С вершины дюны Акила видел Джадор вдали, ожидающий его. Песок под ногами был усеян телами, большинство из них составляли убитые, другие вряд ли выживут. В воздухе раздавались жуткие крики умирающих крилов — словно вопли призраков. Из-за жары трупы уже начали издавать зловоние. Трагер оценил их потери примерно в восемь сотен. Беспрецедентные потери, Акила тяжело переживал. Он уже лишился части людей в Ните, теперь большого количества здесь, а еще будут смерти при входе в город. Он надеялся, что для захвата Лукьена все же останутся люди. Сейчас он хотел только этого.
После непродолжительного отдыха Акила приказал людям вновь садиться на коней, и они все вместе погнали караван дровасов в Джадор. Акила на сей раз ехал впереди, а Трагер и полковник Тарк — за ним; они оба едва могли говорить, так их подкосил жестокий исход сражения. Акила более не нуждался в услугах Дорешена, поэтому отправил ганджиса в конец колонны. Ему вряд ли понравится то, что произойдет в Джадоре. Граку бы тоже не понравилось. Но Акила все еще сердился из-за отказа кагана Кадара в ответ на его великодушные предложения, поэтому нисколько не сожалел о происходящем.
«Они умрут, выполняя волю Кадара», — сказал он себе.
Час спустя армия достигла окраин Джадора. На улицах толпился народ, кто-то с оружием, другие — без. В основном, это были ганджисы. Джадори все находились за городскими стенами. Но среди вооруженных он насчитал сотню воинов Кадара в черных одеяниях, выстроившихся перед въездом в город и закрывая главный проспект. В руках у них были копья и палаши. На лицах — решимость. Даже зная о гибели кагана, они собирались дать бой неприятелю.
«Значит, быть посему».
Акила подвел поредевшую армию к въезду в город. Защитники-джадори находились в добрых двадцати ярдах отсюда. За их спинами из окон башен выглядывали люди. А за башнями высилась городская стена Джадора, и с нее тоже смотрели наблюдатели. Им придется сдаться, иначе они погибнут, ведь защитников у них совсем мало. Акилу бы это устроило. Сначала он предпочитал сохранить жизнь горожанам, но теперь это его больше не заботило, он полагался лишь на волю Небес.
Он не стал спрашивать Трагера, готовы ли к битве его люди. И не стал просить защитников сдаться. Просто обратился к ним издалека:
— Ваш каган мертв. И вскоре вы последуете за ним.
Неподвижные защитники города молчали. Акила сомневался, поняли ли они его. Он со вздохом повернулся к Трагеру и сказал:
— Убей любого, кто попытается остановить тебя. Если можно, пощади мирных жителей.
И гвардейцы Трагера без промедления принялись за работу.
52
Миникин бродила по залам Гримхольда, и тысячи голосов звенели в ее мозгу. Она передвигалась быстро и ни с кем не разговаривала, даже с Трогом. Звучащие в голове крики чуть не разрывали ее на части, однако, она все равно не могла понять сути их жалоб. Акари говорили все сразу — сотни взволнованных стенающих голосов. Был разгар дня, и Миникин, как обычно, завершила дневную трапезу, сидя вместе с Трогом в опочивальне и наслаждаясь видом из единственного в замке окна. И тут начались крики: ее голова стала раскаляться, словно печь. Чашка с чаем выпала у нее из рук и разбилась. Она откинулась назад в кресле, пытаясь отыскать смысл в происходящем и понимая, что произошло нечто ужасное.
Когда Миникин, наконец, достигла комнаты Прорицательницы, у нее отчаянно кружилась голова. Она потрогала дверь: закрыто.
— Проклятье!
Она постучала, надеясь, что Алена ее услышит.
— Алена, ты здесь? Это Миникин.
Нет ответа. Голоса духов звучали снова и снова, отказываясь, в своей печали и тоске, заговорить непосредственно с ней. Их было ужасно много, умерших Акари, и в печали и гневе они мучили Миникин.
— Трог, открой дверь, — прошептала она.
Трог не стал затруднять себя прикосновением к ручке двери. Вместо этого он высадил дверь плечом. Та распахнулась с жалобным скрипом. Шум напугал бы кого угодно, но единственная обитательница комнаты не пошевелилась. Прорицательница одиноко сидела в кресле при свете свечи, в молчаливом ступоре уставившись в стену. Ее матери, Алены, нигде не было видно. Миникин предположила, что та где-то неподалеку, занимается рутинными делами.
— Подожди здесь, — велела она Трогу, затем вошла в комнату и опустилась на колени перед Прорицательницей. Девушка не узнавала ее, даже когда Миникин взяла ее за руку. — Прорицательница, дитя мое, послушай меня, — молила Миникин. — Мне нужна твоя помощь. Скажи мне, что случилось в Джадоре.
Как всегда, сознанию девушки потребовалось несколько минут, чтобы ожить. Она не моргнула, не повернула головы, но ее рот стал медленно открываться с помощью невидимых духов Акари.
— Миникин…
— Да, дитя, это я. Ты можешь вызвать Лакарона? Он с тобой?
