Потому что внутренне я уже был готов убить
Вику. Я знал, что это произойдет в любой момент, как вспышка, и все
погаснет...
Да, Юра заболевал страхом высоты и этот страх вызывал в нем я. И мне
захотелось приблизиться к нему, как земля, и не дать разбиться ему, либо
уйти, чтобы он смог лететь... У меня даже появилась мысль: просто, ничего
не говоря, встать и выйти на первой попавшейся остановке из электрички, но
я одолел себя одним всполохом памяти: Вика была моей!
Она прилегла мне на плечо и нежно улыбнулась Юре.
Я не знал, что со мной творится! Но понимал, что от всего этого надо
отказываться, что все это мои нелепые привязки к моим же мыслям! Но как?
Как суметь, как поступить мне?
- Ребята, ради Бога - не обижайтесь! - неожиданно сказал Юра. По
неловким движениям его рук, которые он потирал, рассматривал, всовывал в
карманы куртки и снова потирал, было видно, что он испытывает чувство вины
за нашу неблизкую поездку, оказавшуюся теперь напрасной.
- Ничего страшного, - успокаивал я его, - подумаешь, великое дело,
просто - прокатимся! Погуляем, правда? - обратился я к Вике и слегка
притиснул ее к себе за плечо.
- Конечно! Ну когда мы еще сможем выбраться, чтобы пройтись пешком по
Подмосковью! - подтвердила мое настроение Вика, хотя я заметил, что сказал
она это с тяжелым удовольствием. Ее сердце было готово на праздник...
За одну остановку до Абрамцева, на которой мы собирались выйти, в
электричку село множество людей. Вагон оживился, наполнился дыханием и
суетой. Все вошедшие люди взволнованно переговаривались, хотя, судя по
всему, не были из одной, перезнакомленной компании, но что-то объединяло
их, и мы стали прислушиваться к тому, о чем они говорят.
И как же мы были удивлены тому, что памятник Сергию Радонежскому, еще
при вывозе его из Москвы - "арестован" и что этот памятник сопровождал
некий Облаухов, и он тоже арестован! И что скульптор памятника Сергию
Радонежскому, Клыков, как и весь народ, ожидавший открытия, очень
расстроен тем, что даже фундамент под памятник был срочно вырыт этой ночью
по решению исполкома и вывезен в неизвестном направлении! И еще мы узнали
совершенно невероятное: все дороги к селу Радонеж - перекрыты милицейскими
караулами, и что в селе Радонеж сейчас идет антисоветский митинг!
Туда никого не пускают, но есть шанс! Надо выйти в Абрамцеве,
прошагать километров двадцать: только так можно пробраться в село Радонеж,
минуя заслоны...
И мы, Вика, Юра и я, тут же решили во что бы то ни стало, но
проникнуть на окраину села Радонеж, к собору, где должно было состояться
открытие памятник святому, но не состоялось. Проникнуть, хотя бы ради
солидарности с теми, кто сегодня там против этой несправедливости.
С собою у меня была кинокамера, и я предвкушал хорошие кадры!
Когда мы подъезжали к Абрамцеву, то действительно увидели милицейский
пост, он стоял в полный рост возле ступенек, ведущих с платформы к
автобусным остановкам. Около молоденьких ребят в милицейской форме
возвышался огромный деревянный щит, напоминавший страшные кадры оккупации
из кинохроники. На нем размашисто, крупными буквами было написано:
"Автобусная линия до села Радонеж сегодня не работает - ремонт дороги.
Открытие памятника переносится!"
Милиция подозрительно осматривала каждого прохожего и с недоверием
сопроводила и нас своими бесцеремонными взглядами, когда мы спускались по
ступенькам.
Шоссейная дорога и в самом деле оказалась перекопанной. Яма была
совсем свежей.
И мы пошли пешком, другой дорогой, через все Абрамцево.
Но из Абрамцева, как оказалось - не выпускали никого!
Тогда мы снова вернулись в центр поселка. И тут нам повезло! Две
молоденькие девочки из абрамцевского художественного училища - знали
дорогу. И мы ринулись за ними, как за проводниками!
Шли очень быстро: по пригоркам и оврагам, спотыкаясь об окоченевшие
земляные кочки, путаясь ногами в рытвинах с переплетенными корнями. Снега
было мало, он изрядно подтаял от недавней оттепели.
Наша тропа извивалась вдоль какого-то, казалось, бесконечного забора
из колючей проволоки, а за этим забором располагался бесконечный
охраняемый объект. Забор тянулся возле русла узенькой, замерзшей речки.
