https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dlya-umyvalnika/
Я приехал домой на рассвете.
Лоуден печально покачал головой:
– Мне очень жаль, Джаспер, но это значит, что у тебя нет алиби. Мне неприятно тебе это говорить, но у тебя было достаточно времени, чтобы убить Клару Хардигри, перегнать ее машину на озеро Бриско и там утопить вместе с телом. В ту ночь у тебя было время, Джаспер. И у тебя был мотив.
Па сжал кулаки:
– Я не убивал Клару Хардигри и не сбрасывал ее в озеро! Это глупости!
– Надеюсь. Но тебе придется проехать в город вместе со мной и ответить на несколько вопросов.
– Вы арестовываете меня?
– Я бы не стал это так называть. Я просто хочу занести твои слова в протокол. Я возьму у тебя отпечатки пальцев и все такое прочее. Давай собирайся. Садись в мою машину, поедем в город и все решим. Тебе даже не придется провести ночь в тюрьме, парень. Просто пойди нам навстречу и поговори кое с кем.
Па даже не пошевелился. У Эли ноги стали ватными. Он понимал, о чем мог сейчас думать отец. Джаспер вырос в нищете, потерял отца, когда был совсем маленьким, не мог научиться ни читать, ни писать. Он умел только работать с мрамором. Его вызвали в этот город из благотворительности, помогли немного подняться – и снова сбросили вниз. Па больше не мог этого выносить. Его обвинили в убийстве перед женой, перед сыном и дочерью и собирались отвезти в город на полицейской машине, чтобы все увидели его позор. До Рождества оставался всего один день, а на Па навалилось все, что он пережил за свою жизнь.
– Поезжай с ними, Па! – взмолился Эли. – Просто поговори с ними. Если хочешь, я поеду с тобой.
Джаспер еле заметно покачал головой:
– Слушайте, мы собираем вещи, и сегодня вечером нас в городе уже не будет. Но в тюрьму я с вами не поеду, даже для допроса.
– Я не могу отпустить тебя, Джаспер. Садись в мою машину, парень.
Вместо этого Па развернулся и пошел к пикапу. Лоуден крикнул ему вслед:
– Остановись, Джаспер! Ты заставляешь меня нервничать, а офицер Кэнтон очень не любит, когда я нервничаю.
Кэнтон вынул револьвер из кобуры. Па открыл дверцу со стороны водителя, нагнулся и сунул руку под сиденье. И Эли вдруг вспомнил, что, кроме денег, Па спрятал туда. «Нет, Па, не надо, не делай этого!» – Эли уже открыл рот, чтобы крикнуть это, но тут вскрикнула Ма, тоже догадавшаяся, что происходит.
Па выпрямился. В руке он держал пистолет.
– Джаспер Уэйд, немедленно брось оружие! – приказал Лоуден.
Кэнтон поднял револьвер и прицелился, а Па просто держал пистолет в руке, не целясь ни в кого.
– Убирайтесь с моего двора! – сказал он. – Я забираю семью и уезжаю из этого города. Больше мне ничего не надо.
– Брось оружие!
– Я не могу этого сделать. – Его указательный палец лег на спусковой крючок.
Возможно, Джаспер намеревался выстрелить в небо – просто одна пуля в направлении господа, прежде чем бросить пистолет и отправиться с Лоуденом туда, куда тот скажет. Но у него не осталось на это шанса. Пуля офицера Кэнтона пробила ему сердце.
Глава 9
Я лежала в темноте, в своей постели, накачанная каким-то успокоительным до такой степени, что едва различала, о чем вполголоса говорили между собой Сван, начальник полиции Лоуден и наш семейный доктор.
– Док, я клянусь вам, что увел девочку сразу же, как только заметил ее, – сказал Лоуден. – Она упиралась, как сумасшедшая, и мне пришлось буквально волоком ее тащить. Вы же видели, в каком она была состоянии! Малышка билась в истерике.
Я вспомнила, что перевернула в спальне всю мебель, какую смогла, перебила безделушки, сорвала занавески, разорвала одежду. Я разбила стекло в большом окне, выходящем в лес, и порезалась. Врачу пришлось перебинтовать мне запястья.
– Девочке нужно давать успокоительное еще по меньшей мере неделю, – сказал доктор. – А лучше продлить лечение еще примерно на месяц.
– Я не думаю, что это необходимо, – твердо ответила Сван, но голос ее звучал устало.
– Мисс Сван, за последние несколько недель она стала свидетельницей гибели проповедника Эла, потеряла близкую родственницу, на ее глазах застрелили человека. Дело может кончиться нервным срывом.
