– Не хватает доказательств. Но… Еще раз повторю, что это дело занимает в моей работе исключительное место.
Детектив остановился и посмотрел на меня, прищурив глаза.
– Я жду, – сказал он. – Плод вот-вот дозреет.
– А сейчас еще не созрел?
– Скоро дозреет. Через несколько часов. И тогда яблоко упадет мне прямо в руки.
Мы добрались до отеля, который жарился на солнце; солнечные лучи играли на красных шторах.
– Вижу ваш интерес, – сказал детектив. – Но вы ничего не узнаете до наступления вечера.
Я попросил назвать время поточнее.
Асбьёрн Краг остановился, сделал про себя подсчеты.
– Часов в десять, – сказал он.
– Очень хорошо. Я смогу найти вас в отеле?
– Да.
Я хотел уже уйти, но, когда детектив начал смеяться, задержался еще на минуту.
– Вы чрезвычайно мало любопытны, – сказал он.
Я покачал головой, не понимая, что он имеет в виду.
– Я ожидал, – пояснил детектив, – что вы спросите, почему вам надо прийти именно в десять.
– Видимо, у вас для этого свои причины.
– Да. Конечно. У меня одна конкретная причина. В это время, в десять, начинает опускаться темнота.
– Обязательно нужна темнота?
– Обязательно.
Я отошел на несколько шагов. Детектив окликнул меня по имени.
– Послушайте, – сказал он. – Может случиться, что вы не застанете меня в отеле.
– Подождать вас?
– Нет. Тогда вы идите на место, где я буду вас ждать. Конечно, если меня не будет в отеле.
– А куда?
Асбьёрн Краг указал пальцем в сторону моря.
– Вы видите ту большую группу деревьев внизу?
– Вы сможете меня там найти. Но сначала должны зайти в отель-пансион.
– Это там, где начинается горная тропа? – уточнил я.
– Да, – ответил детектив.
Он кивнул на прощанье и удалился широким шагом. Я стоял и смотрел ему вслед. Потом побрел по лугу фиолетового клевера, который отделял отель от дороги. Поднялся на веранду и с шумом открыл стеклянную дверь. Услышал громкие безмятежные голоса из глубины салона.
Знойный день догорал. Я лежал праздно в качающемся кресле в моем домике и чувствовал, как уплывает время. Долгое время скрип кресла был единственным звуком, который я слышал. Потом поднялся ветер, налетел со всех сторон на мой домик, ворвался в комнату через открытое окно. Зной пропитал мои бумаги, и они сделались горячими и твердыми, будто высохли на кафельной печи. Я сидел, повернув лицо к окну, смотрел на море, синева которого заливала раму окна. Зеленая густая листва и синева моря создавали чудесную красочную картину. Время от времени листья шевелились под тяжестью севшего на них жука или стрекозы, время от времени между листьями мелькал белый парус лодки, плывущей по морю. Доносились голоса, щебетанье детей, барахтающихся в песке, играющих с металлической банкой. В воздухе летали блестящие синие мухи и, будто жужжащие пули, садились на стену домика.
В комнате стало невыносимо душно и жарко. Я вышел из дома и растянулся на траве, заложив руки за голову. Я смотрел в небо, пробовал обнять взглядом небесный свод. Подумал: глазам, которые смогли бы разом охватить все это необъятное небо в его непревзойденной красоте, открылась бы вечность. Легкие белые облака проплывали мимо солнечного шара, как кольца дыма от горящей папиросы. У горизонта громоздилась целая армия, трепеща белыми покрывалами. Но вот и трепетание исчезло. Движение на небе замерло, облака повисли совершенно неподвижно, отдыхая в воздухе. А над всем этим распростерлась голубая бесконечность, которая уходила куда-то далеко вверх, куда никогда не воспрянет человеческий дух. Какой же могучий свод над землей! И как все остальное, вся земля, убого, мрачно, несовершенно… На земле все тянется, растет вверх, а на самой вершине горы стоит сосна с ободранным стволом, погрузив свою верхушку в свет.
Я понимал, что это один из последних дней торжества лета. Когда солнечная колесница скатится с горизонта, настанут сумерки. Ночи уже стали холоднее, а в темноте уже затаилась осень со своими длинными холодными щупальцами. Когда чувствуется, что лето уходит, возникает непреодолимое ощущение, что оно никогда не вернется и полная горсть последних дней лета исчерпана… Когда тени достигли моей комнаты, когда листья зашелестели на вечернем ветру и море стало серым, меня внезапно охватила глубокая грусть. В моем сердце что-то задрожало, и мной овладело предчувствие перемен в жизни.
Очень медленно шло время до семи вечера. Потом я закрыл окно, кровавые отливы в стеклах привели меня в удивление. Это отражался закат солнца. Заходящее солнце тянуло вслед за собой к морю целый веер ржавых туч. Этот зловещий цвет осени разливался в воздухе, рассеивался и проникал через окно в мою комнату. Пальцами я коснулся оконного стекла и снова с удивлением увидел, что и пальцы стали кровавого цвета.