Изредка за ним, не так далеко от нас, возвышались среди голых веток
деревьев деревянные часовые вышки. А иногда нам приходилось перелезать
забор, чтобы преодолеть наиболее трудные участки пути, где тропа, видимо,
подмытая весенними половодьями, отвалилась от забора в речку. По льду идти
мы не решались, и тогда страх пружинил в ногах, хотелось побыстрее
перелезть обратно, к речке: так и казалось, что сейчас раздастся
автоматная очередь! Но я сдерживал себя и даже специально притормаживал
свой ход и начинал громче разговаривать, на что Вика отвечала явно с
волнением, и тогда вспоминал, что не я один преодолеваю страх: страх
часовых вышек и колючей проволоки...
Теперь мы шли по жилистой тропе в густо-ветвистом лесу. Деревья и
кустарники, опустошенные осенью и обветренные зимой, казалось, рады были
встрече с человеком, и каждая веточка, зависавшая над тропою, будто
тянулась навстречу, чтобы прикоснуться к нам.
Впереди шагали юные художницы. Они, крупные, спортивно сложенные,
вырвались намного вперед. Я увлекся их напористым порывом к цели и тоже
вышагивал нога в ногу сразу же за ними. Я и не заметил, как Вика и Юра
отстали от нас и опомнился от забытья только тогда, когда меня где-то
издалека, позади, окликнул протяжно-приглушенный голос Вики:
- Се-ре-жа! - жалобно позвала Вика.
Я остановился...
Юные художницы скрылись за поворотом и погнались за тропою дальше, а
я, отмахиваясь от паривших неподвижно перед моим лицом ветвей, зашагал
обратно. Я разыскивал глазами Вику. Вдруг сердце у меня неожиданно екнуло.
Я почувствовал, что Вика там не одна, - с Юрой!..
Через несколько секунд Юра и Вика показались вместе...
Юра нес Вику на руках. Нес мою нежность, и она обвивала его шею
мягкими руками. У Вики что-то случилось с ногой! Она оступилась в одной из
ветвистых рытвин.
Мы усадили девушку на широкий пенек.
Я ласкал и уговаривал ее не беспокоиться.
Юра же, имея диплом медучилища, быстренько стащил с поврежденной ноги
сапог, определил небольшой вывих и резко выправил его. Вика вскрикнула.
- Ну, вот и все, малышка, - сказал он и, стоя на коленях перед нею,
посмотрел в глаза девушки: выразительно и покорно.
- Пусть Сережа не обижается, - сказал Вика.
И она нагнулась к Юре и мягко поцеловала его щеку.
- Поцелуй моему спасителю, - сказала она...
Вскоре мы оказались на автостраде в километре от окраины села
Радонеж. Движения по шоссе почти не было, а многочисленные толпы людей шли
туда и обратно, будто прогуливались по Садово-Кудринскому тротуару, но
хмурые и говорливые.
Изрядно уставшие, мы приближались по этой дороге к селу. Я на ходу
вынул кинокамеру и, приблизив с помощью трансфокатора место людского
волнения, отснял несколько метров кинопленки.
В конце шоссе, не доезжая до пригорка, на котором располагался
небольшой собор, притормаживали и уже вытянулись метров на сто вереницей
автобусы, видимо, их пригоняли из Москвы. На пригорке расхаживали
милиционеры не ниже капитана, а также, сразу узнаваемые по пристальности
взгляда и озабоченности в лицах, агенты в штатском.
Людей было много. Они собирались кучками и разговаривали. Митинг уже
с час как закончился, мы не успели на него, но зато мы стали бродить от
одной кучки к другой, и кое-какие обрывки митинга дошли и до нас. Эхо
митинга теперь угасало, вновь подходящие дослушивали его как и мы.
Оказывается, памятник "арестован" по причине того, что он выполнен не
из того материала, из которого принято законом изготавливать и
устанавливать памятник в стране. Якобы его открытие не было согласовано с
властями и что его открытие организовало общество "Память", и что даже
духовенство Всея Руси не поддержало этого мероприятия, и что открытие
памятника обязательно состоится, но позже, по изготовлению такого же, но
из другого материала.
На месте вчерашнего бетонного основания для памятника мы увидели
возвышающуюся в полтора человеческих роста груду всевозможных цветов, и
вся эта махина из цветов была уставлена свечками, которые горели красными
лучиками. Казалось, что откуда-то с неба, будто из рая, сюда, на землю,
рухнула огромная цветочная люстра и угасал ее божественный свет.
С другой стороны пригорка, там, внизу, возле рощицы, я увидел группу
захвата: человек двести, в специальных комбинезонах, со щитами, в касках,
с дубинками в руках.
Люди наперекор всему начали веселиться, танцевать, петь, читать
стихи.
Милиционеры активно призывали в рупоры всех расходиться. Они вежливо
зазывали в автобусы, на которых гарантировался бесплатный проезд до
ближайшей станции электрички.
Я снова нажал спуск кинокамеры и отснял все происходящее вокруг.
