– На работу?
– Куда же еще?
– Пойдем вместе. Слушай, а у тебя задиристый характер. Я даже не предполагал… Ну чего ты накинулся на директора обувной фабрики из-за его общежития? И других директоров тоже задел…
Солдатов неопределенно повел плечами.
– Ну какой я задиристый? В первый раз такой комплимент слышу. Всего-навсего изложил факты такими, какие они есть. Разве это дело – в буфете общежития наряду с кефиром и сардельками пивом и вином торговать? – Он перевел дыхание. – Вы не согласны со мной?
– Согласен, согласен, – отрывисто проговорил Галенко. – Толку-то что от таких разоблачений?
– А от того, что у фабрик и заводов пивные павильоны пооткрывали, от этого толк есть? Только одно это сводит на нет нашу профилактику среди молодежи…
– Ну и критиковал бы за это работников горторга – директора здесь ни при чем. Они, что ли, открывали? Думаю, что здесь ты был не очень прав.
– Они молчали. Конечно, с горторга спрос особый. Но и предприятия обязаны были свой голос подать – возражать против этих питейных заведений…
– У горторга план…
– От которого производственный падает. Во имя каких идеалов и принципов? Это не мелочь и не пустяк. Я бы по справедливости с этих директоров фабрик… – Солдатов не договорил. – С пьянством и хулиганством надо воевать не только штрафами, протоколами, лишением прогрессивки… От этого пьяница мудрее не станет. И вопрос автоматически не снимается. О борьбе с пьянством директора говорят постоянно. А кто из них посмотрел, что в медвытрезвителях делается? Должны же они понимать… И пятнадцать суток не только мера наказания, но и воспитание. За все время никто из общественности к нам не приходил. А в эти сутки молодых ребят воры и хулиганы обрабатывают. На письма наши не реагируют…
– Да! Тут ты прав, – подтвердил Галенко, – об этом и прокурор говорил. На представления руководители реагируют слабовато. Все отчитаться хотят только в хорошем, а за просчеты никто на себя вину принимать не хочет.
Солдатов почувствовал, что Галенко смотрит на него выжидающе.
– Вот я говорил о комплексных планах. В других городах это уже делается. Можно и нам начать, хотя бы в качестве эксперимента.
– Именно, комплексный! А разрабатывать его тебе поручили в одиночку, – он подмигнул Солдатову.
Они дружно рассмеялись.
– На стадии окончательной доработки и остальные подключаются. Так ведь решили.
Они вошли в райотдел и поднялись на второй этаж.
– Это, наверное, к тебе, – усмехнулся Галенко и кивнул в сторону худощавого мальчишки, который при их появлении встал с деревянного дивана.
– Ко мне, – серьезно ответил Солдатов. – По краже у Боровика допросить его надо…
Вскоре после ухода Юры в кабинет Солдатова вошел Галенко. Солдатов отложил в сторону самодельную с цветным пластиковым набором ручку и внимательно посмотрел на него. Он почувствовал, что это не обычное, мимолетное посещение, почувствовал потому, что уловил в глазах начальника затаенную насмешливую улыбку.
– Ну что? – наконец спросил Галенко. – Уверен, что вместо допроса самоотверженно профилактикой занимался.
Солдатов не ответил. Хотел, чтобы Галенко высказался до конца.
– Вот у меня свои парни растут, но времени на них в обрез, можно сказать, не остается. А на чужих… Ни мне, ни тебе их родителей не заменить. Это добренькое пожелание. Для нашей профессии главное – защищать общество… А семья – это семья. Ты что молчишь?
– Я думаю, – отозвался Солдатов. – Интересно, как вы жизнь разделяете. На дом, семью, работу, отдых… Только вот можно ли одного человека, с его взглядом на жизнь в целом, разделить на две части, на три? Или он неделим?
– Все философствуешь, – усмехнулся Галенко. – Ты правильно пойми. Нам год закрывать скоро! А так… Широко замахиваешься. Не по своим силам дерево ломаешь.
– Я не стараюсь ломать, – миролюбиво улыбнулся Солдатов. – Я хочу выращивать.
– Ну и что? – спросил Галенко. – Растет твое дерево?
– Вырастет!
– Ты пойми, чудак, все это хорошее дело, если рассуждать отвлеченно. А когда перед тобой стоит задача раскрыть неотложное дело и, помимо него, еще другие на тебе висят, тогда убеждать пьяниц и судимых – это уж роскошь. Уголовный розыск – не просветительное учреждение. Здесь работа день и ночь. На другое времени не остается.
– Это не роскошь, а хлеб наш насущный. Не обижайтесь! – негромко сказал Солдатов. – По-моему, мы работу нашу по-разному понимаем. Она для вас от и до…
– Вот этого уж не ожидал! – сдержанно ответил Галенко и насторожился. – Я сутками не выхожу…
– Я не о времени. Я о пределах ответственности.
– Какой ответственности?
– Ответственности за людей.
