– Однако... – обрывает себя Петр Николаевич, с сожалением смотрит на часы, сверяется с картой и густым голосом возвещает в микрофон: – Внимание! Через десять минут – станция!
– Смотри, – говорю я ему, – чтобы рога были как рога, и хвост, которому бы позавидовал сам Вельзевул.
– Все будет как следует, – заверяет меня Долиненков и переводит ручку телеграфа на «стоп машина».
Да, здесь будет как следует. Петр, конечно, не подведет, но надо после станции выяснить, как обстоят дела у Нептуна, судьи, доктора и остальных чертей.
А после станции на судно обрушивается тропический ливень. И откуда он только взялся? Лишь десяток минут назад небо было совершенно чистым, ярко светило солнце – и вдруг хлынули потоки пресной воды. Бросив на койку папку с планктонными карточками, я хватаю мыло, мочалку и бросаюсь вон из каюты. Выскочил из коридорчика – и все равно, что нырнул в воду: дождь лился сверху сплошным тугим водопадом, как будто кто-то там, на небе, раскрыл, распахнул шлюзы и миллионы тонн воды хлынули вниз. Ливень такой тяжелый, что сбил, успокоил довольно сильное волнение, раскачивавшее судно с самого утра, – волны сникли, сгладились, превратились в пологие холмики.
На палубе ликование. Матросы, механики, штурманы прыгают, как ребятишки, подставляют дождю спины, лица, раскрытые рты. Кто-то торопливо стирает рубаху; Вася Суховеев скребет голову, а ногами топчет намыленные трусы; Торин трет мочалками спины сразу двоим – Виктору и Саше. Они стоят, наклонившись перед Ториным, и кряхтят, повизгивают от удовольствия. А посредине палубы лежит вверх животом «дед» Тихоныч, лежит, ловит ртом воду, пускает, надувая толстые щеки, фонтанчики и шлепает себя мозолистыми руками по широкой груди. Какое же это удовольствие – ливень в тропиках! Каким легким, сильным вновь становится тело, без лени помассированное его жесткой и вместе с тем ласковой водяной рукой! Дождь смывает усталость, вялость жарких, душных дней; прополаскивает, кажется, самую твою душу.
Позже всех на палубу выскакивает «кузнечик». Как видно, он спал после ночной вахты: на розовой щеке ярко выделяется отпечаток пуговицы от подушки. Оторопело оглянувшись, Виталий быстро густо намыливает голову, и... кто-то там, наверху, намертво, плотно задвигает шлюзы. Дождь мгновенно прекращается, выглядывает солнце, от палубы поднимается пар. Все разбегаются по каютам. Лишь вдоль бортов, разыскивая душ с соленой водой, бродит, сердито разговаривая сам с собой, густо намыленный человек. Он мог бы подождать – через полчаса ливень опять обрушивается на теплоход. Теперь мы встречаем его без особенного энтузиазма: нам предстоит отдать ярус, и ливень теперь совершенно ни к чему. К тому же температура воздуха сделала резкий скачок вниз: с 32 до 20 градусов. Откуда-то с правого борта налетел порывистый ветер, он опять раскачал океан, погнал крутую волну. Лица у бригадира и матросов посинели, зубы звонко выбивают дробь. Невесело и нам с Валентином: мы обдираем большеглазого тунца, дрожим и с надеждой посматриваем на небо. Но солнце скрылось за пленкой тусклых, каких-то волнистых туч. Светило, наверное, вконец разобиделось на нас: какими только словами не ругали его на этом судне! А потом опять хлынул ливень. Вот тебе и экватор!
Ливни, ветер, холодина. Не работа, а мучение, – судно прыгает по волнам, ярус то туго натягивается и рвется, то ослабевает и уходит куда-то под киль. Это был мучительный день, работа ни у кого не ладилась, постоянно приходилось останавливать судно и искать оторвавшийся ярус. Наш тунец все время сползал со стола, и его пришлось привязать. А во время одного из маневров, когда судно резко развернулось и от толчка волны круто накренилось, стол вместе с полуободранной рыбой грохнулся набок, придавив сразу три ноги – две мои и одну Валентина. Вдобавок ко всему – акулы. Опять их оказалось в океане просто прорва: пожалуй, через каждые 10-15 крючков на шестнадцатом бился отвратительный хищник. С ними трудно возиться в штиль, а во время болтанки просто страшно. Попробуйте-ка вытянуть из кипящей воды двухсоткилограммовую махину, когда судно то взлетает вверх, то валится крутым креном вниз! В один из моментов боцман, вцепившийся руками в канат, на конце которого билась крупная акула, неожиданно сам оказался над пенной водой. В следующее мгновение теплоход накренился на другой борт, и боцман, качнувшись, как маятник, через лазпорт очутился вновь на палубе. Тотчас за канат ухватились еще две пары крепких рук и акулу вытянули из воды.
