Измученный, он привалился к спинке кресла, и голова его упала на плечо. Красные рубцы испещрили его шею в местах, где Трагер поработал гарротой. Наконец, Фиггис заговорил:
— Зачем…
Слово с усилием слетело с разбитых губ. Боль и тоска исказили лицо.
— Я должен знать правду, — произнес Акила. — Ты лгал мне, вот что я могу сказать.
— Я старик, милорд. Мы… — он замешкался, — мы были друзьями.
— Да, — кивнул Акила. — Но ты предал меня, Фиггис. Продал меня Лукьену. И убил Кассандру.
— Мы не знали, — простонал Фиггис. Он бессильно свесился вперед, и его локти повисли над столом. — Мы думали, что проклятие не действует.
— Ты это уже говорил. Но смерть есть смерть, и я больше не увижу Кассандру. Значит, это убийство, правда? А за убийство нужно платить, верно я полагаю?
Фиггис ничего не сказал, но его глаза тревожно расширились.
— Не беспокойся, я не стану убивать тебя, — внезапно рассмеялся Акила. — Кто же еще сможет работать в моей библиотеке? — Он вздохнул и сделал успокаивающий жест. — Ну ладно, все кончено. Завтра я отправляюсь на поиски Лукьена и Гласса, а также твоего неугомонного мальчугана. Но больше мы с тобой не будем говорить об этом, согласен? Когда я вернусь, пусть все останется между нами. Никаких черных мыслей.
Фиггиса начало трясти. Акила понял, что он рыдает.
— Ну что ты, не надо плакать, дружище, — мягко произнес Акила. — Смотри, какую вкусную еду я приготовил для нас с тобой. Предлагаю мир.
— Я не голоден, — проскрипел Фиггис.
— Ну конечно же, голоден. Иначе и быть не может. Ты же не ел все эти дни, и я тоже. Давай, ешь. Простим друг другу все, что было, а?
Стол так и манил соблазнами. Акила видел, как Фиггису хочется отведать пищи.
— Пожалуйста, — настаивал он. — Тебе уже ничего не поделать. Теперь я знаю, где Лукьен, и могу его найти. И тебе его не спасти. Так что займись собственными страданиями.
Как и ожидалось, Фиггис внезапно переменил решение. Он жадно протянул руку и схватил одного из жареных рябчиков с блюда. Пальцы его тряслись, он ел с трудом и болью. Акила наблюдал за стариком и радовался.
— Отлично, — мягко произнес он. — Пусть будет мир между нами, Фиггис. Я бы хотел, чтобы ты хотя бы попытался понять, почему я это сделал.
Тот не отвечал. Он поднял кубок и осушил его наполовину — другая пролилась на его грязную рубаху.
— Ты ведь понимаешь меня, а, Фиггис?
Старик кивнул, но Акила знал: он хочет просто заткнуть ему рот. Он позволил Фиггису продолжать обжорство. Тот схватил еще кусок дичи, но тут же уронил его обратно на блюдо. Начал кашлять, как будто поперхнулся костью.
— Милорд, — прохрипел Фиггис, глядя на него выпученными глазами. Лицо его приобрело малиновый оттенок. Он вцепился в край стола с криком: — Акила!
Акила наблюдал за происходящим, удивляясь, как быстро подействовал яд. Фиггис схватился за горло, задыхаясь. В нем еще оставались силы, даже после побоев и пыток, и его стойкость изумляла Акилу. Но неважно. Яд уже сделал свое дело. И Фиггис тоже знал это.
— Акила… — его клекот напомнил королю звуки, которые издает курица, когда ее режут. — Я не могу! Моя библиотека…
Акила уже с трудом разбирал его слова. Лицо старика менялось на глазах.
— Это не твоя библиотека. Она моя. И Кассандра тоже была моей. Почему вы все не могли этого понять?
Уже не в силах ответить, старый ученый послал королю язвительную ухмылку. И упал лицом в тарелку.
В комнате воцарилась гробовая тишина. Акила встал и подошел к старому другу, пощупал пульс и не нашел его. Акилу захлестнула волна печали.
— Почему все предают меня?
Мертвый Фиггис не отвечал. Акила усадил его прямо, отерев следы пищи и вина с лица. Старик заслужил достойного вида, решил он.
— Уилл, входи, — крикнул Акила.
Трагер открыл дверь. Увидел Фиггиса, неподвижно сидящего за столом, улыбнулся:
— Отличная работа.
— Да. И нечего радоваться. Он был хорошим человеком.
Трагер усмехнулся.
— Нет, милорд. Хороший человек не стал бы предавать вас.
— Меня предали уже много хороших людей. А теперь будь готов выступить на рассвете.
— В Джадор, милорд?
— Конечно. Там мы найдем Лукьена.
— И амулет, милорд.
— Да, и амулет тоже.
— Будем стараться найти оба?
Акила пожал плечами.
— Если чудища Гримхольда выйдут против нас, заставим их платить. Если амулет у них, отберем его.
— Нам нужно сражаться, нет сомнения, — подтвердил Трагер. — Лукьен попытается им помочь. А они станут его защищать.

