Таким образом, в центре внимания стоит не парадная сторона, а обучение боевым построениям и меткой стрельбе.
То обстоятельство, что «Полковое учреждение» не требовало знания солдатами изощренных тонкостей различных «парадировок», делало возможным скорое обучение: ротному командиру давался на прохождение с рекрутом всей программы один месяц.
Примечательна четвертая глава наставления. В ней утверждается великое значение воинской дисциплины и вместе с тем – заботы командира о своих подчиненных. «Вся твердость воинского правления основана на послушании, которое должно быть содержало свято. Того ради никакой подчиненный перед своим вышним на отдаваемый какой приказ да не дерзает не токмо спорить или прекословить, но и рассуждать».
Такими словами начинается первый параграф этой главы.
А четвертый параграф гласит, что ротный командир «к своим подчиненным имеет истинную любовь, печется о их успокоении и удовольствии, содержит их в строгом воинском послушании и научает их во всем, что до их должности принадлежащем».
В эпоху, когда повсеместно считалось обязательным подвергать солдат за всякую провинность тяжким, унизительным наказаниям, автор «Полкового учреждения» требовал: «В обучении экзерциции и прочего… чтоб поступаемо было без жестокости и торопливости», а в другом месте пояснял-. «Умеренное военное наказание, смешанное с ясным и кратким истолкованием погрешности, более тронет честолюбивого (в смысле дорожащего честью. – К. О.) солдата, неужели жестокость, приводящая оного в отчаяние».
«Полковое учреждение» не хочет, лишать солдата того, что доставляет ему радость. Но и здесь требуется соблюдать благоразумие, избегать общения солдат с людьми, которые могут научить его «подлым поступкам, речам и ухватке». В связи с этим, например, «нижним чинам вино и прочее пить не запрещается, однако не на кабаке, где выключая что ссоры и драки бывают, и военный человек случается во оные быть примешен».
Наставление заканчивается требованием непрестанного, деятельного обучения, благодаря чему люди «праздность и леность навсегда убегать привыкнут», и всякий «при всяком случае будет бодр, смел, мужествен и на себе надежен».
Таковы основные черты «Полкового учреждения» – достойного предшественника оформившейся спустя тридцать с лишком лет другого наставления: «Науки побеждать». Основные положения этого знаменитого суворовского наставления отчетливо видны уже в инструкции, разработанной молодым командиром Суздальского полка.
Будучи простым и приветливым в обращении с солдатами, Суворов проявлял в то же время большую требовательность и сурово взыскивал за нарушение дисциплины. «Дружба – дружбой, а служба – службой» – таково было его правило. Существует рассказ, что одному генералу, очень часто твердившему о своих дружеских чувствах к Суворову, Александр Васильевич велел записать: «Дружба и служба суть две параллельные линии, никогда не пересекающиеся». В одном приказе он прямо предписывает «в случае оплошности взыскивать и без наказания не оставлять, понеже ничто так людей ко злу не приводит, как слабая команда».
Екатерининские военные деятели и чиновники, в большинстве своем тупые и ограниченные служаки, не могли понять преимущества и всего огромного значения проводимой в Суздальском полку новой системы… Суворов не имел – да и не искал – сильного покровителя, который заставил бы обратить внимание на него и его идеи, а без этого в екатерининскую эпоху трудно было чего-либо добиться. Так как о Суворове все-таки уже заговорили, правящая клика попыталась отмахнуться от него, создав ему репутацию оригинала. Придравшись к отдельным шероховатостям и преувеличениям, встречавшимся в суворовской системе, стали говорить о нем как о способном «чудаке», не заслуживающем, однако, серьезного отношения. Указанием на внешнюю парадоксальность его поступков эти люди пытались скрыть глубокий смысл проводившихся Суворовым реформ.
Нужно отметить, впрочем, что под влиянием опыта Семилетней войны свежие идеи проникли в умы многих военных деятелей, так что реформы Суворова не были совершенно исключительным явлением. Так, в 1764 году была издана «Инструкция полковничья», насаждавшая прогрессивные по тем временам взгляды на воспитание и обучение солдат. Но Суворов, конечно, пошел значительно дальше, и это восстановило против него всех рутинеров.
