..
– Короче, – перебивает его Жаров, – будем ставить ярус?
– Нет, – поднимает голову от своих пробирок Торин. – Нет смысла...
Жаров сокрушенно чертыхается, и они вместе с Ториным склоняются над картой, чтобы определить новое направление поиска.
И снова: станции, станции... Новые десятки, сотни проб на соленость, на содержание в воде кислорода и фосфора.
Работа напряженная, кропотливая, в душной, жаркой лаборатории. Вот и сейчас Саша с Юрием изучают пробы, взятые на прошедшей ночной станции, а я рассматриваю банку с планктоном – богатейшую коллекцию микроскопических животных.
В этой банке планктон пока еще живой, я не доливал сюда формалина. Ну-ка, где блюдце? Так... Побольше света, увеличительное стекло, и... и можно часами наблюдать удивительных животных, плавающих в пятидесяти граммах воды. В мелком блюдце, освещенном электрической лампой, кипит, бурлит удивительный мир. Множество разнообразнейших животных, самых различных форм копошатся, суетятся, нападают друг на друга и сами погибают. Тут и различные рачки, мелкие медузки, какие-то личинки передвигаются быстрыми, резкими скачками; полупрозрачные глазастые рыбьи мальки, крошечные моллюски, диатомовые водоросли. Маленькие существа беспощадны и злы. Они смело бросаются на себе подобных, вцепляются в нежные, студенистые тела клешнями, обхватывают, стискивают гибкими, сильными щупальцами своих соседей, а потом, содрогаясь от нетерпения и жадности, проглатывают мальков, личинок, увеличиваясь в объеме просто на глазах. Под увеличительным стеклом идет отчаянная схватка: все эти рачки, личинки, какие-то козявки шмыгают в блюдце, ищут новых жертв или сами спасаются от нападения. Маленький, почти невидимый мирок, подчиненный непреложному закону жизни – борьбе за существование, в которой выживает сильнейший.
– Здесь должны быть тунцы, – слышу я усталый голос Торина, – можно ставить ярус.
Большой, широкоплечий, заросший щетиной, с синяками под глазами, он стоит посреди лаборатории и, болезненно морщась, потирает виски.
– Когда будет улов, парни, разбудите, – добавляет он и, пригнувшись в дверном проеме, выходит на палубу.
Виктор спешит в рубку. Через несколько минут по судну раздается команда:
– Приготовиться к постановке яруса!
Матросы выскакивают на палубу с такой быстротой и решительностью, как будто они собираются не рыбу ловить, а идти на абордаж, штурмовать врага. Ну что ж, пожалуй, постановка яруса – тот же штурм. Сегодня мы штурмуем глубины Гвинейского залива. Разыщем ли спрятанные здесь сокровища или уйдем из этих мест ни с чем, покажет время. А сейчас – за дело! Боцман швыряет в воду концевой буек, и хребтина с легким шуршанием начинает свой многокилометровый бег в океан.
Неделя работы с ярусом пошла впрок: люди работают быстро, сноровисто. Теперь почти нет пустых клевантов, нет задержек, не свистят в воздухе крючки. Судно идет хорошим ходом, к самому горизонту убегают белые точки поплавков, развеваются на небольшом ветру красные флажки на вешках. Капитан удовлетворенно смотрит на мелькание быстрых рук: сардинка... крючок... «поводец», «поводец»... поплавок; он глядит на сосредоточенные лица матросов и прибавляет скорость. Прошел час, второй, третий; взмокли обнаженные тела, соленый пот течет по лицам, заныли руки, спины. До чего же хочется курить! Но вот можно и закурить, – боцман отправляет за борт концевую вешку и спешит к чайнику с кислым квасом.
Полчаса отдыха, и начинается выборка: хребтину зажимают между роликами машины, и бригадир включает ярусоподъемник. Проходит 10-20 минут томительного ожидания, и над палубой раздается радостный вскрик:
– Есть!
Да, что-то там есть: один из «поводцов» натянулся струной и отвесно уходит в воду. Свешиваюсь с верхнего мостика и заглядываю вниз – там, под бортом судна, что-то крутится, ворочается, белея сквозь водную рябь. Боцман отцепляет «поводец» от хребтины и, густо краснея от натуги, подтягивает добычу к лазпорту. Зацепив «поводец», он надевает рукавицы и вместе с Викешей, упираясь ногами в борт, начинает поднимать «кого-то» к поверхности океана. Но тот, кто сидит на крючке, не горит желанием познакомиться с боцманом; неведомое существо бьется в синеватой глубине, отчаянно сопротивляясь. Сбегаю вниз и вместе с Валентином вцепляюсь в капроновый шнур.
– А ну, парни, поднажмем! Еще! Ага, пододвигается!
В этот момент вода у борта теплохода вскипает, и мы совсем рядом в пене брызг видим большущую тупую башку. Она разевает свою громадную пасть и показывает нам две превосходные, усаженные частоколом зубов челюсти. В следующее мгновение Валентин сует в акулью пасть багор, но акула успевает захлопнуть рот и, развернувшись своим тяжелым, метра в четыре, телом, с сокрушительной силой ударяет хвостом по борту теплохода. Целый каскад воды взлетает до самого мостика. Мы испуганно отскакиваем от борта, а бригадир кричит:
– Какого черта возитесь? Быстрее! Еще одна!