Бабушка покачала головой:
– Вот увидите, Дарл окажется самой сильной из всех ваших пациентов. Она уже сейчас сильнее, чем вы оба можете себе представить.
– Она станет жесткой, мисс Сван, а не просто сильной. Эксцентричной и жесткой.
– Оба эти качества можно считать удачным приобретением. Этот мир не слишком добр к слабым женщинам.
Мужчины с изумлением посмотрели на Сван. Доктор откашлялся:
– Ну что ж, в конце концов решать вам. Но вы уверены, что сможете удержать внучку в своем доме и не дать ей причинить себе вред? Только в этом случае вы можете позволить себе не давать ей лекарства.
Сван долго молчала, потом ответила:
– Выписывайте рецепт. Я буду давать ей то, что вы сочтете нужным.
Мужчины ушли. Я почувствовала, как пальцы бабушки касаются моего лица, и открыла глаза. Она присела на мою кровать. Запах ее духов ворвался в мое сознание. После этой ночи меня всегда будет от него тошнить.
– Когда я была маленькой, – негромко начала она, словно рассказывала мне сказку на ночь, – я научилась плакать беззвучно, чтобы мужчины, приходившие в дом моей матери, не могли меня найти.
Я медленно моргнула, внутри у меня все горело. Моя бабушка плакала?!
– Они не слишком жаловали маленьких девочек или проявляли к нам излишнее внимание. Я научила и Матильду плакать тихонько. У нас с ней был один отец, но никого из нас он не защищал. Что же касается наших матерей… О них он тоже не заботился. Мать Матильды работала на мою мать и, разумеется, была цветной, поэтому она вообще ничего не значила для нашего отца. Она умерла молодой, поэтому моя мать, твоя прабабушка Эста, воспитывала Матильду.
Вообще-то, мама собиралась отослать ее в приют для цветных детей в Эшвилле, но я умоляла ее этого не делать, и в конце концов она согласилась оставить Маильду. «Пока ты будешь себя хорошо вести, я позволю тебе держать ее», – сказала она, как будто рабство еще не отменили и один человек мог владеть другим. С точки зрения моей матери, мы все были ничем не лучше рабов. В конце концов, она ведь зарабатывала на жизнь тем, что продавала женщин мужчинам.
С тех самых пор мать говорила всем, что Матильда – моя цветная горничная, и завсегдатаи ее заведения находили это очаровательным. Но мы с Матильдой знали, что у нас один отец и что полагаться мы можем только на самих себя. Мы вместе находили самые укромные уголки в доме, чтобы было, где спрятаться. Другие женщины никогда не могли нас найти. – Сван помолчала. – И мужчины тоже не могли.
Бабушка взяла мою забинтованную руку в свои. Я думаю, она не сомневалась в том, что я слишком накачана лекарствами, чтобы запомнить этот страшный рассказ. Но каждое ее слово навсегда осталось в моей памяти.
– Когда родилась Клара, нам с Матильдой было около пяти. Наш отец, А. А. Хардигри, в этот день напился и проводил время внизу, в компании одной из женщин, которая работала на мою мать. Мы с Матильдой спрятались в шкафу в коридоре и подсматривали за ним, когда он выходил из ее комнаты. Его одежда была застегнута кое-как, от него разило спиртным и потом, и все равно он казался красивым мужчиной. У него были руки каменотеса, но одевался он так изысканно, что каждый понимал с первого взгляда: этот человек никогда больше не будет долбить камень. Он владел каменоломней и построил город для своих рабочих. Он правил как король. Мы смотрели на него с восхищением, благоговением и ужасом.
Внезапно мы услышали какой-то звук с верхней площадки лестницы. Моя мать каким-то образом сумела подняться и выйти в коридор. Она цеплялась за перила, смотрела на него, проклинала его и плакала.
Окровавленная ночная рубашка липла к ее телу, у неё были длинные темные волосы, как у нас с тобой, и холодные синие глаза. Она была удивительно, пугающе красивой! «Я только что родила тебе вторую белую дочь! – кричала она. – Неужели это ничего для тебя не значит?»
Он откинул голову назад и улыбнулся матери, как будто рождение Клары было всего лишь шуткой. «Имеют цену только сыновья и мрамор, – ответил он. – А какова цена дочери шлюхи? Она ни черта не стоит!»
Сван помолчала, гладя пальцами повязку у меня на руке.