Надо коснуться еще одной черты Суворова, которая проявилась в этот период: уже в это время он одержал первую свою победу «духа над плотью», подобные которой он одерживал затем непрестанно в течение сорока лет. Телосложение и здоровье его были довольно хрупкими. В начале 1764 года в одном из своих писем (Кульневой) он жаловался на свое здоровье, на то, что до крайности исхудал и стал подобен «настоящему скелету, лишенному стойла ослу, бродячей воздушной тени». Он страдал болями в груди, в голове и особенно в животе. В боях он получил шесть ран. «Я почти вижу свою смерть, – писал он, – она меня сживает со света медленным огнем, но я ее ненавижу, решительно не хочу умереть так позорно и не отдамся в ее руки иначе, чем на поле брани».
И тем не менее он в течение пятидесяти лет делил с солдатами трудности бивуачной, походной и боевой жизни, показывал им пример выносливости под палящим солнцем Италии и под снежными вьюгами в Альпах – всегда неутомимый, бодрый и предельно деятельный.
Во второй половине июня 1765 года Суздальский полк участвовал в больших маневрах, устроенных в Красном селе. Суворов возглавлял на этих маневрах отряд, производивший разведывательные операции, и был с похвалою упомянут в приказе.
После маневров полк вернулся на прежнюю стоянку в Новой Ладоге.
IV. Война с конфедератами
В описываемую эпоху польское государство сохраняло еще феодальный строй общества, препятствовавший развитию торговли и промышленности, обрекавший на бесправие и нищету широкие слои населения.
По словам Энгельса, Польша XVIII века находилась «в состоянии полного развала». Эта «дворянская республика, основанная на эксплоатации и угнетении крестьян, неспособная по своей конституции ни к какому общенациональному действию», была обречена «стать легкой добычей своих соседей».
Польские короли являлись марионетками в руках соседних государств. Россия проявляла большую заинтересованность в делах Польши, особенно возросшую с воцарением Екатерины II.
Не желая примириться со все возрастающим русским влиянием, польское дворянство стало подготовлять вооруженную борьбу против России. В своих замыслах оно было, поддержано Францией и Австрией.
Не желая непосредственно ввязываться в войну с Россией, эти государства составили план толкнуть на борьбу с ней ее соседей на севере и на юге – Швецию и Турцию. В 1768 году началась русско-турецкая война.
В феврале 1768 года группа панов и шляхтичей съехалась в небольшом городке Баре, близ турецкой границы. Собравшиеся выпустили воззвание к польскому народу, в котором объявили короля Станислава низложенным, а себя – главарями организованной ими национальной («Барской») конфедерации.
Через несколько дней под знамена конфедератов стеклось 8 тысяч человек. Во главе их стал шляхтич Иосиф Пулавский. Войска Станислава, усиленные русским отрядом, стали подавлять движение. Между тем в конце 1768 года турецкое правительство под прямым давлением Австрии и Франции объявило войну России. Это воодушевило конфедератов, и шедшее было на убыль движение распространилось с новой энергией.
Главные силы России предназначены были действовать против турок. Но наряду с этим были приняты меры к подавлению вооруженного движения польских конфедератов. Было решено собрать под Смоленском корпус из четырех пехотных и двух кавалерийских полков под командованием генерал-поручика Нуммерса. В состав этого корпуса был включен и Суздальский полк.
Получив приказ идти к Смоленску, Суворов немедленно выступил из Ладоги. Стоял ноябрь; полк шел по щиколотку в грязи; лошади месили копытами жидкую кашу, которая носила громкое название «дороги». Осенняя распутица, множество болот, длинные ночи – все это чрезвычайно затрудняло поход. Но Суворов был чуть ли не рад всему этому: вот когда представился случай для серьезного походного учения. С неослабевавшей энергией вел он свой полк, несмотря на грязь и ненастье; 869 верст, отделявшие Новую Ладогу от Смоленска, были пройдены в течение тридцати дней. При этом заболевших насчитывалось всего трое, один умер и один извозчик «отлучился». А между тем, в полку насчитывалось до 1500 человек. Суворов мог быть доволен плодами своих забот: в других частях тогдашней армии дневные переходы редко превышали 10–11 верст, беспрерывно устраивались остановки на отдых, и все-таки значительная часть солдат к концу похода оказывалась «в нетях» или в госпиталях.
Незадолго до назначения в Польшу, в сентябре 1768 года, Суворов был произведен в бригадиры.
В Смоленске он получил в командование бригаду, в состав которой вошел и Суздальский полк. Зиму он провел в тренировке новых своих частей по образцу суздальцев, а весною направился к Варшаве с Суздальским полком и двумя эскадронами драгун. Он употребил редко применявшийся в то время способ: реквизировал подводы у населения и, посадив на них людей, стремительно двинулся в путь. Расстояние в 600 верст было покрыто в двенадцать дней.
