Теряя интерес к приобретённым вещам, он тут же утрачивал и желание платить за них, так как мало что занимало его пресыщенное воображение дольше двадцати минут. Иной раз случалось так, что сама покупка вещи удовлетворяла его сполна, и ящики с драгоценным содержимым, прибывавшие из Калькутты, оставались нераспакованными. Мир, воцарившийся в Индийской империи, мешал ему взяться за оружие и направить его против своих собратьев-королей, и он лишился единственной радости и забавы, которая тешила его самого и его предков на протяжении целых тысячелетий. И все же он мог играть в эту игру и сейчас, правда, в несколько видоизменённой форме — воюя с приказчиками, тщетно пытающимися получить с него по счёту. Итак, по одну сторону стоял сам политический резидент государства, посаженный на это место для того, чтобы обучать короля искусству управления, и главное, экономии и бережливости, а по другую сторону — точнее сказать, у дворцовых ворот, обыкновенно находился коммивояжёр, в душе которого боролись презрение к злостному неплательщику и присущее каждому англичанину благоговение перед королём.И когда Его Величество выезжал из дворцовых ворот, чтобы предаться удовольствиям на кабаньей охоте, на конных бегах, на плацу, где перед ним маршировали его войска, или в лавках, где он заказывал все новые и новые никому не нужные безделушки, и даже тогда, когда он делал судорожные попытки сладить со своими женщинами, которые знали о королевских счетах значительно больше, чем даже сам премьер-министр, — он должен был постоянно помнить об этих двух персонах — политическом резиденте и торговом агенте. За всем этим стояло правительство Индии, категорически отказывающееся гарантировать уплату долгов короля в время от времени посылающее ему на синей бархатной подушечке усыпанные бриллиантами ордена, призванные подсластить увещевания политического резидента.— Я надеюсь, вы знаете, как заставить короля платить за это, — сказал Тарвин.— То есть как?— Ну, у нас, в Америке, когда клиент ведёт себя подобным образом, обещая кредитору встретиться с ним в гостинице и не являясь туда, а на следующий день обещает прийти в лавку и опять не платит, приказчик говорит: «Отлично! Если вам угодно заплатить по счёту за еду, за вино и другие напитки, за сигары, выкуренные мной, покуда я ждал вашего прихода, то я ничего не имею против. Пожалуйста! Я сумею скоротать время». И на третий день он выставляет счёт, в котором указан даже размер его проигрыша в покер.
— А, это очень интересно. Но как ему удаётся включить все эти расходы в счёт?— Он вносит их в следующий счёт за те товары, что продаёт своему клиенту. Цена на них в таком случае сильно возрастает.— Мы и так можем назначить какую угодно цену. Трудность состоит лишь в том, чтобы получить деньги.— Понять не могу, откуда вы, ребята, в таком случае время берете, чтобы транжирить его здесь попусту, — твердил Тарвин, заинтересованный услышанным. — Там, откуда я приехал, люди путешествуют строго по расписанию, и если коммивояжёр опаздывает на день против договорённости, он телеграфирует своему клиенту, чтобы тот пришёл прямо на станцию, и пока поезд стоит, он продаёт ему все свои товары. Да он весь земной шар успел бы продать за то время, пока у вас здесь мимо проезжает телега. Что же касается того, чтобы получить с короля деньги, то почему бы вам не наложить арест на имущество старого греховодника? На вашем месте я бы наложил арест на все его государство, на дворец, даже на корону. Да я бы по суду признал его должником и привёл бы приговор в исполнение — если нужно, то и самолично. Я бы запер старика и сам управлял бы Раджпутаной за него, если бы понадобилось. Но деньги с него я бы получил.Улыбка сочувствия появилась на лицах присутствующих.— Это потому, что вы просто не разбираетесь в здешних делах, — сказали сразу несколько человек. И они принялись объяснять ему суть происходящего во всех подробностях. Вся их былая вялость и лень вдруг пропали, и все они заговорили хором, перебивая друг друга.Чуть позже Тарвин понял, что сидевшие на веранде люди, хотя и показались ему сначала ленивыми, вовсе не были дураками. Тихо лежать у врат величия, наподобие нищих, и ждать своего часа — таков был их метод. Времени уходило при этом много, но в конце концов им что-нибудь да платили, особенно в том случае, как объяснил человек в жёлтом одеянии, если удавалось склонить на свою сторону премьер-министра и через него пробудить интерес и у королевских жён.Мимолётное воспоминание о миссис Матри заставило Тарвина едва заметно улыбнуться.