Тяжелый это был денек на «кромке» экватора. Нептун как будто испытывал наши силы и выдержку. Погода не улучшалась, ветер усиливался, все выше вздымались волны, и тунцы, акулы катились по палубе во всех направлениях.
Всему есть конец. Пришел конец и ярусу. Улов был хорошим. Хорошим, несмотря ни на что. Стихия не смогла одолеть нас: мы все же вырвали, с боем, скрипя зубами, но вырвали часть богатств океана. И все мы были немножко горды, что еще раз победили стихию. И, как бы в награду, к вечеру океан успокоился, небо очистилось от туч, и солнце, тучное, красное, улыбнулось теплоходу своими лучами. Но мало кто на корабле заметил эту улыбку. Используя свободный до ужина час, палубная команда спала, уткнувшись солеными лицами в подушки.
Новый день родился теплым, тихим, но не душным. На горизонте клубились тяжелые фиолетовые тучи, и в их недрах глухо рокотал гром. Где-то далеко вспыхивали молнии, а над нами – чистое небо и солнце, которому улыбаются теперь все, от камбузника до капитана.
...Путь на юг. Много дней и ночей вспенивали мы судовым винтом голубую воду в южном полушарии, мерили Гвинейский залив гигантским переметом-ярусом, изучали морские глубины во время многочисленных станций.
Нептун не был скуп. Он одаривал нас тяжелыми серебристо-синими тунцами, знакомил с различными океанскими обитателями, баловал умеренными температурами воздуха и прохладным легким ветерком. Здесь же, в южном полушарии, команду тунцелова неожиданно поразила странная тропическая болезнь. Первым, у кого обнаружились симптомы этого недуга, был Виктор Леонтьевич Жаров. Все началось с того, что боцман выловил из океана большущий стеклянный буек. Все мы столпились вокруг него, с интересом рассматривая оплетенный проводом, заросший усоногими рачками, мелкими губками и зелеными водорослями, похожими на тину, шар. В общем – буек. Стеклянный шар с японскими иероглифами на выпуклом боку. Оторвался буек от яруса и плавал невесть сколько дней в открытом океане. Вот и все. Но Виктор посмотрел на буек совершенно другими глазами, чем мы. Он забрал шар, унес его в лабораторию и спрятал там за бутылью с формалином. Увидев наши вопрошающие взоры, он поднял указательный палец вверх и назидательно сказал:
– Сувенир... тропический!
Мы неуверенно рассмеялись и разбрелись по своим рабочим местам: «Чудак Витька, какой же это сувенир?» С безразличным видом я начал очищать шкуру длинноперого тунца, но почувствовал, что в мою душу заползает легкое беспокойство. Я представил себе, как на берегу Жаров повесит этот самый обросший ракушками буек в своей комнате, и он всегда будет напоминать ему об этом рейсе. Конечно, память о рейсе, фотографии – все это будет и без буйка, но с буйком воспоминания станут более четкими, рельефными, осязаемыми. Да, пожалуй, Виктор прав – это прекрасный сувенир. Нужно, пожалуй, и мне... Но что? Ночью пришло решение. На следующий день после выборки яруса я отобрал акулу покрупнее, отсек у нее голову и вырезал челюсть. Юра и Саша обеспокоенно взглянули на меня и тоже взялись за ножи: сувенирная бацилла поразила и их. Челюсть я чисто обработал ножом, высушил и перед сном выкрасил тушью в красный и черный цвет. Сувенир получился на славу.
В течение нескольких ближайших дней десятки акул лишились своих челюстей: в свободные минуты матросы беспощадно орудовали ножами – «челюстная горячка» охватила почти весь теплоход. Каждому хотелось привезти домой пару-тройку сувениров для себя и для своих приятелей.
Как и всякая эпидемия, сувениромания быстро пошла на убыль. Еще кое-кто шлифовал наждачной бумагой кокосовые орехи, но вскоре, посматривая на связки челюстей, кинжалообразные рыбьи «носики», на хищные акульи головы, мы уже с тревогой размышляли: «А куда же все это девать?»
– Куда? А не послать ли нам все это в виде небольшой коллекции тем, кому это нужнее всего, – ребятам-школьникам Обдорска, именем которого названо наше судно?
Это предложение внес Слава Кротов.
В Обдорск? Это идея! Люди, живущие там, наверное, и не подозревают, что тропические воды бороздит теплоход под названием «Обдорск». Так и решили: как только вернемся в порт, напишем в незнакомый далекий Обдорск письмо и сделаем небольшой тропический подарок одной из местных школ.
А пока – ярусы. Сколько десятков, сотен километров ярусов выставили мы в заливе? На карте появляется все больше различных отметок, значков, цифр, надписей. Они помогут промысловым флотилиям быстро находить рыбу и наполнять ею свои трюмы.
