Том.
— Говорят, Исполнительный комитет республиканцев соберется уже сегодня, но я думаю, что мы не сразу узнаем, кто будет их кандидатом. Трудно представить, что они выберут этого клоуна — Кэлхоуна.
— В прошлый раз он был вторым.
— Да, но и последним из кандидатов. Но не могут же они быть столь безумными.
— О'кей, поговорим позднее. Я попытаюсь вздремнуть. Я еще не в себе.
Уилл спал, пока мать не разбудила его к обеду. В восемь пятнадцать позвонил Том.
— К моему телефону подключены все три телевизионных станции, — сказал он. — Они планировали полностью освещать выборы с девяти часов, но теперь, при таких односторонних результатах, уговаривают нас сделать раннее заявление.
— Это меня устраивает, — сказал Уилл. — Но я думаю, что сначала мы должны что-то услышать от Мака.
— Приезжайте сюда, а я свяжусь с управляющим его кампанией.
В штаб-квартире был полный сбор. Никто больше не интересовался сведениями о ходе голосования. Уилл пробрался через толпу своих сторонников и помощников. Том помахал перед ним листком бумаги.
— Можете называть это телеграммой. Мак сам продиктовал это мне пять минут назад. Голос его звучал отвратительно.
Уилл прочитал заявление о поражении.
— Телевидение хочет продолжать передачи в восемь пятьдесят, следовательно, они могут возобновить работу по расписанию в девять часов. Я согласился.
— Хорошо, — сказал Уилл.
Следующие несколько минут он принимал поздравления, а затем, по сигналу сотрудника телевидения, взобрался на письменный стол.
— Спасибо всем за то, что пришли, — прокричал он. — Прежде всего, я знаю, что все вы присоединитесь ко мне в выражении искреннего сочувствия семье Джима Уинслоу. Почтим его память. — Он сделал паузу. — А теперь я хотел бы кое-что прочитать вам. У меня телеграмма, в ней говорится: «Я хочу выразить сегодня свои поздравления вам, вашей матери и вашему отцу и всем участникам пашей кампании. Вы провели прекрасную и честную кампанию и завоевали право представлять демократов на всеобщих выборах. В предстоящем ноябре вы получите мою полную и неуклонную поддержку». Подпись — губернатор Мак Дин.
Уиллу пришлось немного помолчать, слушая поздравительные выкрики, тем временем из своего кабинета вышла Китти Конрой и отвела в сторону Тома Блэка. Том махнул Уиллу рукой: закругляйтесь.
— Я хочу поблагодарить всех вас за напряженную работу во время кампании, — продолжал Уилл, спрашивая себя, что же могло еще произойти, — а также всех, людей по всему штату, которые упорно работали и вносили на эту кампанию свои заработанные трудом доллары. — Он взглянул на Тома, который опять подавал ему сигнал заканчивать. — И, наконец, я хотел бы сказать, что приблизительно в это время во вторник в ноябре, я, видимо, устрою для вас значительно более крупный прием, чем сегодня!
Уилл спрыгнул со стола, обнял отца и мать и, пожимая руки и целуя щечки, стал прокладывать себе путь сквозь телекамеры и толпу. Том и Китти ждали его в кабинете. Том закрыл дверь.
— Китти позвонил один из ее друзей, — сказал он. — Исполнительный комитет республиканцев достиг соглашения в отношении своего кандидата в сенат.
— Они не подождали, когда остынет тело Джима Уинслоу?
— Нет же, — сказал Том. — Они не планируют объявлять это до завершения похорон, но кандидатом стал преподобный Дон Беверли Кэлхоун.
— Это плохо, — сказал Уилл.
— Более того, — заметила Китти. — Они уже запланировали его первое появление в кампании. Он проведет похороны Джима Уинслоу.

Книга третья
Глава 1
Только в соборе Святого Филиппа на похоронах Джима Уинслоу Уилл понял, почему Том и Китти настояли, чтобы он прибыл туда. На похороны приехала добрая половина политических деятелей штата. Еще до того, как они покинули автостоянку, отец, бывший с ним, представил ему дюжину людей, и знакомства продолжились в соборе. В церкви были все члены семьи Уинслоу, четыре телевизионных команды и происходило нечто вроде совместного заседания сената и палаты представителей штата Джорджия. Рядом с вдовой и двумя дочерьми Уинслоу сидел губернатор Мак Дин. Он выглядел больным.
Билли Ли вырвался из кружка законодателей, чтобы проводить Уилла к скамье.
— Говорят, — шепнул он, — что в конце концов доктор Дон не будет вести службу.
— Что же случилось?
— Очевидно епископ связался с председателем комитета республиканской партии и недвусмысленно объяснил ему, что ориентирующийся на самого себя священнослужитель так называемой Баптистской церкви обоих побережий с сомнительной докторской степенью, полученной от новоиспеченного Библейского колледжа, не уполномочен проводить епископальные религиозные службы.
Уилл попытался не рассмеяться:
— Не шутишь?
