Он сердцем чувствовал это место, которого боялся, и только здесь мог черпать силы.Матушек и старый, но решительный Якоби после заката солнца пешком отправились в путь и подошли к окраине еврейского гетто как раз после полуночи. В далеких окнах горело несколько рождественских огней, но других признаков жизни не замечалось. В этот холодный час дома не сиделось только этим двум заговорщикам да нацистским патрулям.Когда они достигли разбитой аптеки, Якоби вынужден был остановиться и прислониться к стене.– Мне надо отдышаться, – шепотом сказал он.– С вами все в порядке?Якоби кивнул. Холодный пот на его лице и шее превратился в кружевной иней, но он даже не попытался смахнуть его. Его изнеможение объяснялось не физической усталостью, а ужасом, охватившим его. Ему пришлось ртом ловить холодный зимний воздух.– Хорошо, – наконец прошептал он. – Давайте войдем.Аптека была полностью разрушена, внутри сохранилось лишь несколько пустых полок. Они пробрались через обломки к задней стене. Вот здесь Бен Якоби и припрятал большинство запасов, и именно здесь нацисты методично старались разрушить все. Брунек чиркнул спичкой, заглянул в шкафы и убедился, что все лучшее давно исчезло.– Все же они кое-что оставили, – прошептал он, жестом подзывая старика, который передвигался, будто во сне. – Что это?Аптекарь чиркнул спичкой и заглянул в ящик. Сверкнуло несколько запыленных бутылок.– Слабительное, – прошептал он в ответ. – Средства от болей в желудке. Но здесь… – Он протянул дрожавшую руку. Держа банку перед глазами, он ликующим голосом произнес: – Глицерин!Брунек взял у него банку и быстро огляделся вокруг. Вдоль одной стены стояла длинная рабочая скамья, усеянная осколками стекла от разбитого лабораторного оборудования. Мужчины подошли к ней и начали быстро рыться в обломках. Они нашли мензурку, несколько уцелевших бутылок и покрытый пылью градусник.– Можно приступать, – прошептал Матушек.Якоби воспользовался шерстяным шарфом, закутавшим ему шею, чтобы протереть мензурку, а Брунек достал из-под пальто две запечатанные банки. Он сказал:– Лучше будет, если мы изготовим небольшое количество взрывчатки здесь, вынесем на улицу и опробуем ее. Некоторые из этих веществ мы заберем с собой и изготовим большее количество взрывчатки, когда она нам понадобится. Таким образом, нам не надо будет ломать голову, где ее хранить и бояться, что она может потерять свои свойства.Брунек открыл две банки, содержавшие небольшое количество нужных химикатов, которые Давид и Авраам стащили на маленьком заводе красок и лака. На этикетке значилось: азотная кислота и серная кислота.– Нам повезло, что мы достали эти кислоты, – прошептал капитан. – Теперь нам понадобится нечто вроде ледяной ванночки. Этот градусник все еще работает?Якоби взглянул на него при свете спички.– Да. Мы нальем воду сюда, – сказал он, показывая на раковину.Пока аптекарь наполнял раковину, Матушек влил в мензурку отмеренные количества обеих кислот.– Когда я добавлю глицерин, нам придется внимательно следить за тем, чтобы температура не поднялась выше десяти градусов по Цельсию.Якоби в темноте посмотрел на Брунека.– Пожалуй, можно начинать.На лбу рослого мужчины появились капли пота, когда он начал медленно вливать глицерин в смесь кислот.– Осторожно, – прошептал он охрипшим голосом, – не шевелите градусником и не стучите им по стенке мензурки. Вы же знаете, как взрывоопасна эта смесь.– Да, я знаю. Не волнуйтесь, капитан. Мне так же, как и вам, не хочется остаться без головы.Оба продолжали работать до тех пор, пока все химикаты не были перемешаны и не отстоялись. Прозрачная, маслянистая жидкость заполняла мензурку, будто безобидный сироп. Брунек обмакнул кончики пальцев в этом сиропе и облизнул их. Сладкий обжигающий вкус был ему знаком, а немедленно наступавшая головная боль подтвердила наличие сильного нитрата.– По вкусу похоже на нитроглицерин, – шепотом заключил он, стараясь не выдать дрожь в крупных руках. – Чтобы убедиться в этом наверняка, придется провести испытание. Мы взорвем его на обратном пути в пещеру. А теперь помогите мне налить эту жидкость в одну из бутылок. О боже, помедленнее…Они поместили остальные запасы и пустые бутылки в рюкзак, принесенный с собой, через разрушенную заднюю стену вышли из аптеки. Матушек осторожно нес маленькую бутылку с нитроглицерином. Близился рассвет, они шли через спящий город, все время высматривая, нет ли поблизости немецких патрулей. Мужчины надеялись незаметно добраться до леса. На окраине города было открытое поле. Брунек и Бен спрятались среди сосен, росших вдоль этого участка реки. Опасная ноша не позволяла им бежать, пришлось идти так плавно и быстро, как это было возможно. Снег хрустел под ногами, в тишине казалось, что эти звуки слышны повсюду, и оба сильно волновались. Неся смертельно опасную жидкость, Матушек чувствовал, как у него внутри от страха все сжимается. Они уже почти достигли деревьев, как ночную тишину пронзил крик:– Halt! Halt! (нем.) – стой!