Ярусы. Порой они доставляют на борт теплохода интересную добычу. Ну разве не замечательна, например, своей формой тела рыба-молот? У этой акулы очень своеобразно устроена голова. Сверху она напоминает молоток: по бокам молоткообразной головы – широкие, плоские выступы, на краях которых расположены большие выпуклые глаза. Такое расположение глаз, несколько напоминающее устройство дальномера, позволяет рыбе видеть все, что делается впереди, позади, сверху, внизу, справа и слева от акулы. От внимательного взора хищника не ускользнет никакая рыба; вместе с тем такой круговой обзор позволяет акуле вовремя увидеть опасность, хотя, заглянув в ее серпообразный рот, трудно себе представить, что какое-нибудь другое животное решится напасть на этакое чудище, вооруженное тремя сотнями зубов. Кстати, об акульих зубах: расположены они во рту у хищника на верхней и нижней челюстях по пять рядов в глубину и по тридцать штук в ширину. Первый ряд зубов можно назвать «рабочим», ими акула рвет свою добычу, а остальные ряды – запасные. Они как бы лежат друг за другом, прикрытые плотной, упругой пленкой. Если какой-нибудь из зубов акулы, находящихся в первом ряду, ломается, то на смену ему из второго ряда немедленно поднимается совершенно новенький зуб.
...В южном полушарии у нас было много интересных встреч с обитателями океана и немало оригинальных находок. Так, в трех сотнях миль южнее экватора мы выловили из океана «пояс Венеры». Вот как это произошло. Но сначала о «поясе».
Древняя легенда рассказывает, что когда богиня любви прекрасная Венера купалась однажды в Средиземном море, то забыла снять свой изумительный по красоте пояс. Пряжки его расстегнулись, и, когда Венера, тихо ахнув, прыгнула в воду, он соскользнул с тела богини, и волны унесли его прочь. Богиня была очень опечалена пропажей – ведь пояс был подарком Зевса – и пообещала тому, кто найдет его и сможет вынуть из воды, свою признательность и любовь.
Нам почти повезло. Мы почти поймали пояс, мы даже достали его из воды. Да, мы почти уже взяли его в руки, но...
Первым увидел «пояс» Саша. Судно лежало в дрейфе, и мы, ожидая начала выборки яруса, стояли на крыле мостика и смотрели в воду – там резвилась стайка корифен. Вдруг Саша толкнул меня в бок и воскликнул:
– Взгляни, какая прелесть!
В воде плыла, изгибаясь, широкая лента. Вся она переливалась зеленым, синим, фиолетовым пламенем. Казалось, будто легкая, полупрозрачная ткань ее вся была усыпана мелкими драгоценными камнями и они играли своими гранями в солнечных лучах. «Пояс Венеры»! Вот он куда заплыл из Средиземного моря.
Небольшие волны все ближе и ближе подгоняли его к борту судна. Я сбегал за сачком и перегнулся с ним через планшир. Еще мгновение – и пояс окажется в моих руках. Мне даже почудился благодарный смех богини. Рука моя не дрогнула. Сачок нырнул в воду и подцепил чудесный «пояс». Я положил сачок на палубу и наклонился над ним. Но что такое? Вместо яркоокрашенной ленты в мокрой сетке лежит какая-то грязновато-серая масса с мелкими трепещущими ворсинками.
Размахнувшись сачком, я вытряхнул непривлекательное на вид студенистое вещество в воду. И чуть не вскрикнул от удивления – произошло новое превращение: серая масса расправилась в широкую ярко-фиолетовую с алыми бликами ленту.
«Пояс Венеры» – это морское существо, обитатель теплых вод, относящееся к кишечнополостным животным, к так называемым гребневикам. По образу жизни «пояс Венеры» похож на медузу. Обитают эти животные в верхних слоях воды. Но лишь только начинается самое небольшое волнение, они, оберегая свое нежное, студенистое тело, опускаются в глубину, где царит вечное спокойствие. Вот почему они так редко попадаются на глаза морякам.
Ну, а тем, кому все же посчастливится увидеть оригинальную часть туалета богини, пусть попробует извлечь пояс из воды.
Здесь же, в южном полушарии, на один из крюков нашего яруса «клюнула» большая морская черепаха каретта. У экватора мы видели, как работают японские тунцеловы. Мы взаимно интересовали друг друга. Когда мы выбирали ярусы, японцы подходили к нашему судну почти вплотную и внимательно наблюдали за всем процессом лова тунцов. Они не только наблюдали, но и снимали ход лова на кинопленку. В отличие от наших теплоходов японские тунцеловы более крупны, скорость у них достигает 17-20 узлов в час, на палубе установлены маленькие «ручные» лебедочки, при помощи которых поднимают на борт тяжелых рыб. Матросов на японском тунцелове в три раза больше, чем у нас, и работа на их судне ведется круглые сутки.
Несколько позднее, во время стоянки в порту, по просьбе японцев мы посетили их тунцелов, а японцы побывали на нашем судне. Что сразу бросается в глаза на японском корабле, так это тяжелые условия жизни рыбаков. Жилые помещения находятся в носу, койки в три яруса, и между ними узенький проход. Все вещи – на койках. Когда люди ложатся спать, они складывают свои пожитки на полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29