Человек в жёлтом продолжал свой рассказ, и Тарвин узнал, что главная жена короля — убийца, отравившая своего бывшего мужа. Она лежала в железной клетке в ожидании казни, когда король впервые увидел её и спросил, отравит ли она его, если он женится на ней — во всяком случае, так гласит молва. Конечно, отвечала она, если он будет обращаться с ней так же, как её первый муж. В результате чего король женился на ней — во многом ради прихоти, но главным образом потому, что пришёл в восторг от грубого ответа.Эта безродная цыганка меньше чем за год повергла и короля, в его государство к своим ногам — ногам, о которых злые языки говорили, что они огрубели от долгих путешествий по извилистым тропам позора и скандала. Она родила королю сына, который был её гордостью и утехой её честолюбия, и после его рождения с новой силой стала добиваться власти. Верховная власть, находившаяся за тысячу миль отсюда, чувствовала в ней силу, с которой необходимо считаться, и недолюбливала её за это. Седому сладкоречивому резиденту, полковнику Нолану, жившему в розовом доме на расстоянии полёта стрелы от городских ворот, часто приходилось терпеть её дерзости. Её последняя победа была особенно унизительной для него: узнав, что канал, предназначенный для летнего снабжения города питьевой водой, должен пройти по апельсиновому саду под её окнами, она употребила все своё влияние на махараджу, чтобы разрушить этот план. В результате махараджа велел проложить канал в другом месте, что стоило ему четверти его годового дохода и было сделано вопреки слёзным увещеваниям резидента.А цыганка Ситабхаи, спрятавшись за шёлковыми занавесками, слышала и видела спор между раджой и резидентом и ликовала.Тарвин жадно внимал рассказу. Все услышанное было ему на руку, лило воду на его мельницу, пусть даже и опрокидывало его первоначальные планы. Перед ним открывался новый мир, в котором он плохо ориентировался, и, надо было сказать себе честно, — мог действовать лишь по наитию, находясь в постоянной зависимости от сиюминутного вдохновения. До того, как он ступил на путь, ведущий к Наулаке, он и не мог ничего знать об этом мире, и сейчас охотно выслушивал все, о чем рассказывали ему эти лениво развалившиеся в шезлонгах люди. У него возникло чувство, что, может быть, ему надо вернуться домой и снова приняться за азбуку. Что нравилось этому странному существу, которое они называли королём? Что привлекало его? Чем ему можно было угодить? И главное, чего он боялся?Мысль Тарвина работала напряжённо и быстро. Но вслух он произнёс другое:— Неудивительно, что ваш король — банкрот. Ведь ему приходится содержать такой двор.— Он один из самых богатых князей в Индии, — ответил человек в жёлтом. — Он сам не знает, чем владеет.— Тогда почему же он не заплатит вам, а держит вас здесь в какой-то сонной полудрёме?— Потому что он туземец. Он потратит сто тысяч фунтов на свадебный пир, но задержит выплату двухсот рупий по счёту на целых четыре года.— Надо излечить его от этой болезни, — настаивал Тарвин. — Пошлите шерифа — пусть наложит арест на те драгоценные камни, что украшают его корону.— Вы не знаете индийских князей. Они скорее оплатят ваш счёт, чем расстанутся с этими камнями. Эти камни священны. Они принадлежат государству.— Ах, как бы мне хотелось взглянуть на «Счастье Державы»! — воскликнул один из присутствующих, о котором впоследствии Тарвин узнал, что он был агентом калькуттской ювелирной фирмы.— А что это? — спросил Тарвин небрежно, потягивая виски с содовой.— Это Наулака. А разве вы не знаете?Человек в жёлтом одеянии избавил Тарвина от необходимости отвечать.— Да ладно вам! Все эти небылицы о Наулаке придумали жрецы.— Не думаю, — рассудительно ответил агент ювелирной фирмы. — Когда я в последний раз был здесь, король говорил мне, что однажды показал Наулаку наместнику. Но он был единственным иностранцем, которому довелось увидеть это чудо. Король уверил меня, что теперь и сам не знает, где ожерелье.— Тьфу ты! Вы что, верите, что существуют изумруды в два дюйма в разрезе? — спросил другой.— Да, но это главный камень ожерелья, — сказал ювелир, — и я держу пари, что это настоящий изумруд. Но поражает меня вовсе не это. Меня удивляет, как эти парни, которые ничего не смыслят в таких вещах, как алмаз чистой воды, сумели собрать в одно целое полдюжины превосходных драгоценных камней, а всего их там около пятидесяти. Говорят, что собирать камни на это ожерелье начали во времена Вильгельма Завоевателя.— А, ну тогда у них есть ещё в запасе годик-другой, — сказал Тарвин. — Если бы мне дали восемь столетий, я бы и сам кое-что предпринял, чтобы собрать вместе несколько драгоценных камушков.