— Лакарон здесь, — произнес голос. Миникин не могла определить, говорит ли это девушка или сам дух.
— Лакарон? Ты слышишь меня?
На этот раз голос был определенно мужским.
— Лакарон слышит.
Миникин знала, что дух Акари может узреть беду, какова бы она ни была. Она собралась с духом и спросила:
— Кто из них, Лакарон? Кадар или лиириец?
— Они побеждены, — сказал голос. — Уничтожены.
— Кто? — спрашивала Миникин. — Кто именно уничтожен?
Впервые за все время на памяти Миникин лицо девушки дрогнуло:
— Кадар.
Миникин резко опустилась на пол. Хотя в глубине души она и подозревала это, все равно невыносимо ощущать, как гаснет последняя надежда на сердце.
— Нет… — Она закрыла глаза. — Пожалуйста, не надо.
— Каган мертв, — произнес Лакарон. — Человек с одной рукой едет сообщить тебе эту весть.
Миникин стояла на коленях, не в силах вымолвить ни слова. Казалось, нечего больше спросить у духа. Она не хотела, чтобы Лакарон продолжал, но он решил иначе.
— Много людей, все мертвы. На поле и в городе, — юное лицо Прорицательницы стало печальным, когда она произнесла эти слова. — Кадар ушел.
Долго-долго Миникин оставалась распростертой на полу рядом с Прорицательницей, не в силах подняться. Она не знала, как сообщить эту новость Белоглазке. Трог просунул голову в дверь. Она увидела его обеспокоенные глаза.
— Я… — слова не шли с языка. — Я хочу немного побыть одна, Трог.
Трог неохотно оставил свою хозяйку в маленькой комнатке. Когда он удалился и Миникин удостоверилась, что он не услышит, она дала волю слезам.
Гилвин и Белоглазка ехали в благословенной тени Гримхольда, и солнце осталось у них за спиной. Изумруд, крил Гилвина, двигался через пески мягкой иноходью. День был хорош — ясный и радостный, несмотря на многочисленные тревоги, и они ехали уже почти час. За короткое время Гилвин смог установить прочную связь с Изумрудом и мог командовать животным при помощи мысли, что казалось ему совершенно упоительным. Во время поездки верхом он не был больше калекой и объектом насмешек, напротив, он стал похож на прославленных всадников Лиирии, и не хуже прочих парней. Более того, изумруд стал ему верным товарищем, совсем как Теку или даже Фиггис. Его можно было назвать другом. С момента прибытия в Гримхольд он совершенно не занимался подготовкой обороны крепости, как Лукьен, а посвящал все свое время таким вещам, какие прежде считал для себя невозможными. Вроде езды верхом. Или общения с девушкой.
Белоглазка была по-настоящему добра к нему, и Гилвин восхищался ею. Он надеялся, что она чувствует то же, ведь она проводила с ним много времени и первой показала ему «настоящий Гримхольд». С разрешения Миникин они выехали посмотреть на селение с безопасного расстояния в дневное время, когда риск для Белоглазки усиливался. Вначале Миникин запретила, сказав, что это может быть опасно для девушки, но Белоглазка отчаянно хотела поехать с Гилвином, поэтому они соорудили для нее защитную повязку на глаза из плотного куска темной материи. Выглядело немного странно, зато хорошо действовало, и Гилвин не возражал. Да и зачем бы ему это делать, если она даже не видит его увечий. Откуда же ему было знать, что ее дух-водитель подробно описал его внешность, включая искалеченную руку и ногу. Белоглазка просто не обращала внимания.
Прохладные тени Гримхольда защищали их как щит. Гилвин делал все возможное, чтобы солнечные лучи не попадали на них. Правда, временами девушка все равно вздрагивала, видимо, чувствуя жар, но потом улыбалась, как ни в чем ни бывало. Она знала, что отец в Джадоре — волнуется о ней и ждет прихода армии Акилы. Но даже это не могло омрачить радость от поездки. Изумруд легко трусил через долину, и Гилвин ощущал дыхание Белоглазки на своей шее, когда она заливалась смехом. Здорово, что им приятно в обществе друг друга, решил юноша. Завтра или послезавтра может разыграться трагедия, но сейчас они в безопасности и счастливы. Такого счастья Гилвин не изведал за всю свою жизнь. Он очень мало виделся с Лукьеном и, хотя ощущал некоторую вину, все же убеждал себя, что в нем особенно не нуждаются. Лукьен — человек военный, и сам превосходно справится с заданием по организации армии Нечеловеков.
«Сегодня — мой день», — радостно думал он.
И, может быть, Белоглазка так же счастлива, как и он.
Изумруд припустил чуть быстрее, настроившись на радостную волну, излучаемую сознанием Гилвина. Парень держал поводья в одной руке, ноги были крепко привязаны к седлу, так что падение не грозило. Седла у крилов без стремян, поэтому его нога не являлась помехой. Белоглазка крепко охватила его за талию. Он тихонько велел Изумруду идти помедленнее, беспокоясь о девушке. И крил, на своем языке рептилии, как будто ответил: не волнуйся, мол.