Часть 3
ХОЗЯЙКА ГРИМХОЛЬДА
42
Джадор был далеко.
Здесь же, в раскаленной пустыне, шуршали и стонали пески, а белый город едва виднелся вдали. Кадар мучился под безжалостными лучами солнца в черной гака. Отсюда его город был едва различим, ведь кадар с утра провел в пути немало долгих часов. Над дюнами выступали сейчас только верхушки спиралевидных башен, сверкающие, словно острия игл. Впереди простирались громады красноватых гор, изъеденных временем и непогодой. Солнце припекало нещадно, слепя глаза. Над бровями выступила испарина, и пот стекал струйками. Все остальное тело было надежно укрыто плотной черной тканью. Кадар замер, словно изваяние, рассматривая горы, и столь же неподвижно замер его крил, Истиках. Громадная самка ящера уловила тревогу, излучаемую хозяином, и вела себя соответственно. Прежде всего, она изменила окраску: толстая чешуя из обычно зеленой превратилась в золотистую — под цвет песка. Истиках, как и Кадар, чувствовала впереди опасность. Высунув длинный язык, она словно пробовала на вкус воздух. Узы, образовавшиеся между наездником и его «лошадкой», позволяли Кадару ощутить беспокойство крила. Расс уже близко. Они нашли его потайное логово. Но в поведении Истиках Кадар не уловил ни малейшего страха. На языке Джадора имя ящерицы означало «храбрая», и она всегда соответствовала этому гордому прозванию. Им с Кадаром уже случалось сражаться с рассами, и всякий раз они выходили из схватки с огромными змеями победителями. Пусть рассы считались злейшими врагами крилов — гигантские кобры всем лакомствам предпочитали яйца крилов — Истиках не боялась их. Мало того, она выучилась ненавидеть их с поистине человеческим упорством. Вот почему в сражениях против рассов ей просто цены не было. И поэтому Кадар так привязался к ней — гораздо сильнее, чем к ее предшественнику. Оба были гонимы и оба не ведали страха смерти.
Жизнь Кадара не всегда была такой. Когда-то и он любил жизнь и страшился ее лишиться. Амулет помог ему пережить и схоронить не одну жену. Но ни одну он не любил так, как Джитендру. С ее смертью вечная жизнь утратила смысл.
Кадар неотрывным взглядом изучал скалы. Посреди пустыни то и дело попадались горные массивы, где обитали и крилы, и рассы. Скалы защищали животных от безжалостного солнца и позволяли накопить воду, когда случались скудные дожди. Вчера Кадар посетил место обитания крилов в красных горах — такое же, как и это. Он с ужасом обнаружил, что все кладки яиц разорены, а охранявшие их крилы скрылись. На песке почти невозможно обнаружить следы, но длинные глубокие отметины от змеиного тела и единственная чешуйка о многом сказали Кадару. Судя по ним, чудовище достигало не менее тридцати футов в длину, а в обхвате соответствовало телу взрослого мужчины. Расс был старым и, видимо, недавно оказался в этом районе. Он будет править остальными змеями и пожирать большую часть добычи — драгоценных яиц крилов — ведь клыки у него, что сабли, с их помощью он без труда справится с любым крилом.
Сидя верхом на Истиках, Кадар полагал, что ему стоило бы напугаться, но он не боялся. Он никогда прежде не охотился на таких громадных рассов, хотя дома, во дворце, у него имеется великолепная коллекция челюстей этих чудовищ: одиннадцать зловещих трофеев, раскрытых, чтобы были видны страшные клыки. Еще один — и их станет двенадцать. Или умрет он сам. При охоте на расса третьего не дано. Рассы проворны и смертоносны, они на все пойдут, защищая гнездовища. Прийти сюда — означает вызвать их ярость, но Кадар сумел подготовиться к встрече. Под многослойной гака он облачился в доспехи из кожи мертвого крила, настолько прочные, что даже зубы расса вряд ли смогут их прокусить. К седлу было приторочено копье с длинным древком, тонким и острым: им можно пробить шкуру расса. Еще у Кадара имелся щит, покрытый чешуей крила. Но главное — у него есть хлыст, необходимое оружие для наездников на крилах. Прежде, до пришествия, хлысты использовались просто для тренировки крилов. Но смерть Джитендры от рук северян заставила Кадара задуматься об обороне джадори, и теперь хлыст стал оружием. Он летит так же быстро, как тело змеи. А длины в нем целых пятнадцать футов. Кадар и его люди научились без труда сдергивать человека со спины скачущей галопом лошади. Они продолжали оттачивать технику, и теперь никто не покидал дворца без хлыста. С того самого дня — никто.