– И за воров тоже? И за грабителей? – Выдержка изменила ему. – Я жизнь свою потратил, чтобы людей защищать, чтобы воров этих в первую очередь…
– И за воров тоже ответственность. Заботы заслуживает каждый из живущих. Ни у кого нет второй жизни. А во вторую очередь? – спокойно спросил Солдатов.
– А вторая очередь – дело суда, – отрубил Галенко.
– А третья очередь – колония? А четвертая очередь – опять наше дело – лови, раскрывай? – настойчиво спросил Солдатов.
– Это почему же? – не понял Галенко.
– А потому! – вдруг утратил спокойствие Солдатов. – Если наша ответственность кончается на первой очереди, то четвертой никогда не миновать. Поэтому нам долго придется сутками из кабинетов не выходить…
Галенко засмеялся:
– Молодец! Хорошо ответил. Без церемоний. Молодец! – Он внимательно, с каким-то новым интересом смотрел на Солдатова. Потом сказал просто: – Ты, наверное, обо мне формулировку такую составил: чинуша, бюрократ, вроде того директора, который борется только за вал, а на ассортимент ему наплевать.
– Это была бы глупость с моей стороны, Василий Степанович, – возразил ему Солдатов. – Если бы видел я в вас бюрократа, наверное, ушел бы в другой райотдел. Вы человек, если уж говорить начистоту, широкий и деятельный, но только иногда, как бы это потоньше сказать…
– Чтобы не обидеть меня? – прищурился Галенко.
– Да нет. Обидеть правдой вас не боюсь… Вы начинаете болеть делом, когда оно уже созрело, когда его уже разрывает изнутри. И разрешаете его хорошо. Хорошо, как хирург.
Галенко довольно рассмеялся:
– Ты в самую точку попал. Не в смысле сегодняшнего разговора, а в смысле, как бы сказать, историческом. Я ведь в детстве мечтал стать хирургом.
– Вы, Василий Степанович, и на этой работе хирург в самом хорошем смысле слова. Все наши операции проводите с наименьшими потерями времени, наименьшими затратами сил. Вы за профилактику чисто хирургическую. Но есть и другая профилактика…
– Терапевтическая, что ли? – усмехнулся Галенко.
– Извините за, возможно, неудачное сравнение, я назвал бы ее профилактикой занозы. Профилактика – это в первую очередь спасение индивидуальной человеческой судьбы. Но, спасая ее, мы тем самым спасем и общество от больших неприятностей. Поэтому в нашей работе всегда важно узнать все своеобразие человеческой личности, начиная от склада нервной системы и кончая ее взаимоотношением с окружающим миром. Чтобы делать это вовремя и успешно, надо избавиться от привычки мыслить общими категориями и штампами, научиться исследовать и жизнь и обстоятельства.
– На словах все гладко получается. В жизни – сложнее, – горячо ответил Галенко.
– Да, в жизни сложнее, – согласился Солдатов, – если забывать о человеке. Вот увидели бы мы вовремя Юру Калугина, в тот самый момент, когда он дома слезы сердитые втихомолку утирал, да подошли бы к нему, да узнали бы, в чем дело, уверен – кражи бы не было, и ключи злополучные лежали спокойно в кармане Боровика. И оба они, может быть, уж в шахматы или шашки играли…
– Я согласен с тобой, – рассмеялся Галенко, – да только, понимаешь, не всегда хватает тех минут, которые бывают нужны для удаления этой самой занозы. Дела созревшие сыпятся…
– Потому и сыпятся, что из занозы созревают. Они… Галенко не дал ему договорить. Подошел и, хлопнув Солдатова по плечу, сказал:
– Слушай, у нас с тобой трудная работа. Насчет профилактики я полностью с тобой согласен. Ты над планом поработай. И я подключусь. Вместе полковнику доложим. А насчет заноз… часто приходится делать выбор между ею и уже созревшим. Вот и приходится отсекать…
На этот раз договорить не дал Солдатов:
– И поэтому раскрываемость у нас на высоте.
– Тебя это радует? – поинтересовался Галенко.
– Радует, – ответил Солдатов. – В этом тоже большой смысл нашей работы. Только хотелось, чтобы поменьше людей в колонию попадало. Раскрыть преступление – это немало, а вот знать, что оно не совершилось, что ты остановил…
… Рабочий день в уголовном розыске всегда напряжен. Но сегодняшний закончился благополучно. Даже совещание у начальника управления, на которое Солдатов шел, заметно волнуясь, прошло удачно. И откровенный разговор с Галенко не оставил ненужных недомолвок.
Уже давно стемнело. На улице горели фонари. После солнечного дня похолодало. Через неплотно прикрытые рамы доносилось пофыркивание милицейского мотоцикла. Солдатов сосредоточенно работал над планом профилактических мероприятий. В наступившей тишине Солдатов услышал неторопливые женские шаги. Он встал из-за стола, распахнул дверь и увидел машинистку Тамару.
– Томочка, что задержались?
– Работа.
– Что-нибудь срочное?
– Да нет. Завтрашний материал печатаю. Мне завтра день нужен.
– Свидание, кино, театр?
– Лес…
– Завидую. А я вот уже с месяц не выезжал…
– Напрасно. В лесу сейчас красотища. Все пылает и красным и золотым. Съездили бы. У костра с дымком все заботы забудете.
