Армия забыла перенесенные лишения. Казалось, уже недалеко до соединения с остальными силами, а тогда, покинув непривычные, жуткие горы, руководимые гением любимого полководца войска смогут спокойно взирать на будущее.
Но тут открылась ужасная истина – тотчас вслед за Альтдорфом кончалась Сен-Готардская дорога. Дальше сообщение поддерживалось через озеро, но на этом озере крейсировали французские суда. Сухопутной же дороги к Швицу не было, если не считать двух тропинок через снеговой хребет Росшток, ведших в Мутгенскую долину, откуда имелось сообщение со Швицем. Осенью эти тропинки, считались непроходимыми даже для опытных швейцарских охотников.
Об австрийском отряде Линкена ничего не было слышно; среди жителей циркулировали слухи о происшедшем будто бы накануне сражении, из которого французы вышли победителями. Между тем армия Суворова уже несколько дней питалась чем попало, потому что вьюки не поспевали и растянулись на 30 верст. Легкие отряды Лекурба отбили часть обоза, а в Альтдорфе удалось раздобыть очень немного продовольствия. Наконец, главные силы Лекурба (6 тысяч человек), сосредоточенные близ Фирвальдштетского озера, на фланге у Суворова, ждали удобной минуты, чтобы снова обрушиться на него.
Отрезанная от базы, лишенная продовольствия, с жалкими остатками боевых припасов, с истомленными, наполовину больными людьми, армия была в критическом положении.
В момент прибытия в Альтдорф Суворов был совсем болен. Его терзал жестокий кашель, непрерывно лихорадило, слабость во всем теле достигла предела. Но в этом обессиленном теле, в котором, казалось, еле теплилась жизнь, осталась та же несокрушимая, стальная воля героя.
Мысль об отступлении не приходила ему в голову. Им руководило лишь одно соображение: он опаздывал уже на сутки к назначенному по диспозиции сроку соединения в Швице, и это опоздание может повести к разгрому Корсакова и Готце. Поэтому, не дав отдохнуть измученным войскам, он на другое же утро выступил из Альтдорфа. Если бы Суворову стало известно, что Массена уже успел разбить оба корпуса союзников, он, вероятно, принял бы какое-либо другое решение и предоставил бы отдых своей многострадальной армии. Но точных сведений не было, кроме темных, противоречивых толков. Верный своему долгу главнокомандующего, он решил любой ценой пробиться к ждавшим его корпусам.
Руководствуясь этим, Суворов решил совершить невиданный переход. Он избрал путь через Росшток. Только неограниченная уверенность в себе самом и в своих солдатах могла продиктовать это, казавшееся безрассудным, решение. «Где прошел олень, пройдет и солдат», говорил Суворов.
В 5 часов утра авангард князя Багратиона начал подъем. Тропинка делалась все круче, потом почти совсем исчезла. Солдаты взбирались поодиночке, цепляясь за колючий кустарник. Из-под ног сыпались осколки шифера и скользкая глина. Затем потянулась полоса рыхлого снега, в котором люди вязли по колена. Артиллерию и зарядные ящики всю дорогу подтаскивали на руках. Лошади и мулы то и дело срывались в пропасть, увлекая с собой драгоценные тюки с припасами. Путь армии был усеян трупами людей и животных.
«Каждый неверный шаг стоил жизни, – свидетельствует историограф этого изумительного перехода Милютин. – Часто темные облака, проносясь по скатам горы, охватывали колонну густым туманом, обдавали холодною влагою до того, что войска были измочены, как проливным дождем. Погруженные в сырую мглу, они продолжают лезть ощупью, не видя ничего ни сверху, ни снизу. Выбившись из сил, на время приостановятся, отдохнут – и снова начинают карабкаться».
Энгельс писал об этом переходе, что Суворову «…пришлось вести свою армию по пастушьим тропинкам, где можно было идти только в колонне по одному, в то время как по его пятам следовал сам Лекурб, лучший французский генерал в горной войне!».
Расстояние между Альтдорфом и деревней Муттен равно 16 верстам. Через 12 часов после начала этого страшного перехода авангард русских войск перевалил через хребет. Прогнав беспечно стоявший сторожевой отряд французов, он вошел в деревню Муттен. В это время хвост армии еще пребывал в Альтдорфе, так как по тропинке приходилось пробираться гуськом.
Наступившая ночь была ужасна для тех, кто был застигнут ею на скатах горы. Каждый остался до утра на том месте, где его застала темнота. Не было укрытия от ветра и снега; израненные, обмороженные руки не в силах были сжимать ненадежную точку опоры. Многие срывались и, проносясь мимо своих товарищей, находили смерть на острых камнях пропасти.
