Для вящей убедительности.
– Так бесхитростно? И принц подпишет подобный документ?
– Ни мгновения не колеблясь! – Риз понизил голос, хотя вокруг на десятки шагов не было ни души. – Вас бы шокировало, сударь, доведись услышать, сколько обещаний и клятв вынужден давать брат в последнее время. Позарез надобны согласные оказать поддержку. Страждущих и обиженных Империя наплодила на обоих берегах пролива массу, однако для поднятия боевого духа каждому требуется что-нибудь посулить. Обещаем безостановочно! Церкви – возвращение земель и привилегий, дворянам – ленные владения и титулы, горожанам – свободы, разбойникам – прощение… Всего и не упомнить. Эти чистосердечные рвачи сами изумились бы, узрев целиком гору накопившихся обязательств. Возможно, тогда бы они чуть умерили пыл, сообразив, что на претворение такого в жизнь не достанет и трех Гердонезов! А что еще прикажете делать, сударь? Никакие сокровища предков не оплатят столь грандиозное предприятие. Да к тому же после десяти лет изгнания.
– Неужели его высочество в реальности не намерен исполнять решительно ничего?
– Господь с вами, друг мой. Мы, разумеется, не осилим все, не хватит страны. Но должны будем выполнить многое, дабы не развязать всеобщую внутреннюю войну и смуту. Подлинное искусство – пройти по этой грани.
– И принц – в роли ярмарочного канатоходца? – усмехнулся Шагалан.
Риз совершенно не обиделся.
– Если кто-то из прежней знати и способен на подобное, то исключительно он. Уж что-что, а в людях Демион разбирается отменно. Убежден, он и вас, господа, сейчас мысленно встраивает в какую-нибудь хитроумную систему. Впечатление вы на него произвели глубокое, а значит, и место в будущем готовится заметное.
– Дело за ерундой, – пожал плечами юноша. – Переиграть Гонсета, вышвырнуть варваров и вернуть трон.
– Получив в вашем лице союзников, верю в это все тверже. – Риз снял перчатку и протянул ему узкую ладонь. – Так мы условились? Спустя два месяца атакуем. Высаживаемся порознь, но с единым стремлением. И буду молить Творца даровать-таки мне бой плечом к плечу с вами, сударь. Там, на родной земле.
VI
Свидание с барокарами состоялось еще до конца марта. Данный покойным старостой Волчатника адрес привел к большому и все так же солидно укрепленному поселку. Безвестного бродягу поначалу попытались отогнать от тына копьями, потом грозили угостить стрелой. Услышав имена вожаков, сбавили тон, но долго сомневались, посылать ли за ними. Шагалан переминался в грязи у запертых ворот, щурился на весеннем солнце. Жала копий спрятались, зато сквозь щели частокола за ним пристально наблюдало множество настороженных глаз. Уютней от такого не становилось. Даже засевший неподалеку в лесочке конный отряд Джангеса не опередит разряжаемый в упор арбалет…
По вязкой пашне между сморщившимися грудами снега энергично прыгали вороны, с криком выдирая друг у друга какую-то падаль. Прочая птичья братия предпочитала ковыряться в едва обнажившейся земле… Наконец через стену свесился мрачного вида бородач, прервал задумчивое ожидание.
– Какого беса здесь надобно?
Они малость попререкались, определяя, кто, кому и что должен объяснять. Шагалан настойчиво требовал разговора со старшинами, рассчитывая, по крайней мере, на простое любопытство, которое не позволит от него отмахнуться. По завершении спора барокар смотрелся еще более мрачно, однако своим охранникам команду буркнул. Громыхнули засовы, тяжелая створка калитки чуть отъехала в сторону. Внутри уже собралась толпа – человек десять всяческого возраста. Особо одинокого гостя никто не опасался, хотя оружие имелось у всех и держали его наготове. Самого же Шагалана, наоборот, тотчас обыскали, отобрав сабли с ножами. Без сопротивления он отдал также подписанную принцем грамоту – цель визита тайной отныне не являлась. Лишний раз окинув юношу взглядом, бородач повел его в глубь поселка. Гостя, вдруг превратившегося в пленника, сжала с боков пара дюжих мужиков, остальные, приглушенно переговариваясь, потянулись следом.
Поселок попался просторнее Волчатника, правда застроенный куда бестолковее. Сквозь нагромождение домов, сараев, плетней и навесов пробирались будто по лабиринту. Обычной жизни шествие не нарушало, на незнакомца лишь на миг поднимали глаза и тут же теряли интерес. Вошли в большую добротную избу, в горнице за столом сидели трое. Все пожилые, степенные, украшенные как сединами, так и шрамами. Стол накрыт к обеду, разве что приглашать за него гостя никто не спешил. Один из стариков, самый седой, долго изучал грамоту, шевеля губами и водя по пергаменту заскорузлым пальцем. Потом столь же неторопливо разъяснял прочитанное на ухо каждому из товарищей.