Легко сказать «быстрее» – акуле совершенно не хочется на палубу. Она рвется из стороны в сторону, стукается головой в судно, хлещет хвостом и стискивает челюсти, как будто ей хотят не багор в рог сунуть, а влить рыбий жир. Потом Валентину удается зацепить рыбину за жаберную щель; повиснув на канате, мы вытягиваем ее из воды почти наполовину, но кожа лопается, и хищница летит обратно в воду. Приходит Торин. Он чисто выбрит, причесан, надушен. На руках ослепительно белые перчатки, на ногах такие же белые нейлоновые сандалеты. Перекинув сигарету из угла рта в другой, он отбирает у Валентина багор, стукает акулу по носу; та разрывает пасть, пытается схватить багор, но Юрий уже втыкает его чуть ли не в горло хищника и командует:
– Алле гоп!.. Взяли!
Мы дергаем за канат, и акула тяжело переваливается через борт. Нет, она еще не смирилась.
– Осторожно!.. – слышу я вскрик Валентина и едва успеваю отскочить в сторону: мимо моих ног, сметая ящик с апельсинами, мешок с шелухой и ведро, мелькает акулий хвост.
Следующим ударом акула сплющивает в лепешку цинковое ведро и ломает прислоненный к запасной лебедке багор. Поплевав в ладони, Торин заносит над головой тяжелую кувалду и, крякнув, опускает ее на плоскую акулью башку.
– Акула «бык», – определяет хищника Виктор Жаров.
Так этот вид акул назван за свою широкую, тупую голову и медлительность, с которой обычно они плавают в воде.
А боцман в это время подтаскивает к борту второго «быка». Он чуть поменьше первого, но такой же злой. Валентин крепко стискивает в руках багор, бьет им рыбу по голове и упрашивает ее:
– Ну, не упрямься... открой ротик. Скажи дяде а-а!
Акула слушает, раскрывает свой «ротик» и через несколько мгновений оказывается на горячих палубных досках. Поплевав по примеру Торина себе в руки, Валентин замахивается кувалдой, почти по-«торински» крякает и опускает ее на... палубу. В последний момент акула дергается, и кувалда врезается в деревянный брус, оставляя на нем глубокую вмятину. Валентин снова плюет в ладони, но тотчас отбрасывает кувалду в сторону – за бортом бьется, исполняет в воде воинственный танец, третий, весом в пару центнеров, «бык».
Затем наступает небольшая передышка, позволяющая нам расправиться с тройкой быкообразных акул и познакомиться с ними поближе. Окрашены они в. серо-синеватый цвет на спине, переходящий в белый на брюхе. Грудные плавники у «быков» длинные и широкие; зубы на верхней челюсти трехугольные, в виде пилок по краям, а на нижней – узкие, конические. Схватив добычу, акула нижней челюстью удерживает ее, а верхней «вырезает» у попавшейся рыбы громадный кусок мяса, которое глотает не разжевывая.
Всем известна прожорливость акул; нам еще раньше приходилось не раз наблюдать, как, настигнув поверхностный косяк сардины, акулы со страшной жадностью набрасывались на него, поглощая огромное количество рыбы. Раздувшись на глазах, отяжелев, акулы отстают, извергают из себя совершенно непереваренную рыбу и снова начинают торопливо глотать десятки, сотни рыб. По наблюдениям известных натуралистов, в том числе Брема, акул вечно мучит неутолимый голод. Это, по-видимому, объясняется тем, что пища в желудке акулы переваривается очень плохо, и поэтому хищнику нужно вновь и вновь набивать необъятное брюхо, чтобы утолить свой волчий аппетит.
Ну, а чем же питаются «быки»?
Взрезаем первому из «быков» живот, и из него вываливается разодранный на несколько частей тунец весом килограммов в шестьдесят. Внимательно рассматривая рыбу, обнаруживаем в верхней челюсти тунца крючок. Но только не наш. На его кованом стебле виднеются японские иероглифы. Значит, «бык» ограбил японский ярус. Японцы работают где-то недалеко от нас, их гортанные голоса хорошо слышны в эфире во время работы нашей судовой радиостанции.
...Гудит ярусоподъемник, вытягивает из воды ярус и акул. Уже несколько десятков «быков» лежат рядами на палубе. То одна, то другая из акул, как бы очнувшись от сна, подскакивает и начинает ожесточенно бить вокруг себя хвостом; держитесь от нее в этот момент подальше – ударом хвоста она может сломать вам ноги, как спички. Сегодня волнение около пяти баллов, качает, и, когда судно кренится, акулы скатываются к левому борту, разгоняя матросов.
– Уберите их! – нервничает Чернышов. – Я еще жить хочу!