Лекурб пытался атаковать в Альтдорфе русский арьергард, но был отбит и более не возобновлял попыток. Передавали, что отважный француз, узнав о переходе русской армии через Росшток, выразил свое восхищение и преклонение перед нею.
Суворов тотчас выслал из Муттена разведку. Посланные вернулись с роковой вестью: и Корсаков и Готце разбиты и отступили; Муттенская долина окружена подавляющими силами Массены.
В результате героического перехода армия не только не улучшила своего положения, но оказалась в подлинной мышеловке.
Суворов с неподвижным лицом выслушал это сообщение.
– Готце! – воскликнул он. – Да они уже привыкли, их всегда били. Но Корсаков, Корсаков – тридцать тысяч и такая победа равным числом неприятеля!
Поражение Римского-Корсакова произошло 25 сентября, в день, когда Суворов штурмовал Чортов мост. Вынужденная задержка в Таверно позволила французам подготовить удар. Массена и Мортье обрушились на русских. Корсаков и помощник его генерал Дурасов проявили полнейшую растерянность. Только стойкость солдат, по собственному разумению исправлявших ошибки командования, предотвратила совершенный разгром. Все же в цюрихском сражении корпус Корсакова потерял половину своего состава убитыми и пленными, 26 орудий, 9 знамен и почти весь обоз. Уцелевшие войска откатились к Рейну.
В тот же день французы под начальством Сульта нанесли при Везене страшное поражение корпусу Готце. Австрийцы бежали в совершенной панике. Готце был убит. Отряд Линкена самовольно удалился без боя из Глариса к Верхнему Рейну.
Таким образом, ко дню прихода Суворова в Муттенскую долину в Швейцарии не осталось ни одного полка коалиции, который мог бы оказать ему военную или продовольственную помощь. А помощь эта была бы очень кстати.
«В продовольствии, – рассказывает один участник похода, – чувствовался большой недостаток; сухари от ненастной погоды размокли и сгнили; местные селения были бедны и ограблены французами… мы копали в долинах какие-то коренья и ели…
Мяса было так бедно, что необходимость заставляла употреблять в пищу такие части, на которые бы в другое время и смотреть было отвратительно. Даже и самая кожа рогатой скотины не была изъята из сего употребления: ее нарезывали небольшими кусками, опаливали на огне шерсть, обернувши на шомполе, и, таким образом, ели полусырую».
Несколько тысяч изнуренных людей, без хлеба, без патронов, стояли лицом к лицу с восьмидесятитысячной свежей, могучей армией, союзником которой являлись непроходимые горы и холод. Борьба казалась безнадежной, и, повидимому, оставалось только капитулировать.
В том, что для русской армии нет выхода, что она должна будет сдаться, Массена не сомневался. Выезжая из Цюриха к Муттену, он с усмешкой заявил пленным русским офицерам, что через несколько дней привезет к ним фельдмаршала и великого князя.
Среди некоторых офицеров суворовской армии также начался шепоток о почетной сдаче. Но такая мысль ни разу не мелькнула у больного, пылавшего в жару семидесятилетнего старика, который, сидя в казацком седле, делил с солдатами все невзгоды.
Первой мыслью Суворова было устремиться на Швиц, где можно было раздобыть продовольствие. Но благоразумие взяло верх рано или поздно его пятнадцатитысячная армия была бы уничтожена сытыми, обеспеченными боевыми припасами, дивизиями Массены. Тогда он решил пробиваться на Гларис, где надеялся соединиться с Линкеном и дать отдых войскам, которым предстояли новые неимоверные трудности. Надо было поднять их дух, перелить в них, от генерала до последнего солдата, неукротимую волю к борьбе. С этой целью Суворов созвал на 29 сентября военный совет.
Состоявший в армии Суворова австрийский генерал Ауфенберг не был приглашен на совет. Этим Суворов, повидимому, хотел подчеркнуть, что не считает австрийцев равноправными, достойными союзниками. Кроме того, он, очевидно, опасался, что присутствие Ауфенберга плохо отразится на соблюдении военной тайны.
Явившийся первым Багратион застал Суворова в необычайном волнении. Одетый в фельдмаршальский мундир, при всех орденах и регалиях, он ходил скорыми шагами по комнате и, не замечая Багратиона, бросал отрывистые слова:
– Парады… Разводы… Больше к себе уважение… Обернется – шапки долой… Помилуй господи… Да, и это нужно – да Ео-время. А нужнее то – знать вести войну… Уметь бить… А битому быть немудрено! Погубить столько тысяч… И каких. В один день… Помилуй господи…
Багратион тихо вышел, оставив фельдмаршала в тревожном раздумье.