Вы, оба там. Halt!Брунек и Бен застыли.– Не двигайтесь, или я буду стрелять без предупреждения. Фриц, давай сюда мотоцикл.Не осмеливаясь даже пошевелить головой, старый Бен через плечо заметил, как к ним приближаются два немецких солдата с оружием наготове.– Так, так, – произнес один из них, подойдя и останавливаясь в нескольких шагах от двух партизан. – Что мы тут имеем? Вы, два господина, совершаете вечернюю прогулку? Или, точнее, утреннюю прогулку? Поднимите руки вверх так, чтобы я видел их.Солдат угрожающе шевельнул винтовкой. Другой солдат стальным голосом спросил:– Вам известно, что вы нарушили комендантский час, а? Что в этом рюкзаке?– Медикаменты, – слабым голосом откликнулся Бен. – Заболели несколько человек…– А это что? – рявкнул первый солдат, кивнув головой в сторону бутылки в руках Брунека.– Лекарство, – спокойно ответил Брунек на безупречном немецком. – У нас на ферме захворали дети. Лекарство понадобилось немедленно, и мы не могли ждать до…– Молчать! Меня не интересует ваша глупая болтовня! Мне наплевать, если ваши щенки подохнут! Что это за лекарство?Брунек Матушек пристально посмотрел на солдат, стоявших в нескольких шагах от него, и быстро оценил ситуацию. Он чувствовал, что стоявший рядом с ним Бен от страха падает духом.– От кашля, – спокойно ответил он. – Лекарство от кашля.– Я тебе не верю! Что это? Водка? Крысиный яд? Какая разница! Дай-ка сюда!Бен Якоби невольно захныкал. Второй солдат вскинул винтовку, готовясь выстрелить. Брунек протянул бутылку и сделал шаг вперед.– Стоять на месте! – крикнул первый солдат. – Я не люблю, когда свиньи стоят рядом со мной. Бросай эту бутылку сюда.Брунек быстро взглянул на Бена Якоби, затем спокойно сказал:– Очень хорошо…Рослый поляк вдруг подбросил бутылку вверх, надеясь, что его быстрый расчет окажется верным и та упадет позади солдат. Однако немцы, видя, что бутылка летит через них, подались назад и один из них ловко поймал ее. Бен Якоби снова захныкал, и Брунек качнулся от напряжения.Солдат приблизил бутылку к лицу и, прищурив глаза, начал рассматривать ее в темноте.– Лекарство от кашля? Что-то не похоже. Больше напоминает водку. Вы собираетесь устроить вечеринку?– Прошу вас, – тихо сказал Брунек. – Это и в самом деле лекарство, а у нас больные дети, которым оно срочно нужно.Немецкий солдат вытянул губы в зловещей улыбке, наклонился и поставил бутылку на большой плоский камень.– Вот что я думаю о вашем лекарстве!Они с ужасом смотрели, как солдат поднял ногу над бутылкой, когда сапог опустился на нее, Брунек бросился на Якоби, и оба повалились на землю. Ночную тишину разорвал взрыв.Некоторое время они лежали неподвижно, затем с трудом поднялись и увидели в снегу перед собой кратер, окруженный короной из земли, камней и кусков окровавленной плоти. Якоби руками зажал рот и подался вперед, но Брунек поймал его и крепко держал.– Ну что ж… – вздохнул капитан, подавив тошноту. Наша смесь действует.Они стояли неподвижно, собираясь с силами и приходя в себя после шока. Оба не сводили глаз с большой ямы, в которой были видны следы крови и куски серой униформы.– Поверить не могу, что столь небольшое количество нитроглицерина может натворить такое, – сказал Якоби.– Подождите, и вы увидите, что оно сделает с мостом. А теперь пошли, заберем их мотоцикл. Очень скоро сюда прибудут нацисты. Уверен, что кто-то из них услышал взрыв.Он завел мотор, аптекарь забрался в коляску и положил рюкзак себе на колени. Затем мотоцикл начал удаляться по снегу от кратера, на месте которого раньше стояли два немецких солдата. Глава 7 Следующим утром Ян Шукальский брел по мокрому снегу, втянув голову в воротник пальто и выставив вперед одно плечо. Необычно густой снег валил под острым углом и швырял ему в лицо колючие иголки льда. Было нелегко выбраться из-под стеганого одеяла и уйти, не выпив густого кофе с цикорием и ячменем, приготовленного Катариной. Но его ждала работа, его ждал молодой немецкий солдат, которого отец Вайда собирался прислать…На пути в больницу Шукальский перебирал в памяти события предыдущего вечера. После ужина к нему неожиданно заявилась Мария Душиньская с Максом Гартунгом, своим другом из Варшавы. Они захватили с собой бутылку настоящего французского вина и коробочку сливочных пирожных. Мария также принесла Александру маленький подарок. Наблюдая за тем, как его сын пытается засунуть руку в куклу из махровой ткани, сшитую Марией, Ян Шукальский смеялся до слез. Он благодарил Марию не столько за саму игрушку, сколько за то, что та подарила ему миг настоящего веселья…– Это очень мило с вашей стороны, – сказал он Марии, жалея о том, что не приготовил ей рождественского подарка.