князь вышел оттуда с красным лицом и заплаканными глазами и тотчас уехал; больше он не пытался вмешиваться в распоряжения главнокомандующего. Суворов проводил его с теми же низкими поклонами, но, проходя мимо офицеров его свиты, обругал их мальчишками.
Через неделю после Бассиньяно произошло новое столкновение с французами, на этот раз по инициативе Моро, который, в свою очередь, не имел точных сведений и хотел выяснить обстановку. Дивизия австрийских войск была атакована близ Маренго; случившийся поблизости Багратион бросился на выстрелы, пристроился к флангам австрийцев и помог отразить неприятеля. Однако успех не был развит, и если Бассиньяно могло печальнее кончиться для русских, то под Маренго дешево отделались французы. Суворов опять не присутствовал на месте боя. Прискакав туда уже по окончании битвы и ознакомившись с происшедшим, он с досадой заметил:
– Упустили неприятеля!
Убедившись, что перед ним главные силы союзников, Моро решил отойти в Генуэзскую Ривьеру. Суворов не последовал прямо за ним; он свернул к столице Пьемонта – Турину. Этим он рассчитывал отрезать Моро от возможных подкреплений из Швейцарии и Савойи, поднять восстание во всем Пьемонте и обеспечить себе опорный пункт для наступления на Ривьеру. Вместе с тем захват Турина передавал в его руки огромные военные запасы.
Марш к Турину происходил в трудных условиях. Немилосердно пекло солнце. Люди шли в пыли, обливаясь потом, терпя недостаток в воде. Суворов то обгонял колонны, то снова останавливался, пропуская их мимо себя и находя для каждой роты ободряющее приветствие. Он приказал шедшим во главе рот офицерам громко твердить двенадцать французских слов, которые обязал солдат выучить; чтобы лучше слышать, солдаты вынуждены были подтягиваться к головному офицеру.
27 мая союзные войска вступили в Турин. Французский гарнизон под командой решительного Фьооелли заперся в цитадели и начал обстреливать город. Суворов пристыдил Фьорелли, передал, что не зазорно, если несколько сот человек уступят целой армии, и в заключение пригрозил, если будет продолжаться бесцельный обстрел мирного населения, вывести на городскую эспланаду под огонь цитадели французских пленных. После коротких переговоров французы прекратили бомбардировку.
Занятие Турина вполне отвечало желаниям Австрии, и фельдмаршал надеялся этим актом улучшить свои отношения с союзниками. Но случилось обратное, Суворов объявил восстановленным Сардинское королевство, а это нимало не соответствовало видам австрийского правительства, алчность которого пробуждалась по мере военных успехов. Фельдмаршалу было в резкой форме сообщено, что его компетенция – только военные вопросы, а устроение завоеванных областей принадлежит австрийцам.
Суворов оказался в таком же положении, как в Польше в 1794 году, но на этот раз его разочарование было еще острее. Итак, все, что он совершает, имеет своим результатом удовлетворение аппетита австрийцев. В первую минуту у него мелькнула даже мысль возвратиться в Россию. Около этого времени он пишет в Вену Разумовскому: «Во мне здесь нужды нет, и я ныне же желаю домой». Но потом он подчинился. Жаловаться Павлу было– бесполезно; Суворов изливал душу в письмах к Разумовскому, указывал, что распущенная австрийцами пьемонтская народная армия могла бы составить 40 тысяч человек, что Вена вновь диктует ему «методические» планы кампании и т. д. Одно из писем заканчивается буквально стоном: «Спасителя ради, не мешайте мне». С этого времени в отношениях Суворова с австрийцами наступило резкое ухудшение.
В письме к А.Г. Розенбергу от 2 июня 1799 года находим такие строки: «…Слава и честь вверенного мне войска для ме– нясвященнее, и все замыслы Тугута не вовлекут меня в расставленные им сети».
Далее в этом письме Суворов напоминает о том, что принц Кобургский находился у него «в полном послушании», и благодаря этому были достигнуты победы при Фокшанах и Рым– нике. И если уж ныне он призван командовать австрийскими армиями, то следует подчинить ему и эрцгерцога Карла: «отнюдь не из амбиции, которой я 70 лет чужд, но по поводу общаго блага и моей зрелой практики».
Письмо это очень интересно. Объединение в руках Суворова командования австрийскими армиями в Италии и Швейцарии имело бы громадное значение и, в частности, предотвратило бы неудачу в Швейцарии. Видимо, Суворов страстно желал осуществления этого плана. «Иначе, по силе моей (то есть несмотря на мою силу. – К. О.) долго или навсегда я мертвый капитал», восклицал он в этом же письме.
Суворов прервал наступательные операции впредь до прибытия подкреплений и провел несколько недель в Турине, укрепляя дисциплину в войсках.