Беседа завязывалась трудно. Пока Шагалан своими словами пересказывал предложения принца, его слушали в угрюмой, враждебной тишине. Первые же отклики оказались полны грубости и издевки. Возможно, здесь не слишком любили мелонгов, но и Демион заметным уважением не пользовался. Какое-то время барокары откровенно потешались над глупыми, самоуверенными изгнанниками. В собственной крепости, а уж в неколебимости Империи тем паче, никто из них не сомневался. Обескураженный Шагалан решился открыть последний козырь, сильный, однако опасный до чрезвычайности.
– Помнится, Огман, староста Волчатника, отнесся к этой идее внимательнее…
Хохоток оборвался, скомкался в прежнюю напряженную мрачность.
– Откуда знаешь Огмана? – скрипучим голосом спросил грамотный. – Нынче он покойник – любую напраслину возводи, из верхнего-то мира не возразит.
– Я с ним толковал еще с живым. Славный был воин и разумный вожак. Даже в предсмертные минуты сумел осознать истинный размах бед, грозящих его людям. И надеялся, что вы окажетесь не менее прозорливыми.
– Хм, что же он такое успел осознать?
– Что нашлись силы, перед которыми спасует и ваш знаменитый строй. И что эти силы уже рядом. Надо либо договариваться с ними, либо приниматься заранее копать себе могилы. Себе, своим близким, всем переселенцам.
– Страх-то какой, – скривился старик. – Чего за силы? Ты, парень, ведаешь, кто сжег Волчатник? Чья шайка отважилась? Так называй сразу. Ты там был?
– Или сам тоже участвовал в разоре? – набычился его сосед.
– Был, – выдохнул юноша. – И участвовал. Сам ломал строй Огмана и знаю теперь, что это осуществимо.
В комнате повисла оглушительная тишина. Шагалан буквально шкурой почувствовал множество яростных взоров, впившихся в него со всех сторон, прошивших и толстую кожаную куртку. Не поворачивая головы, растворился в окружающем, ощутил гневное сопение, шарканье сапога, скрип рукояти, сжимаемой нетерпеливой ладонью… Пути, по которым он будет уходить, присмотрены. Бородатые увальни пожалеют, что не связали ему руки. Вот, справа подступили чересчур, пискнула вытягиваемая сталь…
– Прекратить! – грянул мощный трубный голос.
Шагалан чуть вынырнул в обычный мир и с удивлением обнаружил, что принадлежит голос тому самому седобородому старцу. Неожиданно резво вскочив на ноги, тот уперся тяжелыми кулаками о стол, обвел барокаров властным взором, затем вернулся к юноше. Взирал пристально, недобро, но без бешенства. Что его останавливало? Говорят, хороший боец способен узнать в другом достойного соперника до начала схватки. Осанка, манера двигаться, держаться выдают немало, дополняясь чутьем, которое растет с опытом. Возможно, и сейчас старый солдат успел, заглянув в глаза дерзкого юнца, оценить его уровень. Оценить и ужаснуться. И понять, кто в этой горнице главный источник опасности, а кому следует вести себя осторожней… Впрочем, возможно, Шагалан слишком льстил себе такими мыслями, а все было гораздо прозаичнее.
Притушив жесткий взор, старик потупился, опять согнулся дугой, кряхтя, опустился на лавку. Окружавшие юношу воины в растерянности наблюдали, как их предводитель барабанил пальцами по доскам стола. Даже соседи-старейшины вытаращились на него, хотя возражать и не смели. Когда, наконец, после долгого молчания старик поднял голову, лицо его было уже печально.
– Садись, незнакомец. – Голос вновь сделался глухим и скрипучим.
Шагалан покосился на недоумевающих бородачей, отодвинул край лавки, присел. Изъеденное морщинами лицо старика теперь находилось совсем близко. Барокар пожевал губами, сокрушенно качнул седой гривой.
– И много вас таких… ратоборцев?
– Достаточно, – эхом отозвался юноша. – Больше, чем ваших поселков.
– Что, и из комнаты этой выйти сумеешь?
– И за ворота попробую.
– А там небось ждут?
– Не один, понятно, пожаловал.
– Ну, тогда повремени, молодец, уходить, – вздохнул старик. – Толковать будем. Вдумчиво. Эй, там, оставьте-ка нас. И пусть никто не мешает… Так чем же это, удальцы, Волчатник-то вам бедный не угодил?..
И по завершении острой сцены разговор не протекал гладко, сохранялся какой-то лед недоверия, но основное сопротивление надломилось в корне. Через два часа напряженной беседы условия соглашения в целом наметили. Местные старейшины, бесспорно, не имели никакой формальной власти, но к их мнению прислушивались поселенцы по всей стране. Теперь главы хуторов получат необычное веление: в нужный момент запереться за стенами и не отвечать на приказы мелонгов. В бои ни на чьей стороне не вступать, только защищать себя, семьи и дома. Если верх берут повстанцы, барокары полагаются на слово принца Демиона, если же мелонги…
– Виниться придется, каяться, – заключил старик скорбно. – И хоть по закону имперскому свои долги мы выплатили, на службе более не числимся, но к суду потянут как за измену. Не одна голова полетит. И моя – первой. Это тоже держи в уме, парень, когда на битву с северянами отправитесь.