– Я полагаю, что именно в эту ночь мать решила спасти нас всех от той судьбы, которую он нам уготовил. Она должна была что-то сделать – для себя, двух своих дочерей и их маленькой темнокожей сводной сестры. На следующее лето, в разгар страшной засухи, моя мать разбудила нас среди ночи и отправила в лес – меня, Матильду и малютку Клару – под присмотром одной из женщин. Женщина торопливо вела нас вверх по холму, через лес, но потом вдруг расплакалась. Она боялась ночного леса, безмолвия гор, но боялась она и моей матери, поэтому она просто бросила нас там.
Мы с Матильдой брели в темноте, по очереди неся на руках Клару. Мы понятия не имели о том, что происходит. В то лето на холмах вырубали лес, оставались только голые некрасивые пни, и мы видели город как на ладони, собственно, городом это тогда назвать было трудно. В небе вспыхивали зарницы, освещая горстку лачуг и деревянных домишек, составлявших в то время Бернт-Стенд.
Мне никогда не забыть, как вспыхнули разом несколько строений, словно разгорелся сразу десяток костров. Дым и жар поползли в нашу сторону, и мы в страхе бросились бежать.
В лесу у Лысого Камня тогда тек ручей. Он образовал прелестный маленький пруд. Мы с Матильдой любили его, считая, что в нем живут феи. Мы прибегали на берег пруда, уселись там и наконец смогли отдышаться. Клара с трудом ловила ртом воздух, но мы искупали ее, и она почувствовала себя лучше. Я никогда не забуду, как спокойно и свободно чувствовали мы себя там. Мы очень гордились собой: ведь нам удалось спасти Клару и спастись самим. С тех пор я люблю воду.
Публичный, дом моей матери располагался в большом деревянном особняке, выстроенном в викторианском стиле, с крышей из толя. Он загорелся, как сухая солома. На улицу выскочили люди; они кричали, на некоторых горела одежда. Нашего отца мы так и не увидели. Он умер в постели моей матери, как говорили люди. Они говорили, что пожар начался от керосиновой лампы – и сгорел весь город. Моя мать не говорила ничего.
Неожиданно для всех она предъявила завещание, в котором говорилось, что А. А. Хардигри оставляет месторождение мрамора и каменоломню ей. А еще она утверждала, что они тайно обвенчались, и представила брачное свидетельство. Мать наняла в Эшвилле адвоката и выиграла дело. С тех самых пор она стала миссис Хардигри. Все принадлежало ей: страшные руины города, мрамор, фамилия, деньги… Она никогда не оглядывалась назад. Мы тоже старались этого не делать.
Сван глубоко вздохнула и опустила голову.
– Но Клара так ничего и не поняла. Она не догадывалась о нашем происхождении и росла совсем не так, как мы с Матильдой. Она никогда не испытывала настоящего страха, не страдала от унижений. Она не Могла понять, почему мы так осторожны, почему так стараемся отгородиться от нашего прошлого. Мать была очень занята: бизнес, получение дохода от мраморных разработок, строительство города. Она не обращала на Клару никакого внимания, и та росла как сорная трава. Возможно, мать ненавидела ее за те слова, которые произнес наш отец в ночь, когда она родилась. Я не знаю. Мать никогда не делилась со мной своими мыслями. Мы никогда не были с ней близки. Сван еле заметно улыбнулась.
– Мы с Матильдой пытались воспитывать Клару сделать из нее настоящую леди, но это оказалось безнадежным занятием. Она никак не могла понять, почему для нас так важно, чтобы нас уважали. Мы рано осознали, что деньги, власть и репутацию так же легко потерять, как и заработать. А Клара помнила только о том, что она богата, красива и свободна делать то, что ей нравится.
Когда мы были подростками, мать настолько разбогатела, что смогла осуществить свою мечту и построить город по собственному плану. Ей требовался каменотес-умелец, чтобы возвести для нее особняк – такой, какого нет ни у кого в мире. Она искала мастера повсюду, пока не нашла Энтони Уэйда в штате Теннесси. Это был невероятно красивый молодой человек – высокий, темноволосый. Он был беден и необразован, но при этом настоящий джентльмен. И он становился просто волшебником, когда речь шла о строительстве и обработке камня. У него обнаружились способности к счету и логике. – Сван опять помолчала. – Вероятно, он был своего рода гением – как Эли.
Я сердито промычала что-то и попыталась вырвать руку из пальцев Сван.