– Взяли бы меня в свою компанию, – пошутил Солдатов.
– Ого! – кокетливо улыбнулась Тамара.
– Очень хочется в лес. Эх, Томочка, вы не знаете, как вы счастливы.
Их разговор прервал телефонный зуммер. Солдатов быстро прошел в кабинет и снял трубку, напрямую соединявшую его с дежурной частью. Мягкое пощелкивание аппарата сразу же прекратилось. Докладывал дежурный.
– Товарищ начальник! Тут одна гражданка к вам просится.
– Какая еще гражданка? – отрывисто спросил Солдатов. – Вы объяснили ей, что сейчас неприемные часы?
– Объяснил. Но она настаивает. Говорит, что по делу Шахова она. Хочет только с вами говорить.
– По делу Шахова? – быстро переспросил Солдатов. – Мы никого не вызывали. Хорошо. Проводите ее ко мне.
Он взглянул на часы, застегнул пиджак, привычным движением поправил галстук.
«Интересно, что привело эту женщину в уголовный розыск в такое время? Что она скажет и кто она?» – В раздумье он восстанавливал в памяти окружение Шахова, мысленно перебирал его связи.
В дверь постучали. Дежурный пропустил вперед женщину. Она перешагнула порог и остановилась.
– Проходите, садитесь, – пригласил ее Солдатов и жестом указал на стул.
Женщину он не знал. Ей было около тридцати, а может быть, немного меньше. Красивая, одета неброско, но со вкусом. Нет, раньше он не видел ее. Никогда…
– Я Медвецкая, – назвала она себя. Ее большие глаза смотрели на Солдатова с подкупающим доверием и в то же время чуть настороженно. Она протянула руку – ладонь у нее была маленькая, а рукопожатие довольно уверенное, крепкое.
– Разрешите идти? – обратился дежурный.
– Да, да! Конечно, – отпустил его Солдатов. Когда за дежурным закрылась дверь, вежливо улыбнулся Медвецкой. – Что у вас случилось? Рассказывайте.
– Не хочу обвинять ваших работников в беззаконии, но их чувство ответственности по отношению к людям… – начала Медвецкая неожиданно гневно. Голос у нее был мягкий, грудной.
– Успокойтесь, – остановил ее Солдатов, не дав договорить до конца. Остановил сознательно: он знал по опыту, что такое бурное начало предопределяет, как правило, разговор ненужно резкий, сумбурный и мало чего достигающий. – Вы не волнуйтесь, расскажите все по порядку. Как вас зовут?
– Зоя Павловна. Извините, пожалуйста! – Она посмотрела на него вопросительно. – Вы поможете мне?
– Постараюсь помочь, если это в моих силах, – ответил он мягко.
Медвецкая улыбнулась ему словно через силу.
– Вы, конечно, не узнаете меня. – Она откинула капюшон ярко-зеленого плаща. – А ведь мы с вами знакомы. Не вспоминаете?
Солдатов внимательно посмотрел на нее, на ее черные, туго затянутые белой заколкой волосы, крупные завитки на висках, особенно отметил узкий, едва заметный шрам над длинной вразлет бровью и отрицательно покачал головой:
– Нет, не узнаю. Не помню.
– Немудрено. Давно это было. Давно и случайно, – с явным сожалением в голосе проговорила Медвецкая. – Я видела вас у Григория Марковича в магазине. Вы приходили к нему с женой за платьем.
Солдатов вспомнил, что в прошлом году он действительно заходил в магазин «Людмила», его жена купила платье, но оно оказалось бракованным.
– Неужели в такую погоду вы пришли для того лишь, чтобы мне напомнить об этом? – спросил он.
– Видите ли, я жена Алексея Шахова, – проговорила Медвецкая. – Вы не удивляйтесь, – добавила она, заметив недоуменный взгляд Солдатова. – У нас брак не юридический, так сказать – гражданский. Без штампа в паспорте. Одним словом, мы не зарегистрированы. Он сейчас… – Она волновалась, подыскивая слова. – Тут, у вас? Надолго? – Взгляд ее был озабочен.
– У нас, – ответил Солдатов. – Вы что же, выручать его пришли?
Медвецкая пододвинулась ближе к столу. Ее небольшие, ухоженные пальцы нервно задергали коричневую сумочку. Она достала аккуратно сложенный розовый платок и в волнении скомкала его.
– Вы опоздали. Поздно пришли… – сказал Солдатов, внимательно наблюдая за ней.
– Вчера я не смогла, – не поняла она смысла слов Солдатова, и голос ее упал, – а если бы раньше?
– Ваш муж арестован, – объяснил Солдатов. – К этому были все законные основания. И освободить его я не могу. А что касается раньше… Да, именно раньше нужно было задуматься над его судьбой. Тогда, наверное, не дошло бы до этого. Хотя бы на год раньше… – Он наткнулся на ее растерянный взгляд.
– Арест – это ужасно. Потеря чести… – Она попыталась придать этим словам оттенок отчаяния.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19