Я бросила работу и протянула к нему руки.
– Осторожно, мой костюм! – засмеялся он.
– О чем ты говоришь? – мурлыкала я, пряча лицо у него на груди.
– Это было так ужасно?
Нет, конечно, это не было ужасно. Ужасно было только то, что я не могла быть рядом со Штефаном. И то, что Оливер сегодня утром увидел меня сидящей на унитазе. Я даже не могла об этом думать, так это было неприятно.
– А у тебя? – спросила я. – Ты не забыл подумать о том, чтобы что-то надеть на себя, отправляясь спать? А что было на Эвелин? Это было что-то струящееся из шелка?
В чем-то другом я не могла представить себе Эвелин ни при каких обстоятельствах.
– Ах, Молли-Олли, – произнес Штефан, оставив все мои вопросы без ответа. – Как же ты хороша, когда ревнуешь. Но у меня на самом деле были совсем другие заботы.
– Какие же? – спросила я.
Неужели он беспокоился о том, надел ли что-нибудь на себя Оливер, отправляясь спать. И что тот увидел потом, выйдя из душа и бреясь. Я не знала.
Но Штефан совершенно не думал об Оливере.
– Зегебрехт отказался от нашего предложения, – сказал он.
– Что? Так быстро? Ты же договаривался с ним только на той неделе.
– Да, но они больше не заинтересованы в сотрудничестве. – Штефан вздохнул. – Я только теперь узнал, что дочь Зегебрехта замужем за владельцем «Цветов Мюллера». И здесь уже ничего не поделаешь. Они, естественно, будут работать заодно.
– Но ведь оформление могил и впрямь не совсем то, чем мы хотели заниматься, правда? – попыталась я успокоить его.
Штефан отстранил меня от себя.
– Олли, ты что, не хочешь понять? Сейчас речь идет просто об элементарном выживании. Если мы немедленно не поднимем прибыль, нам придется закрыть магазин!
Я засмеялась:
– Ха-ха, ты совсем забыл, что у нас скоро будет миллион!
Штефан вздохнул.
– Олли, временами ты просто по-детски наивна. Если мы не сохраним магазин, то и миллион нам уже не понадобится. Мы просто окажемся банкротами.
Я сконфузилась.
– Да, но… – начала я, но в этот момент Петра просунула голову с детсадовской прической в дверь оранжереи.
– Не стоило особенно утруждать себя размышлениями, чтобы понять, что ты опять по локоть измазала руки в земле, – заявила она. – Там та женщина, которая хочет купить самшиты, но сама не знает, что ей надо. Ох… – В этот момент она осеклась, и ее голосок зажурчал, словно весенний ручеек. – Хелло, господин Гертнер, я и не знала, что вы тоже здесь.
Накрашенные губы расплылись в приветливой улыбке.
Штефан рассмеялся.
– Так что там с покупательницей? – раздраженно спросила я.
Петре следовало появиться именно сейчас, во время такого важного разговора.
– Я сказала, что самшитов у нас нет, а она теперь непременно хочет поговорить с начальницей, – недовольно сказала Петра.
Женщина, вероятно, хотела обсудить хамское поведение нашей продавщицы.
– Я иду, – со вздохом произнесла я. – Мы договорим позже, да, Штефан?
– Непременно, – сказал Штефан.
Я с удовольствием подарила бы ему долгий поцелуй, но куда уж…
– А вы знаете, что выглядите почти как Кевин Кёстнер? – услышала я ее голос, даже не успев выйти.
Штефан самодовольно рассмеялся:
– Как Брэд Питт, хотели вы сказать.
– Да, точно, или как он, – подтвердила Петра.
Я опустила глаза. Господи, почему же ей никто не намекнет, что она глупа, как черствый диабетический батон?
Глава 8
В обеденный перерыв я встретилась с Элизабет во время пробежки. Она, естественно, хотела знать, как прошла моя первая ночь на новом месте.
– Ночь прошла хорошо, – сказала я, направляя взгляд на датчик пульса у меня на запястье.
После первого повышения нагрузки частота сердцебиения оказалась опасно высокой. Может быть, это было лишь результатом снова посетивших меня воспоминаний о сегодняшнем утре. Мне следовало непременно хоть с кем-то поговорить об этом, сколь бы неприлично это ни было.
– Но потом случилось нечто ужасное, – драматическим тоном сказала я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30