Пока Мария работала с ним в качестве ассистентки, оба поддерживали исключительно рабочие отношения.В самом деле это был лишь третий визит Марии к нему домой. Катарина подала пирожные на блюде, а Ян снова наполнил фужеры вином. Максимилиан Гартунг уселся в кресле у камина, будто он был старым другом семьи, и развлекал всех шутками и забавными историями.Однако, пока вечер медленно тянулся, бутылка вина опустела. Все пребывали в добродушном настроении, потом смех затих, и присутствующие уставились на огонь в камине. Долгое молчание нарушил Максимилиан. Он взглянул на две картины, висевшие над камином, и вдруг мрачным голосом произнес:– Теперь душа моя воплотилась в родной стране, а ее душа живет в моем теле; моя родина и я – одно большое целое. Мое имя – миллионы, ибо я люблю, как миллионы, я чувствую их боль и страдания…Мария и Катарина удивленными глазами уставились на Максимилиана, а Ян Шукальский, которому эти слова были до боли знакомы, продолжал смотреть на огонь. Затем он громко сказал:– Конрад…– Я вижу, доктор Шукальский, что вы знаете Мицкевича.Ян наконец оторвал глаза от языков пламени.– Я не только знаком с ним, пан Гартунг. Вы видите, что поэт занимает равное положение с Иисусом Христом. Как в моей жизни, так и на моем камине. «Мое имя миллионы, ибо я люблю, как миллионы…» Адам Мицкевич был самым великим поэтом на земле.– Доктор Шукальский, я с этим не спорю. Я бы сказал, что он сегодня в Польше является верным символом патриотизма. И когда нашу прекрасную страну насилуют, кто может…– Судя по вашему имени, пан Гартунг, мне казалось, что вы немец…Но Макс не обиделся.– Я немец по отцовской линии. Но что значит имя? Разве можно верно судить о преданности человека лишь по тому, как звучит его имя?– Вы упоминали завод в Данциге.– Совершенно верно. Но, когда им владел мой отец, Данциг был нейтральным городом; он был немного немецким, немного польским. – Гость сверкнул обезоруживающей улыбкой. – Пожалуйста, больше не называйте меня паном, зовите меня просто Максом.Шукальский задумчиво кивнул. Трогательные слова Адама Мицкевича в устах этого незнакомца притупили присущую ему бдительность. Шукальский обычно придерживался официального общения и избегал близких отношений, но сказал Гартунгу:– Я предпочел бы, чтобы вы звали меня просто Яном, – и сам удивился своим словам.– Перед общим врагом мы больше не пан и доктор, не женщина и мужчина, а просто поляки. И ради Польши мы должны сплотиться. Я очень сожалею, Ян Шукальский, что мне завтра придется уехать из Зофии. Видите ли, у меня здесь друзья и… – он взял Марию за руку, – Мария здесь. Мне не хочется снова оставлять ее, но ничего не поделаешь.– Возвращаетесь, дабы нацисты не испытывали нехватку в подшипниках? – резко спросил Ян.Но Макс лишь робко улыбался.– Это не очень хорошие подшипники.Все рассмеялись, и, когда смех затих, Макс совершенно серьезно сказал:– Мне не менее печально, чем вам, смотреть на то, что происходит с нашей страной. А теперь то же самое случилось и с Россией. Разве нельзя остановить этих нацистов?Шукальский удивленно поднял брови. Он быстро взглянул на обеих женщин и сказал:– Макс, вы говорите слишком откровенно. Думаю, за последние два года людей расстреливали и за более безобидные выражения.Но Макс остался невозмутим.– И кто же станет моим палачом? Вы?– Макс, на партизан охотятся, откуда вы знаете, что мне можно доверять?Он игриво улыбнулся.– Любой, у кого дома над камином висит портрет Адама Мицкевича…– Макс, я не шучу. Говорить так, как вы, как партизан, как революционер, опасно. В такие времена приходится соблюдать осторожность.Макс пожал плечами.– Осторожные люди не выигрывают войн. Я не боюсь сказать, что у меня есть много друзей, которые делают все возможное, чтобы сорвать планы нацистов. Даже здесь, в Зофии, могу спорить, есть движение Сопротивления.Шукальский сидел, облокотившись на спинку стула, и настороженно разглядывал друга Марии. От этого разговора ему стало не по себе, за два года после начала блицкрига он не слышал столь взрывоопасных слов. Хотя в душе Ян был патриотом, тем не менее он верил, что рецепт выживания заключается в мирном сосуществовании с оккупационными силами. Сопротивление вело лишь к смерти. И хотя Яну очень хотелось бы видеть Польшу свободной от тирании, он не был готов платить столь высокую цену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43