— Тем не менее, — продолжал отец, — руководящие деятели партии, вопреки возражениям вдовы, добились от епископа, чтобы он разрешил Кэлхоуну произнести панегирик.
— Это скверно.
— ...Если он обещает не подходить к могиле.
Служба была внушительной. В ней были помпезность, яркость и похвалы покойному: вовсю старался хор мальчиков Атланты, епископ лично воздавал должное личности Джима Уинслоу, а затем представил преосвященного Дона Беверли Кэлхоуна, представляющего, как он сухо добавил, республиканскую партию Джорджии.
Уилл никогда лично не встречался с Кэлхоуном. Тот в действительности был выше, чем казался на телеэкране. Одет он был в очень строгий черный костюм при черном галстуке и белоснежной рубашке. Манжеты рубашки были накрахмалены.
Кэлхоун обвел аудиторию долгим взглядом.
— Друзья мои, — начал он обманчиво мягким, хорошо поставленным голосом, — сегодня мне выпала задача говорить не о том, что означал Джим Уинслоу для своей семьи и для своих друзей, это хорошо было сказано утром. Меня просили рассказать вам, что он значил для своей партии, своего штата и своей страны. Меня просили при этом быть кратким. Это трудно сделать, когда жизнь человека значила так много, но я постараюсь выполнить просьбу. — Кэлхоун повысил голос. — Джим Уинслоу лучше большинства понимал, в какой беде сегодня наша страна после чередования многих руководителей безбожников, после многих проигранных битв, потери многих жизней, загубленных в мельницах-абортариях — этом позорище нашей страны. Слишком много троп проложено коммунистами, либералами и так называемыми мирскими гуманистами, слишком много молитв запрещено в школах, в то время как убийцы, насильники и торговцы наркотиками получили полную свободу в обществе при содействии слабых законов и либеральных судей. — Кэлхоун сделал паузу.
Уилл заметил, что епископ ерзает на своем месте.
— И, — продолжал Кэлхоун, — если бы Джим Уинслоу жил, он бы что-нибудь предпринял в этом отношении в сенате Соединенных Штатов.
В глубине собора какие-то люди начали было аплодировать, но на них зашикали. Епископ выглядел несчастным.
Кэлхоун опустил глаза, помолчал, выждал тишины.
— А следовательно, — продолжил он, — это дело доверено нам, кто остался на земле. Мы должны поднять упавший факел и нести его к свету. И. следовательно, нам осталось донести идеи борьбы Джима Уинслоу до каждого уголка нашего штата! И, следовательно, нам осталось повести Америку к свету нового дня — под руководством Бога.
Кэлхоун склонил голову для минуты молчания, затем отступил и вернулся на место.
Хор мальчиков начал заупокойный гимн, а носильщики понесли гроб по проходу, затем к поджидавшему катафалку; за ними следовали семья Уинслоу и губернатор Мак Дин. Законодатели также потекли наружу, и церковь опустела. К тому времени, когда Уилл и Билли очутились на улице, все уже поехали на кладбище.
— Ничего подобного я не слышал за всю свою жизнь, — сказал отец.
— И никто другой не слышал, — ответил Уилл. Перед ними возникла телевизионная команда, и какой-то репортер поднес к лицу Билли микрофон.
— Губернатор Ли, что вы подумали о сегодняшней службе?
— Я думаю, что епископальная служба прекрасно воздала должное хорошему человеку, но должен сказать, что панегирик Кэлхоуна был скорее похож на политическую речь, может быть, даже на речь в предвыборной кампании. Можно задаваться вопросом, было в ней что-либо, чего он еще не говорил.
Репортер повернулся к Уиллу.
— Уилл Ли, вы являетесь кандидатом демократической партии в сенат, думаете ли вы, что доктор Дин станет вашим оппонентом от республиканцев?
— Это дело Исполнительного комитета республиканцев штата, и я уверен, что они сумеют выждать надлежащим образом, прежде чем выдвинут своего кандидата. В конце концов этот день вряд ли подходит для политической деятельности, — сказал Уилл, как он надеялся, не слишком ядовито.
Они извинились и прошли к машине.
— Предстоит дьявольски тяжелая кампания, — сказал отец. — Кажется, я тебе не завидую.
Глава 2
Мики Кин вошел в закусочную на Пичтри-роуд и обнаружил, что детектив, приглашенный им на ленч, уже поджидает.
— Привет, Дейв, — сказал он.
Детектив по убийствам Дейв Хейнс пожал его руку. Они сели за столик недалеко от бара.
— Как вам эта работа? — спросил Хейнс.
— Пирл приличный парень. Я работал на многих похуже.
— Ну, надеюсь, вы не имеете в виду вашего возлюбленного капитана, — заметил Хейнс.
— Ну, — в том же тоне ответил Кин, — я никогда не имею его в виду.
— Как проводите время?
— Просматриваю газетенки.
— Я видел объявления. Но вы получаете массу хлама.
— Можно было предвидеть. Что у вас происходит?
Хейнс оглянулся и понизил голос.