Он хотел, чтобы репутация русского солдата стояла на высоте. Однажды к фельдмаршалу явился немец-офицер с пакетом от Ушакова. В разговоре он употребил выражение: «Господин адмирал фон Ушаков».
– Возьми себе свое «фон»! – вскричал с гневом Суворов. – Раздавай его, кому хочешь. А победителя турецкого флота, потрясшего Дарданеллы, называй Федор Федорович Ушаков.
Приблизительно в это же время ему довелось узнать, что один из его офицеров не умеет писать по-русски.
– Стыдно, – покачал он головой, – но пусть он пишет по-французски, лишь бы думал по-русски.
Вообще национальное чувство в Суворове было исключительно сильно. Он неоднократно цитировал слова Петра I: «Природа произвела Россию только одну. Она соперницы не имеет».
Особенно же высокого мнения был Суворов о русской военной силе. «Российское оружие – оружие Зевса», писал он.
XIII. Итальянская кампания. Треббия, Нови
Наконец подошли подкрепления: пятнадцатитысячный австрийский корпус генерала Бельгарда. Суворов вручил ему предписание, начинавшееся словами: «Деятельность есть вернейшее из всех достоинств воинских». Багратиону было приказано обучить вновь пришедших «таинству побиения неприятеля холодным ружьем». Начальникам отрядов Суворов дал характерное указание: «Известия суть троеобразные: первые – справедливые, вторые – сомнительные, третьи – ложные. В рапортовании оных означивать свою мысль и осторожную догадку, совет и намерение, не оставляя доносить и о ложных, ибо они иногда обращаются в справедливые, токмо что в рапортовании оных их ясно различать».
Наступала нора новых операций. Показания разведчиков я перехваченные письма свидетельствовали, что Макдональд переправляет свою армию морем в Геную, чтобы оттуда двинуться на Турин; поэтому Суворов отложил наступление на Генуэзскую Ривьеру. Но оказалось, что армия Макдональда движется к Модене, угрожая австрийскому корпусу, осаждавшему Мантую.
Выдвинув пятнадцатитысячный заслон против Моро, о «устремился навстречу Макдональду, приказав генералу Краю, осаждавшему Мантую, оставить там незначительный отряд и го всеми частями спешить к нему на соединение. В ответ на это Край прислал копию распоряжения гофкригсрата, запрещавшего ему снимать хотя бы одного солдата из-под Мантуи. Это было похоже на удар грома с безоблачного неба: в самую критическую минуту Суворов оказался, несмотря на общее численное превосходство союзников, слабее Макдональда.
Стиснув зубы, прочитал фельдмаршал ответ Края. Теперь поздно было пререкаться: Макдональд после блестящего марша, пройдя за неделю 230 верст, перевалив при этом через горный хребет и выдержав сражение, обрушился на австрийцев и, оттеснив их, шел на соединение с Моро (соединение их намечалось в Тортоне). Все достигнутые Суворовым результаты повисли на волоске.
Присутствие духа ни на один миг не покинуло Суворова. В 10 часов вечера 15 июня он выступил из Алессандрии. Войска были утомлены только что проделанным форсированным переходом из Турина, когда за сутки было сделано 50 верст по размытым дорогам (этот переход удостоился даже специального благодарственного приказа фельдмаршала), но теперь нужна была не меньшая быстрота. Утром 17 июня Суворов с главными силами прибыл в Страделлу. Полки расположились на отдых. Вдруг прискакал на взмыленной лошади курьер: узнав о движении Суворова, Макдональд решил уничтожить до его прибытия авангард союзников – пятитысячный австрийский корпус генерала Отта. Бой был в полном разгаре, и Ott сообщал, что дела его плохи. Гибель авангарда могла привести в замешательство всю армию. Надо было спешить. Выслав вперед Меласа с трехтысячным отрядом, фельдмаршал через несколько часов поднял и остальные войска.
Истомленные невиданными переходами последней недели, солдаты с трудом передвигали израненные ноги. Раскаленное солнце палило землю. Люди мечтали о глотке воды, о минутном отдыхе под тенью одинокого деревца. Множество отставших обозначало след армии.
Суворов помнил одно: надо спешить! Неизменно бодрый, он в сопровождении ординарца разъезжал между колоннами, ирося, требуя:
– Скорее! Скорее!
Вот когда подверглась суровому испытанию его теория, что для солдата нет невозможного. Но испытание было выдержано. Солдаты не шли, а бежали. Словно исступление овладело всеми. Те, кто не выдерживал этого безумного бега при пятидесятиградусной жаре, падали, отползали в сторону от дороги, потом, отдышавшись, продолжали бежать.
Примчался новый гонец – войска Отта еле держатся у Сан-Джиовано.