– Выслушай меня и постарайся понять, – приказала она. – Если бы Энтони Уэйду дали шанс в любом другом месте, он бы мог стать знаменитым архитектором. Судьба распорядилась так, что он приехал сюда, и именно здесь у него появилась возможность создать себе имя. Но не бывает удачи без жертв. Ты должна помнить об этом.
Сван на минуту закрыла глаза, потом заговорила.
Мать привезла его сюда и очень быстро оценила не только его работу. Она уже постарела, но все-таки была еще красива. Я верю, что она искренне полюбила его, а он… – Сван явно подыскивала слова. – Он был не против ее внимания. Во всяком случае, поначалу. Великая депрессия подходила к концу, но рабочих мест все еще не хватало, люди были в отчаянии. Мать буквально владела своими каменотесами, она контролировала весь город.
Эста приказала Энтони строить этот особняк, затем Каменный коттедж, позже – Сад каменных цветов. Она обставила коттедж мебелью, и он жил там, как местный принц. Он стал в этих краях своего рода знаменитостью. Энтони проектировал многие дома и общественные здания в городе, и люди восхищались его талантом. Они не знали, что у него были и другие таланты, которые высоко ценила моя мать. В любое время Энтони оказывался рядом, стоило только позвать его.
Я ненавидела мать за те слухи, что поползли по городу о ней и Энтони Уэйде. И я ненавидела Клару, которая была еще совсем юной, но уже сумела заработать дурную славу, не пропуская ни одного молодого человека в городе. За исключением Энтони Уэйда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Лоуден печально покачал головой:
– Мне очень жаль, Джаспер, но это значит, что у тебя нет алиби. Мне неприятно тебе это говорить, но у тебя было достаточно времени, чтобы убить Клару Хардигри, перегнать ее машину на озеро Бриско и там утопить вместе с телом. В ту ночь у тебя было время, Джаспер. И у тебя был мотив.
Па сжал кулаки:
– Я не убивал Клару Хардигри и не сбрасывал ее в озеро! Это глупости!
– Надеюсь. Но тебе придется проехать в город вместе со мной и ответить на несколько вопросов.
– Вы арестовываете меня?
– Я бы не стал это так называть. Я просто хочу занести твои слова в протокол. Я возьму у тебя отпечатки пальцев и все такое прочее. Давай собирайся. Садись в мою машину, поедем в город и все решим. Тебе даже не придется провести ночь в тюрьме, парень. Просто пойди нам навстречу и поговори кое с кем.
Па даже не пошевелился. У Эли ноги стали ватными. Он понимал, о чем мог сейчас думать отец. Джаспер вырос в нищете, потерял отца, когда был совсем маленьким, не мог научиться ни читать, ни писать. Он умел только работать с мрамором. Его вызвали в этот город из благотворительности, помогли немного подняться – и снова сбросили вниз. Па больше не мог этого выносить. Его обвинили в убийстве перед женой, перед сыном и дочерью и собирались отвезти в город на полицейской машине, чтобы все увидели его позор. До Рождества оставался всего один день, а на Па навалилось все, что он пережил за свою жизнь.
– Поезжай с ними, Па! – взмолился Эли. – Просто поговори с ними. Если хочешь, я поеду с тобой.
Джаспер еле заметно покачал головой:
– Слушайте, мы собираем вещи, и сегодня вечером нас в городе уже не будет. Но в тюрьму я с вами не поеду, даже для допроса.
– Я не могу отпустить тебя, Джаспер. Садись в мою машину, парень.
Вместо этого Па развернулся и пошел к пикапу. Лоуден крикнул ему вслед:
– Остановись, Джаспер! Ты заставляешь меня нервничать, а офицер Кэнтон очень не любит, когда я нервничаю.
Кэнтон вынул револьвер из кобуры. Па открыл дверцу со стороны водителя, нагнулся и сунул руку под сиденье. И Эли вдруг вспомнил, что, кроме денег, Па спрятал туда. «Нет, Па, не надо, не делай этого!» – Эли уже открыл рот, чтобы крикнуть это, но тут вскрикнула Ма, тоже догадавшаяся, что происходит.
Па выпрямился. В руке он держал пистолет.
– Джаспер Уэйд, немедленно брось оружие! – приказал Лоуден.
Кэнтон поднял револьвер и прицелился, а Па просто держал пистолет в руке, не целясь ни в кого.
– Убирайтесь с моего двора! – сказал он. – Я забираю семью и уезжаю из этого города. Больше мне ничего не надо.
– Брось оружие!
– Я не могу этого сделать. – Его указательный палец лег на спусковой крючок.