— Забавные дела, — сказал он. — О, не слишком, в пределах допустимого, но то тут, то там бывает забавно.
— Расскажите-ка мне что-нибудь посмешнее.
— С Джимом Уинслоу случился приступ, когда он шагал по дороге, — сказал Хейнс.
— Что же тут забавного? — простецки спросил Кин, медля над своим салатом. — Ничуть не смешно, когда здоровые парни падают мертвыми, не закончив утренних тренировок. Шел-шел и упал.
— Да, но у тех парней вены с тромбами. У Уинслоу же чистые, как свисток.
— Что сказал эксперт?
— Специальные слова, означающие, что время от времени какой-нибудь парень в хорошей форме падает из-за причуд сердечной деятельности.
— А есть иные предположения?
— Ничего существенного. Набор своеобразных мелочей.
— Вроде?
— Вроде следующего. Уинслоу занимался спортивной ходьбой каждое утро при восходе солнца всю свою жизнь зимой и летом. Об этом все знают. Если бы вы захотели прихватить Уинслоу, как бы вы это сделали? С восходом солнца, отвечу я вам, когда разносчик газет прошел, а остальные спят, или еще не вышли на улицу.
— Интересный поворот мысли, приятель.
— О'кей, вот его и находят двое. Один из них — сосед, который спешит на ранний самолет в аэропорт Хартфилд. И когда этот самый сосед подъезжает к упавшему, он там видит другого парня, ухо которого приложено к груди Уинслоу.
— Другой тренировался тоже. Все, вроде, естественно.
— О'кей, конечно. Но на этом другом были капюшон и темные очки. В теплое влажное утро. Затем этот парень уезжает на машине соседа, вызывает «Скорую» и — исчезает.
— Не хотелось вляпаться в эту историю. Такое случается.
— Я обошел всю округу. Такой человек не живет там. Никто в округе не занимается спортивной ходьбой на восходе. По дороге ходил один Уинслоу.
— А дал вам этот сосед описание другого парня? — Не очень-то многое. Вроде бы, тот был усатый. Это почти все; парень был в серой шерстяной одежде. Ну и капюшон, темные очки...
— А что на записи номера девятьсот одиннадцать?
— Минимум. Человек упал, место, вызов «Скорой помощи». Он повесил трубку, прежде чем оператор смог выяснить что-нибудь еще. Выговор южный, глубокого Юга, но произношение четкое, будто он давно привыкает правильно говорить.
— Подобно южанам в армии, наемным парням, которых там обучают говорить?
— Похоже.
Кин посмотрел на Хейнса с демонстративной серьезностью.
— Конечно, вы знаете, что это дикое предположение.
— Забавно, что именно так и сказал наш возлюбленный капитан. — Хейнс отложил свою вилку. — Черт возьми, я знаю, что этого недостаточно, чтобы продолжать расследование. Я также понимаю, что это политические дела, то есть горячий картофель в пальцах, и управление не хочет официально расследовать предположения вроде этого, не подкрепленные убедительными фактами. Но есть основания для чего-то большего, чем рутинное вскрытие трупа. Надо было бы привлечь более проницательного патологоанатома, чем наши штатные медицинские эксперты.
— Но это бы насторожило прессу, — сказал Кин.
— Знаю, но не могу успокоиться. Уже не впервые меня предостерегают от чего-то, потому что оно обещает много хлопот и расходов. — Хейнс посмотрел на Кина, который, казалось, и не очень слушал его, а затем перевел взгляд на телевизор, передающий полуденные новости.
Группа людей окружила кафедру, с которой выступал Дон Беверли Кэлхоун.
— Вот он опять, — сказал Кин.
— О да, его избрали кандидатом от республиканцев штата.
— Да-а, — произнес Кин и повторил: — и вот он опять.
— Он часто выступает по телевидению, — сказал Хейнс.
— Я не это имел в виду, — осветил Кин. — В последние месяцы каждый раз, когда я чем-то интересуюсь, появляется и он. Его люди пикетировали книжную лавку Мэнни Пирла перед тем, как Перкерсон попытался уничтожить Мэнни; кое-кто из них устроил демонстрацию у клиники абортов в тот самый день, когда были убиты доктор и медсестра; а теперь вот вы говорите, что Уинслоу, возможно, прикончили, и снова в поле зрения возникает доктор Дон.
— Ну, Мики, — усмехнулся Хейнс. — Это уж самое дикое предположение.
— Ваша правда, — рассмеялся Кин. — Но я вот что
скажу вам, Дейв.: очень меня настораживают всякие совпадения.
— Понимаю, что вы имеете в виду, — сказал Хейнс, вытерев губы и бросив салфетку на тарелку. — А теперь, если вы меня извините, мистер Кин, я хотел бы убраться как можно дальше от вас и ваших далеко идущих идей. — Он поднялся и, проходя возле Кина, хлопнул его по спине. — Желаю удачи, Мики. Больше разговаривать не будем.
Глава 3
Мики Кин стоял в переполненном зале Баптистской церкви Святого Холма обеих побережий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42