Он полулежал в кресле, чуть отвернувшись в сторону от всей компании. Сердце его билось учащённо. В его жизни бывало разное: в своё время он торговал рудой, покупал и перепродавал земельные участки и скот. Бывали минуты, когда он был на волосок от разорения и для этого нужно было кому-то лишь глазом моргнуть или пальцем пошевельнуть. Но в его жизни не было ещё таких моментов, в которых, как сейчас, сосредоточилось восемь столетий.В глазах у всех, кто смотрел на него сейчас, мелькнуло что-то напоминающее жалость.— По пять превосходных экземпляров девяти разных видов драгоценных камней, — начал перечислять ювелир, — рубин, изумруд, сапфир, бриллиант, опал, кошачий глаз, бирюза, аметист и…— Топаз? — спросил Тарвин уверенно, словно он был владельцем ожерелья.— Нет, чёрный алмаз — чёрный, как ночь.— Но откуда вы знаете все это? От кого вы это услышали? — спросил Тарвин с любопытством.— Из разговоров — интересных, но малодостоверных. Таким образом здесь узнается все. Но сейчас остаётся лишь гадать, где находится ожерелье.— Возможно, оно спрятано под полом в каком-нибудь городском храме, — высказал предположение человек в жёлтом.Тарвин, несмотря на все своё самообладание, не справился с собой и вспыхнул: он уже видел, как перерывает весь город.— А где… этот город? — спросил он.Кто-то кивнул в ту сторону, где палило солнце, и он увидел скалу, окружённую тремя рядами стен. Она ничем не отличалась от многочисленных мёртвых городов, мимо которых он проезжал в телеге. Над скалой возвышался унылый темно-красный утёс. К самому подножию скалы подступали жёлтые пески пустыни, в которой нельзя было найти ни деревца, ни кустика и жить в которой могли лишь дикие ослы да где-то в самом центре, говорят, и дикие верблюды.Тарвин долго разглядывал город сквозь трепещущее знойное марево и не заметил там никаких признаков жизни, никакого движения. Было чуть позже полудня, и все подданные Его Величества спали. И вот эта каменная глыба, одиноко стоящая посреди пустыни, и являла собой видимую цель его путешествия — тот Иерихон, штурмовать который он явился из Топаза.Безрадостные мысли бродили в его голове. Интересно, думал он, если бы кто-то приехал из Нью-Йорка в телеге, запряжённой буйволами, лишь для того, чтобы насвистывать весёлый мотивчик у подножия Саугваш Рендж, каким бы дураком я его считал!..Он поднялся и размял уставшие, покрытые пылью ноги.— Когда здесь становится достаточно прохладно, чтобы можно было осмотреть город?— Что-что вы собираетесь делать в городе? Осматривать достопримечательности? Будьте осторожны. У вас могут быть неприятности с резидентом, — дружески предупредил его один из англичан.Тарвин никак не мог понять, почему прогулка по самому заброшенному из всех виденных им городов могла сулить какие-то неприятности. Тем не менее он промолчал, потому что находился в чужой, незнакомой стране, где все было непривычно, за исключением, пожалуй, лишь некоторого стремления женщин к власти над мужчинами. Он обязательно осмотрит этот город, и самым тщательным образом. В противном случае, величественная лень, царившая в городе (в нем так и не появилось никаких признаков жизни), поглотит и его или превратит в сонного калькуттского коммивояжёра. Тарвин начинал бояться за себя.Что-то надо сделать немедленно, пока голова ещё работает. Он расспросил, как пройти на телеграф, хотя, несмотря на наличие телеграфных проводов, сильно сомневался в том, что в Раторе есть телеграф.— Кстати, — крикнул ему вдогонку один из новых знакомых, — не забывайте о том, что любую телеграмму, которую вы отправляете отсюда, показывают королю.Тарвин поблагодарил и, увязая в песке, потащился к осквернённой мусульманской мечети, стоящей на обочине дороги, ведущей к городу. Теперь здесь находился телеграф. Он шёл и думал о том, что совет, который ему дали напоследок, был весьма стоящим. Ему попался на глаза спешившийся конный полицейский, крепко спавший на пороге мечети. Его лошадь была привязана к длинной бамбуковой пике, воткнутой в землю. Других признаков жизни он не встретил, если не считать голубей, сонно воркующих под тёмным сводом арки.Удручённый увиденным, Тарвин оглядывался в поисках бело-голубого символа Западного Союза или чего-то иного, что служило бы ему заменой в этой чуднОй стране. Он заметил, что телеграфные провода тянулись к отверстию в куполе мечети. Под аркой он разглядел две или три низенькие деревянные двери. Наудачу отворив одну из них, он чуть не наступил на что-то тёплое и мохнатое, вскочившее тут же на ноги с недовольным мычанием. Тарвин едва успел отступить в сторону, чтобы пропустить буйволёнка. Нисколько не смущаясь, он открыл другую дверь и увидел лестничный пролёт шириной в восемнадцать дюймов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27