Когда собрались все приглашенные, Суворов заговорил Голос его звенел от сдерживаемого волнения, энергичная речь электризовала слушателей. Он сделал краткий обзор итальянской кампании, перечислил все предательские происки австрийцев, обрисовал старания удалить его из Италии. Он осудил преждевременное выступление из Швейцарии эрцгерцога Карла, приведшее к поражению Корсакова, и с горечью упомянул о роковой потере пяти дней в Таверно.
– Теперь мы среди гор, – подвел он итоги, – окружены неприятелем превосходным в силах. Что предпринять нам? идти назад – постыдно; никогда еще не отступал я. идти вперед, к Швицу, – невозможно: у Массены свыше шестидесяти тысяч, у нас же нет и двадцати. К тому же мы без провианта, без патронов, без артиллерии. Помощи нам ждать не от кого… Мы на краю гибели… Одна остается надежда: на бога да на храбрость и самоотвержение моих войск. Мы русские!
Голос его пресекся, и он, не стыдясь, заплакал.
Генерал Дерфельден от имени всех присутствовавших заявил, что войско готово безропотно идти всюду, куда поведет его великий полководец.
Суворов оживился. Глаза его заблистали.
– Да, – сказал он с уверенностью, – мы – русские, мы все одолеем!
На следующий день Багратион выступил с авангардом в направлении на Гларис. За ним следовала дивизия Швейковского. Корпус Розенберга остался в Муттене удерживать приближавшегося со стороны Швица неприятеля.
Массена, лично руководивший операциями, обладал крупным превосходством в силах. Но произведенный им натиск не увенчался успехом. Полки Милорадовича и Ребиндера совместно с казаками Грекова опрокинули французов и гнали их на расстоянии четырех верст. С зарею Массена опять повел атаку – и снова неудачно. Безостановочно преследуемые русской пехотой, французы в беспорядке отхлынули обратно. Поблизости от Муттена протекает речка Муота. Боковые стенки перекинутого через нее каменного моста были сломаны, так что осталась одна арка. Это обстоятельство оказалось роковым для французов. Мост был сразу загроможден бежавшими французскими солдатами, всадниками, зарядными ящиками и орудиями. Возникла ужасная давка, в результате которой люди десятками скатывались в реку. Казаки преследовали беглецов до самого Швица. Это была редкая в военной практике победа изможденных, окруженных, отступающих войск над гораздо более многочисленным, свежим противником. Она показала, что суворовской армии было незнакомо уныние и что боевой дух ее оставался непоколебимым.
Во время этого поразительного боя было взято в плен много французов. Среди них был, между прочим, генерал Лекурб, командовавший французами у Сен-Готарда и Чортова моста. Несмотря на тяжкое положение русской армии, пленные французы, разделив поневоле всё дальнейшие мытарства русских, были выведены Суворовым из Швейцарии и обменены на пленных, находившихся в руках французов. Отпуская Лекурба, фельдмаршал, всегда уважавший в противнике храбрость, спросил:
– У вас есть жена?
– Есть, – отвечал Лекурб.
– Тогда передайте ей эту розу, – и, сорвав цветок, он протянул его французскому генералу.
Лекурб до конца жизни хранил этот дар Суворова.
Задача арьергарда была, таким образом, блестяще выполнена, и он смог следовать за ушедшей к Гларису армией. Желая оторваться от противника, Розенберг прибег к хитрости он послал магистрату Швица распоряжение приготовить на 2 октября продовольствие для 12 тысяч русских, которые якобы войдут в город. Массена, разумеется, тотчас узнал об этом и весь день ожидал приближения русских, в то время как Розенберг тихо снялся с бивака и пошел к Гларису. Французский полководец никогда не мог простить себе, что попался на эту уловку. Убедившись, что догнать русских не удастся. он бросился кружным путем к Гларису.
После панического отступления Линкена Гларис был занят французской дивизией Молитора. Отряд Багратиона героически атаковал французов, но условия местности и здесь представляли огромные выгоды для обороны. Ночь застала русских у подножия укрепленной горы; они лежали в снегу, не имея даже хвороста, чтобы разжечь костры. В это время подошли главные силы. Прибывший с ними Суворов отыскал Багратиона и стал убеждать его сделать еще усилие. Багратион взял егерский полк и 4 батальона гренадер и, пользуясь густым туманом, пошел в обход неприятельского расположения. Добравшись по скалам в кромешной тьме до противника, солдаты бросились в штыки. Многие в темноте срывались с кручи и гибли на дне ущелья. В это время дивизия Швейковского возобновила фронтальную атаку. Комбинированный удар принудил французов отступить; с помощью прибывших подкреплений они оттеснили было русские войска, но те снова обратили их в бегство. Некоторые пункты по шести раз переходили из рук в руки.
В конце концов Гларис остался за русскими. Там нашлись кое-какие запасы продовольствия, и войска впервые за много дней получили горячую пищу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41