Приход чужаков изменил Кадара — как и весь город и всех жителей. Физически он постарел. Теперь, когда не было амулета и небывалой силы духа, даруемой им, годы брали свое. Черные волосы окропила седина, и искрящаяся юность больше не украшала его чело. Но сильнее всего убивала тоска по Джитендре. Она была его величайшей драгоценностью, ради нее стоило жить. Он часто спрашивал себя, не ее ли смерть стала причиной его войны с рассами: ведь он отказывался последовать советам и послать вместо себя более молодых людей. Кадар говорил себе: я каган, поэтому расправа с рассами — дело моей чести. Но, несмотря на это, он мог бы взять себе спутников. Кадар же предпочитал действовать в одиночку. Может быть, и умереть в одиночку. На нем лежит ответственность перед Джадором и Гримхольдом, но если уж ему суждено умереть здесь, в сердце пустыни — что ж, он не станет возражать.
Истиках продолжала пробовать языком воздух. Ни один мускул не дрожал под ее золотистой чешуей. Кадар понимал, что ящерица чует покинувшего это место змея. И было что-то еще. Обычный змеиный запах, напоминавший ему запах кожи. Но не просто кожи. И крилу, и всаднику понадобились пара секунд, чтобы определить: пахло старой кожей.
Сброшенной.
Кадар сильнее натянул поводья, чувствуя возбуждение животного. Подобно всем змеям, рассы периодически избавляются от старой кожи. И в этот период они наиболее уязвимы. Если только удастся застать чудовище в логове за этим процессом…
Кадару вовсе не по душе была идея быстрой езды по горной дороге, но необходимо торопиться. Истиках без слов почувствовала его решимость, и двинулась в горы. Связь между ними была настолько сильной, что Кадару практически не требовалось управлять ящером. На Истиках было седло, и бедра Кадара прочно крепились к нему, дабы он не соскользнул с гладкой спины животного. Легкое сжатие бедер и незначительное натягивание поводьев — вот и все, что требовалось для управления. Вместе они составляли единое целое. Истиках прокладывала путь в песках, и ее мощные конечности не знали усталости. Передние лапы были вооружены острыми когтями, поэтому, хотя они были слабее колоссальных задних, тем не менее, отлично справлялись со своей задачей в бою. Двигаясь между скал, она пригнула шею, прищурилась, высматривая врага, а ее длинный язык по-прежнему пробовал воздух на вкус. Кадар отвязал щит и продел в него левую руку. В правой он сжимал копье. Низко пригнувшись к шее скакуна, он держал оружие перед собой. Появись сейчас расс прямо впереди, он использует хлыст, но, если гигантский змей сбросил шкуру, то можно попытаться справиться с ним прямым ударом.
Вначале лапы крила шуршали по песку, но с подъемом в горы почва становилась тверже. Вот на пути у них встала каменная арка, и они очутились на узкой тропе, проходящей между двух скал. Тропа расходилась в разные стороны. Истиках остановилась, оглядываясь в выборе направления. Кадар осторожно наблюдал за дорогой, убеждая себя, что расс не бросится на них из-за скалы. Если чудовище занято процессом линьки, то вряд ли сможет почуять их, и они обойдут скалы с подветренной стороны: Истиках, с ее острым чутьем, это удастся. Кадару не было нужды объяснять крилу, что от него требуется. Истиках обнюхала воздух и решительно выбрала направление. Справа запах кожи казался сильнее. Кадар сжал копье и еще ниже скорчился на спине у зверя. Кровь зашумела у него в висках. Это проснулся боевой дух. Вся ярость, накопившаяся за годы со дня смерти Джитендры, теперь обрушилась на жутких тварей. Кадар знал, что гнев сослужит ему добрую службу. И неважно, каким окажется размер чудовища: двадцать ли футов, тридцать ли — а может, и все сто. В любом случае, он уничтожит его, не будь он Кадаром. Без возлюбленной, жизнь его стала сплошным проклятьем, и ни один расс не сможет ничего добавить в эту чашу страданий.
На вершине следующего каньона Истиках снова остановилась. На пути встали глыбы, и она обежала их, продолжая, меж тем, внимательно следить за дорогой и обнюхивать воздух. Он здесь , без слов просигналила она хозяину. Линяющий расс находился за этими глыбами, укрывшись где-то в ущелье. Змее ничего не стоит заползти в сколь угодно узкий проход, и Кадар знал, что рассы часто выбирают подобные места для линьки, дабы их не тревожили. Он снова подумал об уязвимости змеи, понимая, что легко сможет проткнуть ее копьем. Если повезет, расс даже повернуться не успеет. Ширина ущелья составляла всего восемь футов; скалы же возвышались двумя отвесными стенами. Впереди уже виднелся свет. Для расса найдется место, чтобы развернуться, но сбежать он не успеет.
Кадар откинул с лица покрывало. Сделал медленный беззвучный вдох. Почувствовал крепость доспехов, покрывающих его тело. Вот только шлемов он не признавал. Носить их — удел северных трусов. Добрым людям из Джадора не нужны подобные ухищрения. Они храбро смотрят в лицо врагу.
По его команде Истиках стала вползать в ущелье, пригнувшись к земле как можно ниже. Солнце кое-где заглядывало туда, но большая часть логовища была погружена в тень. Кадар внимательно осматривал местность, ища следы змей. Их с Истиках посещали тревожные мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99