Решив сделать перерыв, Гилвин остановил Крила посреди болотистой низины. Они находились в тени высоких башен крепости, и городок Гримхольда отчетливо виднелся вдали. Белоглазка сняла руки с талии Гилвина.
— Почему мы остановились? — спросила она.
Гилвин осторожно соскользнул со спины крила.
— Я подумал, что ты могла устать.
— Нет, я не устала.
— Зато я устал, — сказал юноша. Он взял Белоглазку за руку и помог ей спуститься. — Отсюда открывается великолепный вид, и вообще… — он остановился, потрясенный собственной бестактностью, но Белоглазка только рассмеялась.
— Не беспокойся, — заверила она его. — Ты вовсе не оскорбил меня. Фаралок показывает мне все, что нужно.
Фаралок был духом Акари для Белоглазки. Она редко произносила его имя вслух, и это заинтриговало Гилвина. Он повел ее на вершину холма. Здесь было прохладнее, чем в тени крепости, но она все равно слегка морщилась сквозь повязку.
— Как твои глаза? — спросил юноша. — Не пора ли нам вернуться?
— Нет, я не хочу возвращаться. Здесь так здорово, — Белоглазка вдохнула всей грудью. — Я рада, что Миникин отпустила нас. Прошла целая вечность с тех пор, как я ездила на криле. Отец однажды брал меня с собой — много лет назад.
Гилвин проводил ее вниз и они вместе уселись на песок, рассматривая город. Он не сводил с нее глаз, зачарованный красотой. Лукьен делился с ним историей своей любви к королеве Кассандре во время их долгой поездки на юг: как он впервые обратил на нее внимание. Это была настоящая любовь, как сейчас у Гилвина. Интересно, знает ли Белоглазка, что он ее рассматривает: может быть, Фаралок помогает ей осознать этот факт. У него было так много вопросов к девушке. За дни, которые он провел в Гримхольде, он успел многое узнать. Но Нечеловеки хранят столько тайн.
— Здесь очень красиво, — проговорил он. — Хотел бы я, чтобы у нас была какая-то еда. Устроили бы пикник.
— Может быть, завтра, — отвечала Белоглазка. И улыбнулась: — Если Миникин позволит мне.
— Хм, я сомневаюсь, — сказал Гилвин. Им было трудно убедить хозяйку крепости отпустить их. — Ты ведь очень близка с Миникин, верно? Она ведет себя как твоя мать.
Белоглазка немного подумала.
— Да, что-то вроде этого. Она защищает меня с того времени, как я здесь. Она научила меня всему, что я узнал здесь, особенно — как общаться с Фаралоком.
— Это трудно? — спросил Гилвин. — Я имею в виду управлять Акари. Это вроде как управлять крилом?
— Я не знаю, как это — обращаться с крилом, Гилвин. Но управлять Фаралоком несложно. Но управлять — неверное слово. Он говорит со мной. С его помощью я почти могу видеть.
Ее ответ заинтриговал Гилвина.
— Так ты, получается, всегда говоришь с ним? Даже сейчас? — спросил он. — И он рассказывает тебе обо всем?
— Вначале это было примерно так, он рассказывал о том, что вокруг, — Белоглазка откинулась назад на руках и ее черные волосы волной упали назад. — Но сейчас все проще. Мы даже не разговариваем, — она пожала плечами. — Я просто знаю, что вокруг.
Гилвин повернулся, изучающе глядя на девушку.
— Хотел бы я знать, как заговорить с моим Акари, — он вздохнул. — Миникин сказала мне, что научит этому, но сейчас она слишком занята. Все, что я знаю, — мою Акари зовут Руана. Но я не знаю, зачем она мне нужна.
— Если Миникин одарила тебя духом, на это есть причина, Гилвин. Тебе следует доверять ей. Когда придет время, она научит тебя общаться с Руаной.
— Не думаю, что я смогу, — усомнился юноша. — Но, может быть, я научусь видеть в темноте, как ты, или творить волшебство, как Миникин. Я однажды видел в Коте, как она вызывала Акари. Они были похожи на столбы огня! Я хотел бы сделать что-нибудь подобное.
Белоглазка рассмеялась.
— Акари помогают нам, а не служат для развлечения.
— Я знаю. Но ведь так здорово обладать некоторой силой, чтобы не чувствовать себя беспомощным калекой, — он внезапно замолчал, и его молчание привлекло внимание Белоглазки.
— О чем ты думаешь? — спросила она.
— Да ни о чем, — солгал Гилвин.
— Я тебе не верю, — улыбнулась Белоглазка. — Ты размышляешь, знаю ли я, как ты выглядишь.
Ее догадка заставила Гилвина покраснеть.
— Ну, вообще-то, так оно и есть. Я вроде как интересовался этим, — он отвел взгляд. — Так ты знаешь, как я выгляжу?
Белоглазка кивнула.
— Настолько, насколько могу.
— И это не вызывает у тебя неприязни?
— Гилвин, я люблю множество людей с гораздо большими увечьями, чем твои. Как ты мог задать мне подобный вопрос?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99