Поселок юноша покинул на закате. Ушел, не оглядываясь, не тревожась за спину. То был успех, существенный и несомненный. Во избежание огласки в тайну переговоров посвящались немногие, но и переволновавшийся Джангес и Сегеш восприняли известие с явной радостью. Еще до начала боев шеренги врагов редели, лишались сильных воинов. Даже строгий Эскобар позволил себе похвалу стараниям разведчиков.
Неприятностями за то же время одаривали главным образом женщины. Вся погруженная в новое состояние Кесси щебетала без умолку. Она восторженно обсуждала каждый еле ощутимый толчок изнутри, прислушивалась к скрытой, но расцветающей там жизни. Наслаждаясь этим, девушка и сама расцвела, похорошела, чуть обозначившийся животик нисколько ее не портил. Излучаемое Кесси счастье было так велико, что заражало всех вокруг. Родители, окончательно смирившись с неизбежным, отгородили дочери в доме собственный угол. Тайные походы в хлев прекратились, теперь Шагалан ночевал вместе с подругой. Хотя столь пристальное наблюдение за прорастающей жизнью и занимало, будущее нежданного ребенка представлялось туманным: спешно жениться юноша не собирался, однако и бросать юную мать на произвол судьбы не хотел. В преддверии войны любые обещания теряли вес, коль скоро давший их назавтра вполне мог попасть в безответные покойники. Юноша попытался было заговорить с Кесси о небольшой сумме денег, которая помогла бы ей в случае чего. Девушке долго не удавалось уразуметь, зачем принимать какие-то монеты. Стоило же осознать, что любимому всерьез угрожает гибель, как разразилась настоящая буря. Слезы текли рекой, рыдания едва глохли в подушке, Шагалан потратил немало сил и нежности, унимая внезапную истерику. Сам Нестион оказался гораздо прагматичнее. Он хмуро выслушал сбивчивое объяснение о грядущих потрясениях, непредсказуемости рока и повстанческой борьбе. Понимающе кивнул и молча взял подготовленные разведчиком золотые.
Отношения с Танжиной тоже складывались непросто. Темпераментная женщина, она кое-как сдерживала свои желания, покамест Шагалан посещал ватагу по крайней мере раз в пару недель. В эти редкие моменты на него обрушивался целый водопад страсти, жаждущей утоления. Только что отошедший от бесхитростной, но жаркой любви Кесси, юноша вовлекался в новый водоворот, где из него буквально выжимали новые подвиги. Обессиленным он возвращался опять к Кесси, после чего думалось уже исключительно об отдыхе. Теперь же, возглавив разведку, Шагалан наведывался в Гердонез еще реже. Ожидавшая Танжина металась загнанной львицей, каждая встреча начиналась со скандала, что, впрочем, не снижало затем накала страстей. Существование другой подружки Шагалан не счел нужным скрывать. Женщина сначала вроде бы приняла это спокойно, даже расспрашивала с интересом, откровенно возбуждаясь, о подробностях забав с соперницей. Помрачнела лишь однажды, когда полусонный юноша упомянул о беременности. Здесь также не обошлось без слез – странные звуки, разбудившие под утро, оказались рыданиями. И вновь понадобились утешения…
А в начале апреля, при очередном появлении в ватаге из затянувшейся отлучки, Шагалан ощутил какие-то чудные перемены. Люди избегали его взгляда, смущенно косились в сторону, расступались, перешептываясь. Умудренный годами старик Сегеш и тот неловко закашлялся, увидев гостя. Разведчика подобные игры заботили мало, он собирался было потребовать прямых объяснений, но не успел.
Подошел Перок, дрожащий, пунцовый от волнения, виновато прячущий глаза. Точнее, его подвели к юноше Джангес с парой мужиков и, выпихнув верзилу, остались поодаль наблюдать за развитием событий. Озадаченный Шагалан долго внимал мучительному мычанию Перка, тщась уловить суть. Потом взял его за плечи и встряхнул, чем заставил людей Джангеса напрячься. Лишь встряхнувшись, Перок наконец сумел выдавить несколько связных слов.
– Согрешил? – Юноша чуть нахмурился, ввергнув беднягу в настоящую панику. – С Танжиной?
– Угу. – Верзила глубже втянул голову.
Джангес в нерешительности переминался поблизости. Сейчас разведчик понял, что со своими людьми тот был призван не столько привести виноватого на суд, сколько уберечь его от немедленной и, вероятно, жестокой расправы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43