Опускались сумерки. Темнота медленно подкрадывалась, занимала углы, густела, захватывала все пространство. Золоченая рамка картины на стене какое-то время мерцала в слабом свете, падающем из окна, а круглый циферблат Часов напоминал распухший глаз, неподвижно взирающий на комнату. В начале десятого исчезли последние отблески дня, в комнате стало совершенно темно, только у окна подрагивала седая мгла, которая становилась все более серой, все больше сгущалась. Последний час я сидел и думал над тем, что делать. Я знал, что ночью произойдет что-то решительное, и отчетливо ощущал, что это мои последние сутки здесь. Во всяком случае, с меня вполне достаточно встрясок и нервных потрясений.
Теперь я уже не боялся. Ничуть. Не боялся лица с ужасными губами и белым, как мел, лбом, как и остального, связанного с ними.
Я собирался заняться деятельностью, которая могла показаться странной, но которая вполне объяснялась последующими событиями.
Я покинул домик в половине десятого. Хотел набросить на себя весенний плащ, но тут же отложил его в сторону. Вместо этого застегнул на все пуговицы пиджак. Плащ сковывал бы мои движения, а мне этого не хотелось.
Перед уходом я заполнил патронами барабан револьвера и положил его в правый карман, чтобы иметь под рукой. Однако, когда я заметил, что карман оттопыривается и может вызвать подозрения, переложил револьвер во внутренний карман. Здесь он никому не бросался в глаза.
Я уже отошел на несколько метров от дома, когда кое-что вспомнил. Я вернулся, чтобы взглянуть на бумаги, лежащие на столе. Они показались мне слишком аккуратно разложенными, слишком большой порядок был на письменном столе. Немного разбросал их, дописал несколько строчек в одной статье, над которой работал в последнее время. Теперь создавалось впечатление, что хозяин внезапно встал из-за письменного стола и оставил комнату.
Наконец, я отправился в дорогу. По пути посмотрел на часы, потому что хотел быть точным. Было 21.40, когда я переступил порог сельской лавки. Там было пять человек. За прилавком стоял владелец лавки, который отмерял какую-то цветную ткань. Его дочь взвешивала сироп в кувшине. Перед прилавком стоял брат торговца, рыбак, он держал руки в карманах брюк, изо рта свисала трубка. Покупателей было всего двое: какая-то старая женщина, которая укладывала в корзинку наполненные бумажные пакеты, и стоящий рядом с нею маленький мальчик, мерзнущий, так как у него не было ничего па ногах. Мальчик держал в одной руке жестяную кружку, а в другой – смятую кредитную книжку.
Я вошел в лавку так стремительно, что все должны были обратить внимание на мое появление. Я поздоровался с братом владельца лавки, которого давно знал. Торопливо в нескольких словах сказал ему, что хочу выбраться на длительную рыбную ловлю под Хвассодден, в миле отсюда. Собираюсь выйти в море через полчаса, потом вздремнуть часок у рыбака на мысу, а в четыре снова отправиться на рыбную ловлю.
– Хорошее дело, – одобрил моя намерения рыбак. – Поплывете один?
– Нет, хочу забрать с собой кого-нибудь из отеля.
– Да, кто-нибудь нужен еще, чтобы грести быстрее.
– Это я учту, – согласился я с улыбкой. – Но и один могу.
Рыбак кивнул головой.
– Да, вы сильный, – сказал он, глядя на мои плечи. – Благодарю Бога, – проговорил я без особого пафоса. Потом я обратился к сельскому лавочнику. Купил у него различные рыболовные снасти, крючки и несколько лесок. Объяснил, что те, что у меня есть, ненадежны. Торговец дал мне добрые советы, сказал, какую нанизывать приманку, где стать на якорь.
В конце разговора я попросил его дать мне свою лодку, на что он сразу же согласился.
– Приду за лодкой через полчаса или около этого, – сказал я. – Может, прихвачу кого-нибудь из отеля, а может, поплыву один. Отправлюсь в любом случае… Уж очень хочется порыбачить.
Уложил покупки и оставил лавку. Ее владелец и его брат пожелали мне хорошего улова. Теперь я направился к отелю.
Во всех окнах горел свет, горел он и в номере Асбьёрна Крага. Это меня разочаровало. Я должен был убедиться, что его здесь не будет. Я считал, что у него есть определенная причина, чтобы встретиться со мной на горной тропке. Если же застану его в отеле, мне придется изменить свои намерения, конечно, в определенном отношении. Мне было все равно, так или иначе, я принял решение и хотел провести его в жизнь.
Внизу, в зале столовой, я встретил нескольких курортников. Спросил у них, не хотел ли кто-нибудь поехать на рыбную ловлю, но никто не высказал желания. А я, со своей стороны, добавил, что надо будет хорошо погрести.