Оберегая матросские ноги от акульих хвостов, мы с боцманом привязываем живых «быков» к правому борту, и они лежат там, как свора злобных, опасных зверей.
Гудит ярусоподъемник: акулы... акулы... Мы уже не вытаскиваем их – подтянув хищника поближе к борту, просто перерубаем акуле челюсть, освобождая крючок, и рыбина, оглушительно булькнув, падает обратно в океан, окрашивая воду кровью. К сожалению, большинство акул с такой жадностью набрасывается на сардинку, что она глубоко проскакивает в акулье горло, и там крючок застревает. Такую акулу приходится тащить на борт, чтобы вытащить крючок. Урвав свободную минуту, взрезаю акулам животы: меня интересует, чем питаются хищники в этом районе. Оказывается, тунцами. Почти у каждого из «быков» желудок набит тунцовым мясом. Но почему же тунцы не попадаются нам?
– Тунец! – кричит бригадир. – Боцман... да бросай ты акулу... Быстрее!
Боцман оглушает акулу и хватает «поводец», на конце которого мечется крупный тунец; мечется, рвется, пытаясь сорваться с крючка.
– Акулы!.. – нервничает бригадир. – Скорее...
Да, акулы. Вот они, два «быка», вертятся вокруг тунца. Одна из акул бросается вперед. Тунец свечой выскакивает из воды – на его боку уже зияет огромная кровоточащая рана. Обезумевшая от боли рыба мечется из стороны в сторону, но везде ее подстерегают оскаленные пасти: уже не две, а пять акул рвут тунца буквально на части. Они как будто взбесились, осатанели. Когда Валентину удается подцепить тунца багром, одна из акул выскакивает из воды вслед за ним, вцепляется в спину, трясет башкой, разбрызгивая во все стороны кровь, и, перекусив рыбину пополам, падает обратно в океан. Нам досталась от тунца лишь передняя часть тела. С этого момента акулы становятся нашими личными врагами.
...Гудит ярусоподъемник. Акулы... Одни акулы. Мучительно болит спина, мышцы шеи, рук. На ладонях вспухли от каната волдыри. Сколько тонн живого мяса перетаскали мы сегодня из океана на борт судна? Три? Пять? Надо будет потом подсчитать. А сейчас небольшая передышка: запутался ярус, и, пока матросы возятся с ним, я опять иду к акулам и взрезаю их пухлые животы – ведь, судя по литературным источникам, в них можно обнаружить всякие забавные штуки.
Под самый конец яруса вытаскиваем подряд трех желтоперых тунцов. Два из них объедены, один совершенно целый. Как видно, только что попался на крючок. Волнение стихло – почти штиль. Вот уже виден и последний, концевой шест с флажками... Еще полчасика, и конец. Но тут произошло небольшое происшествие, которое едва не превратилось в трагедию. Валентин отцепил от хребтины «поводец», на котором сидел необычно спокойный, медлительный «бык», намотал конец капроновой веревки на руку и стал водить акулу вдоль борта, как собачонку. «Бык» послушно плыл то к носу, то к корме, останавливался в воде, когда этого желал Валентин, и даже разевал пасть, когда Валя дергал за «поводец». Такого трюка еще никто из нас не видел и больше, наверное, не увидит никогда: громадная, злющая акула ходит на поводу, как какая-нибудь моська! Матросы смеялись и, когда «бык» высовывал из воды башку и разевал пасть, бросали в нее шелуху от апельсинов. И вдруг «бык» взбесился. Он мотнул головой и рванулся в глубину. Валентин вскрикнул, побледнел, уперся ногами, но силы были неравными. Поскользнувшись, он упал и поехал на животе. Вот и борт, рука напряглась, посинела, из-под веревки брызнула кровь. Валентин повис над водой, не в силах освободить руку. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы подскочивший боцман не хватил по шнуру острым ножом. После этого случая никто больше не пытался приручать акул, а у Валентина, как неприятная память об этом происшествии, остались на ладони глубокие белые рубцы.
Ярус выбран. Пока матросы раскладывают его по ящикам, мы с Сашей и Виктором сбрасываем акульи туши за борт, где их поджидают другие ненасытные твари. Свесившись с планшира, мы с содроганием наблюдаем, как другие «быки» раздирают окровавленные тела. Боцман окатывает палубу водой. Окрашенная кровью, она с журчанием убегает в шпигаты. Судно прибавляет обороты и уходит от страшного места, оставляя за собой алую дорожку.
– Ну и удружил ты нам сегодня!.. – недовольно говорит капитан Торину. – Подсунул этих «быков», черт бы их побрал!
– Этих «быков» уже десятки лет ловят норвежцы, англичане, американцы, канадцы, японцы. Ловят и похваливают. У них отличное мясо, превосходная шкура, из которой можно изготовлять различные кожаные вещи, вкуснейшие плавники – деликатес восточной и европейской кухни...
– Нам нужны тунцы, Юрий Афанасьевич, – переходит на официальный тон капитан, – тунцы, а не акулы. И будьте добры искать тунцов!
– Будут тунцы, – отвечает Торин и продолжает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29