Общее командование русскими войсками в Польше было возложено в это время на генерала Веймарна. Он был опытным военачальником, однако чрезвычайным педантом и к тому же мелочно-самолюбивым человеком. Суворову было нелегко ладить с ним. «Каторга моя в Польше за мое праводушие всем разумным знакома», писал он впоследствии об этом.
Сосредоточенные в Польше русские отряды были немногочисленны. Но у конфедератов не было единства в действиях, не было выучки и дисциплины, и в результате они оказывались слабее. Все же иногда они соединяли свои раздробленные силы, и тогда с ними приходилось считаться.
В августе 1769 года было получено известие о сосредоточении крупных сил конфедератов под Брестом. Во главе их стояли сыновья умершего к тому времени Иосифа Пулавского – Франц и Казимир. Против них действовали два довольно многочисленных русских отряда, силою в полторы-две тысячи человек каждый. Однако командиры этих отрядов – Ренн и Древиц – не решались напасть на Пулавских. В распоряжении Суворова имелась едва четвертая часть тех сил, которые были у Ренна и Древица. Но он меньше всего собирался придерживаться их тактики. Он полагал, что правильный образ действий заключается в том, чтобы теснить противника, не давая ему опомниться. Оставив в Бресте часть своего отряда, взяв 450 человек при двух пушках, он двинулся в погоню за Пулавскими и настиг их около деревни Орехово.
Вначале Суворов, учитывая громадное численное превосходство поляков, ограничивался тем, что отбивал картечью их атаки. Решив, что неприятель обескуражен неудачами, он приказал зажечь у него в тылу гранатами деревню и предпринял штыковую атаку. Атака эта весьма примечательна: Суворов атаковал пехотой конницу – случай, почти не имевший прецедентов в военной практике. Штыковой удар был проведен с обычной энергией. Поляки бежали, и немногочисленные кавалеристы Суворова преследовали их на протяжении трех верст, в то время как пехота, по его распоряжению, вела частую стрельбу – с целью «психического воздействия» на неприятеля. Поляки были настолько деморализованы, что не могли остановиться, хотя под конец их преследовали всего десять кавалеристов во главе с самим Суворовым. Вдобавок они понесли тяжелую потерю в лице Франца Пулавского, убитого в схватке.
В этом бою Суворов проявил необычайную отвагу: в самом начале он с 50 драгунами атаковал батарею, обстреливавшую мост, через который должны были наступать гренадеры. Драгуны в решительный момент обратились вспять, оставив Суворова одного. Но, вместо того чтобы броситься на одинокого всадника, польские артиллеристы отвезли батарею за линию.
Дело под Ореховом выдвинуло Суворова в первый ряд русских военачальников в Польше и принесло ему чин генерал-майора.
После Орехова. Суворов избрал средоточием своего отряда город Люблин и разослал оттуда во все стороны мелкие отряды, неустанно гонявшиеся за появлявшимися партиями конфедератов.
В такого рода деятельности прошел весь 1770 год. Осенью этого года полководец едва не погиб: переправляясь через Вислу, он неудачно прыгнул на понтон, ударился грудью о край понтона, упал в воду и стал тонуть. Один из солдат схватил его за волосы и спас; но Суворов так сильно ударился грудью, что проболел три месяца.
Беспощадно громя отряды конфедератов, он очень человеколюбиво обращался с побежденными и часто отпускал их на родину под честное слово, что они не будут более участвовать в войне. – В бытность мою в Польше сердце мое никогда не затруднялось в добре и должность никогда не полагала тому преград, – говорил Суворов.
Он приказывал хорошо обращаться с пленными и кормить их, «хотя бы то было сверх надлежащей порции». Недоумевавшим по этому поводу офицерам он разъяснял, что «благоприятие раскаявшихся возмутителей пользует более нашим интересам, нежели разлитие их крови».
В этом была и гуманность и политическая дальновидность.
В 1770 году конфедераты получили деятельного организатора в лице французского генерала Дюмурье, явившегося в Польшу в сопровождении отряда французских солдат.
Связанное с прибытием Дюмурье оживление военных действий открыло и для Суворова некоторые перспективы. Он двинулся против нового противника и, выйдя из Люблина, взял приступом местечко Ландскрону (Ланцкрону) (в 30 верстах от Кракова). В этом деле, между прочим, были прострелены его шляпа и мундир.
Овладев местечком, он порешил взять и цитадель, в которой заперлись поляки, но здесь постигла его неудача, одна из редких неудач в его военной карьере, – конфедераты отбили штурм, причем русские понесли потери:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41