По моему плечу кто-то похлопал, я повернул голову назад: капитан
милиции, представший во всем своем величии, ростом выше меня на голову,
тихо сказал:
- Ваши документы, - и мне стало ясно, что он обратился ко мне, а не к
кому-то другому, хотя сказал он эту фразу совершенно не глядя мне в глаза,
а так, исподволь, чтобы никто не обратил внимания.
Я полез во внутренний карман куртки, достал свой паспорт и подал его
капитану, а тот взял документ и так же тихо проговорил:
- Прошу следовать за мной.
- За что? - спросил я. Вика и Юра в это время находились в стороне,
возле одной из гудящих людских кучек и увлеченно слушали перекрестные
разговоры, и я не решился позвать их, дабы не ввязать в эту ситуацию тоже.
- Пройдемте со мною, - непоколебимо подтвердил капитан мою участь и
махнул рукой вдаль.
От железного частокола, невысокого заборчика, что окружал весь храм
вокруг, отделились два здоровенных человека в штатском и направились к
нам. Я понял, что обстановка осложняется, и тут же повиновался, и покорно
пошел в сопровождении капитана навстречу этим парням и тому, что меня
ожидало.
Меня завели за храм. Здесь стояла огромная машина - радиостанция на
колесах, как я понял, когда оказался внутри ее.
Капитан предложил мне сесть, переписал данные моего паспорта
карандашом на какой-то листок бумаги.
- Ну, давай, - сказал он.
- Что? - недоумевая, спросил я.
- Засвечивай пленку.
Ничего не говоря, я вскрыл крышку кассетного отделения кинокамеры,
вытащил кассету, размотал всю кинопленку и подал пустую кассету и
скомканный пучок кинопленки капитану. Он взял это у меня из рук и,
морщась, как от заразы, выбросил в корзину для мусора, стоявшую тут же,
возле железного стола, за которым он сидел.
- Вы сюда специально приехали? - спросил он.
Я понял, что говорить правду ему нельзя, ибо я вырвался с работы
всего на два дня, тайком, незаконно, никто из начальства моего об этом не
знал! Теперь надо было выкручиваться и рассчитывать на судьбу. В любом
случае я попытался, а что будет, то и будет!
- Нет, - сказал я.
- Как попали сюда? - поинтересовался капитан.
- Я в гостях у друга в Москве, а об открытии памятника узнал
случайно, на вокзале...
И... меня отпустили, а я даже не испугался своего зловещего
пребывания, но когда вышел из машины и сделал несколько шагов от нее, то
вслед себя я услышал:
- Иногда птицы могут и клевать!
Я обернулся и увидел, как мой капитан скрылся в машине, захлопнул
дверь. "Может, мне и послышалось!" - подумал я.
Все это произошло настолько быстро, что Вика и Юра даже и не заметили
моего отсутствия.
Я подошел к ним, но промолчал о случившемся.
Побродив по пригорку еще с полчаса и вдоволь наслушавшись
всевозможных разговоров, которые смутно жужжали в моем сознании, мы
спустились вниз к автобусам.
Люди наотрез отказывались ехать в них и наперекор услужливым
приглашениям направлялись в сторону станции пешком.
У Вики побаливала нога, и потому мы вынуждены были направиться в
готовившийся к отправлению автобус. Автобус уже дернулся на месте, и нам
пришлось немного пробежаться.
Но тут произошло неожиданное! Только я и Юра посадили Вику в автобус,
как двери его со скрежетом захлопнулись, и автобус тронулся, и поехал, и
стал набирать скорость.
Я и Юра бежали за ним метров двести, Вика металась по автобусу, но он
не останавливался, видимо, такова была установка властей.
В надежде на то, что Вика будет ожидать нас на станции, мы бегло
зашагали вслед удаляющемуся автобусу.
По пути мы с Юрой обменивались короткими фразами, на длинные не
хватало дыхания, надо было спешить! Я видел, как Юра волновался: он
постоянно оглядывался назад в надежде, что следующий транспорт догонит нас
и все-таки подхватит, подвезет до станции... Я же в абсолютном спокойствии
перебирал ногами, как во сне, и хорошо, что мы стремительно шли, ибо
одышка вполне походила на взволнованность и озабоченность о случившемся,
и, таким образом, я мог скрывать от своего друга мои чувства.
- Послушай! - обронил Юра на ходу. Он размашисто шагал, раскачивая в
такт широкими плечами.
- Что? - тут же отреагировал я на обращение друга.
- Вика тебе кто?
- В смысле? - спросил я, будто не понимал, в чем дело.
- Я имею в виду, - Юра сглотнул воздух, - невеста?
- Не знаю...
- Не понял... - удивился Юра. - А кто же знает?
- Я шучу, - сказал я.
Мы свернули на обочину и пропустили прошумевшую крутыми шинами
"Волгу".
- Так все же? - настаивал Юра на продвижении разговора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65