Отряду Отта и в самом деле приходилось очень нелегко; и то, что он оказывал столь упорное сопротивление превосходящим силам французов, должно быть поставлено ему в большую заслугу. Небезынтересно привести отзыв Клаузевица по этому поводу: «Австрийцы держались из страха перед Суворовым. Таким образом, гений Суворова уже в этот момент начал оказывать влияние на битву».
Суворов принял новое решение: передав командование великому князю, он взял 4 казачьих полка и 2 полка австрийских драгун и поскакал с ними вперед. Ему сопутствовал Багратион.
Около 4 часов дня высланный Макдональдом польский корпус Домбровского обошел австрийцев. В этот решительный момент примчался Суворов «с ураганом коней и пыли и лесом копий». Одного взгляда на поле битвы было ему достаточно, чтобы оценить обстановку. 4 конных полка ударили на поляков, 2 других – на противоположный фланг французов.
Вот как описывает один историк (Н. Орлов) последовавшие события: «В первый раз войска Макдональда увидели наших донцов… Между тем как австрийские драгуны опрокидывают неприятельскую кавалерию, казаки облетают левый фланг Домбровского, с криком и визгом бросаются врассыпную на польскую пехоту и приводят ее в совершенное замешательство. Около четырех часов подошла и пехота. По приказанию Суворова два гренадерских батальона направлены на подкрепление левого фланга Отта; остальные начали постепенно пристраиваться вправо, в промежутке между австрийской пехотой и казаками. Тогда Суворов приказал всем войскам произвести общую атаку… Пехота, взяв ружья на руку, двинулась с барабанным боем и музыкой. Русские шли с песнями. Суворов разъезжал по фронту и повторял:
– Вперед! Вперед! Коли, руби!»
Цель атаки сводилась к тому, чтобы задержать противника, выиграть время, пока подойдет пехота. Эта цель была достигнута. Поляки были опрокинуты, французы, впервые увидевшие русских донцов, подались назад.
Через час стали прибывать отдельными группами русские полки. Суворов приказал Багратиону немедленно атаковать ими. Тот просил повременить хоть час, указывая, что в ротах нет еще и по 40 человек, но Суворов не согласился с ним: он помнил, что теперь все дело в том, чтобы не выпускать инициативы и тем сорвать общую атаку противника, отразить которую было бы при данном соотношении сил невозможно.
Началась атака, в которую постепенно, по мере прибытия, вливались русские войска. В течение всего дня численный перевес оставался на стороне неприятеля: 19 тысяч против 12–15 тысяч. Однако к 9 часам вечера Макдональд был отброшен я отошел на 7 верст, до речки Треббии. Битва утихла.
Своим изумительным переходом – 80 верст за 36 часов – и немедленным решительным вступлением в бой Суворов разрушил планы Макдональда. Однако тот решил принять утром новый бой: он рассчитывал, что двигавшийся на соединение с ним Моро подойдет к Треббии, и армия союзников окажется между двух огней. Через сутки к нему должны были подойти подкрепления – дивизия Оливье и Монришара. Он намеревался дождаться их и 19 июня атаковать Суворова.
Однако русский полководец предупредил его – он сам атаковал французов 18 июня.
Наступление было назначено на 7 часов, но полное изнеможение солдат заставило Суворова отложить его до 10 часов.
Задуманный им план сражения заключался в ударе на левый фланг французов, где Суворов гениально усмотрел решающий участок позиции. Опрокидывая левый фланг, Суворов прижимал французов к реке По и отрезал их от Моро.
Таким образом, несмотря на численный перевес неприятеля, Суворов и здесь преследовал решительную цель: уничтожить армию Макдональда.
На этом участке, размером в 3 километра, атаку должна была вести 21 тысяча человек, в то время как второстепенный участок протяжением в б километров был поручен Отту с б тысячами человек.
В диспозиции к бою имелись чисто суворовские слова: «Не употреблять команды; „стой!“ Это не на ученье, а в сражении. Атака, руби, коли, ура, барабаны, музыка».
В приказе Суворова имелось такое предписание: «если неприятель будет сдаваться, то его щадить; только приказывать бросить оружие». Даже перед отчаянным боем с храбрым противником Суворова не покинула его всегдашняя гуманность.
Сочетая, как всегда, смелость замысла с осторожностью и предусмотрительностью в выполнении, Суворов выслал отряд занять пункт Боббио, чтобы не допустить движения противника вдоль реки Треббии (на север). Это распоряжение является образцом предусмотрительности, так как никаких данных о намерении французов предпринять подобное движение Суворов не имел.
Итак, все приготовления были сделаны.
Бой начался атакой казачьей лавы. После жестокой рубки противник, потеряв 600 человек, отступил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41