Сообщил время отплытия. Через полчаса. Поплывем на лодке сельского лавочника. Но никто желания не изъявил.
По коридору я прошел к номеру, который занимал Асбьёрн Краг. Ровно в десять я постучал в дверь.
Тишина.
Я постучался снова. Когда понял, что ответа не будет, торопливо вошел в комнату.
Комната была пуста, по на письменном столе стояла зажженная лампа.
Я знал, что Асбьёрн Краг, оставляя номер, обязательно запирает дверь на ключ. Значит, он должен быть где-то поблизости.
Я ждал его у двери несколько минут. Никто, однако, не пришел, нигде не слышались шаги. Меня окружала абсолютная тишина.
Это было странно. Открытая дверь и горящая лампа на столе… Детектив, который был ходячей точностью, знал, я приду в установленное время – ровно в десять. А я к тому же знал, что детектив старается хранить тайны, хотел любой ценой оградить свои бумаги от того, чтобы в них копались. И, возможно, особенно от меня. Но почему в таком случае он не принял меры предосторожности? Я открыл дверь в коридор. Номер Асбьёрна Крага находился в конце коридора. Скорее узнаешь, с какой стороны шаги, и услышишь, если кто-нибудь подошел к двери номера. Я снова закрыл дверь с внутренней стороны и прислушался. Никаких звуков. Я подошел к письменному столу детектива, где лежали бумаги.
На столе, ближе к окну, стояло овальное зеркало в посеребренной рамке. Вокруг зеркала было рассыпано множество разных мелких предметов, между ними лежал тюбик губной помады. Когда я увидел его, я встревожился.
Увидел я кое-что и другое. Рядом с зеркалом, в рамке из осинового дерева, стояла фотография.
Это была фотография умершего лесничего. Блинда. Было не совсем попятно, давно ли ее сделали, видимо, все-таки незадолго до смерти.
Я взял фотографию в руки и долго всматривался в нее. И снова на момент возникло у меня то самое чувство, которое овладело мной при виде лица за зеленым стеклом. Но длилось это ощущение недолго, я снова успокоился. Я понял, что Асбьёрн специально не закрыл дверь номера на ключ. Он хотел, чтобы я вошел в комнату и увидел то, что лежало на столе.
Но меня это вовсе не потрясло так сильно, как он предполагал. Вид фотографии, зеркала и предметов, лежащих рядом, не задел моих нервов, как это было при появлении за стеклом ужасного лица. Во всяком случае, теперь я был уверен, уверен на сто процентов в том, что мое предположение является не фантазией, а реальным фактом.
Я размышлял, что сейчас следует предпринять. Знал, что Асбьёрн Краг ждет меня в эту самую минуту у группы старых деревьев. Вскоре мы встретимся с ним, и я услышу его сдавленный квакающий смех.
Я решил сделать что-нибудь такое, что бы соответствовало моей предшествующей манере поведения. Ведь я действовал по определенному, заранее выработанному плану. Я взял лист чистой белой бумаги и положил его перед собой на стол. У меня возникло желание написать Асбьёрну Крагу несколько слов. На подставке лежало много карандашей и одна-единственная ручка. Чернильницы не было. Ручка была автоматическая. Я писал ею размашисто и удивлялся сам себе, как это просто, буквы быстро выходили из-под моей руки.
«Дорогой господин Краг!
Искал Вас сегодня вечером около одиннадцати (на часах в настоящее время десять минут одиннадцатого), хотел забрать Вас на рыбную ловлю под Хвассодденом. Выплываю в одиннадцать с пристани возле сельской лавки. Если Вы до того времени увидите эту записку и у Вас будет желание поехать, прошу Вас прийти».
Я поставил подпись и отложил осторожно автоматическую ручку на подставку. Потом торопливо просмотрел бумаги детектива. Он писал быстро, много, о самых различных делах, но я не нашел ни слова на тему о смерти лесничего. Не было ни слова также о летательной машине доктора Брамса.
Минуты быстро улетали, мне было уже время идти.
Я прошел в столовую, в которой сидели несколько постояльцев. Напевая веселую песенку и позвякивая рыболовным снаряжением, я делал все, чтобы на меня обратили внимание.
– Значит, никто не хочет составить мне компанию? – спросил я в последний раз.
– Нет, нет! – прозвучали ответы.
Я вышел на дорогу, удивленный своим необычным самообладанием. Вспомнил, что сказал брат сельского торговца о моей силе. Вытянул руку и почувствовал, как крепки мои мускулы. Я знал, что меня ждет.
Шел я медленно. Надеялся, что встречу кого-нибудь курортников или из сельских жителей. Хотелось, чтобы люди увидели меня еще раз. И мне повезло. Я встретил рыбака в соломенной шляпе. Я не видел этого рыбака с той самой поры, когда произошло убийство лесничего. Узнав меня в темноте, он замедлил шаги и нерешительно поздоровался. Было похоже на то, что у него есть желание обменяться со мной несколькими словами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19