Возможно, Джаспер намеревался выстрелить в небо – просто одна пуля в направлении господа, прежде чем бросить пистолет и отправиться с Лоуденом туда, куда тот скажет. Но у него не осталось на это шанса. Пуля офицера Кэнтона пробила ему сердце.
Глава 9
Я лежала в темноте, в своей постели, накачанная каким-то успокоительным до такой степени, что едва различала, о чем вполголоса говорили между собой Сван, начальник полиции Лоуден и наш семейный доктор.
– Док, я клянусь вам, что увел девочку сразу же, как только заметил ее, – сказал Лоуден. – Она упиралась, как сумасшедшая, и мне пришлось буквально волоком ее тащить. Вы же видели, в каком она была состоянии! Малышка билась в истерике.
Я вспомнила, что перевернула в спальне всю мебель, какую смогла, перебила безделушки, сорвала занавески, разорвала одежду. Я разбила стекло в большом окне, выходящем в лес, и порезалась. Врачу пришлось перебинтовать мне запястья.
– Девочке нужно давать успокоительное еще по меньшей мере неделю, – сказал доктор. – А лучше продлить лечение еще примерно на месяц.
– Я не думаю, что это необходимо, – твердо ответила Сван, но голос ее звучал устало.
– Мисс Сван, за последние несколько недель она стала свидетельницей гибели проповедника Эла, потеряла близкую родственницу, на ее глазах застрелили человека. Дело может кончиться нервным срывом.
Бабушка покачала головой:
– Вот увидите, Дарл окажется самой сильной из всех ваших пациентов. Она уже сейчас сильнее, чем вы оба можете себе представить.
– Она станет жесткой, мисс Сван, а не просто сильной. Эксцентричной и жесткой.
– Оба эти качества можно считать удачным приобретением. Этот мир не слишком добр к слабым женщинам.
Мужчины с изумлением посмотрели на Сван. Доктор откашлялся:
– Ну что ж, в конце концов решать вам. Но вы уверены, что сможете удержать внучку в своем доме и не дать ей причинить себе вред? Только в этом случае вы можете позволить себе не давать ей лекарства.
Сван долго молчала, потом ответила:
– Выписывайте рецепт. Я буду давать ей то, что вы сочтете нужным.
Мужчины ушли. Я почувствовала, как пальцы бабушки касаются моего лица, и открыла глаза. Она присела на мою кровать. Запах ее духов ворвался в мое сознание. После этой ночи меня всегда будет от него тошнить.
– Когда я была маленькой, – негромко начала она, словно рассказывала мне сказку на ночь, – я научилась плакать беззвучно, чтобы мужчины, приходившие в дом моей матери, не могли меня найти.
Я медленно моргнула, внутри у меня все горело. Моя бабушка плакала?!
– Они не слишком жаловали маленьких девочек или проявляли к нам излишнее внимание. Я научила и Матильду плакать тихонько. У нас с ней был один отец, но никого из нас он не защищал. Что же касается наших матерей… О них он тоже не заботился. Мать Матильды работала на мою мать и, разумеется, была цветной, поэтому она вообще ничего не значила для нашего отца. Она умерла молодой, поэтому моя мать, твоя прабабушка Эста, воспитывала Матильду.
Вообще-то, мама собиралась отослать ее в приют для цветных детей в Эшвилле, но я умоляла ее этого не делать, и в конце концов она согласилась оставить Маильду. «Пока ты будешь себя хорошо вести, я позволю тебе держать ее», – сказала она, как будто рабство еще не отменили и один человек мог владеть другим. С точки зрения моей матери, мы все были ничем не лучше рабов. В конце концов, она ведь зарабатывала на жизнь тем, что продавала женщин мужчинам.
С тех самых пор мать говорила всем, что Матильда – моя цветная горничная, и завсегдатаи ее заведения находили это очаровательным. Но мы с Матильдой знали, что у нас один отец и что полагаться мы можем только на самих себя. Мы вместе находили самые укромные уголки в доме, чтобы было, где спрятаться. Другие женщины никогда не могли нас найти. – Сван помолчала. – И мужчины тоже не могли.
Бабушка взяла мою забинтованную руку в свои. Я думаю, она не сомневалась в том, что я слишком накачана лекарствами, чтобы запомнить этот страшный рассказ. Но каждое ее слово навсегда осталось в моей памяти.
– Когда родилась Клара, нам с Матильдой было около пяти. Наш отец, А. А. Хардигри, в этот день напился и проводил время внизу, в компании одной из женщин, которая работала на мою мать. Мы с Матильдой спрятались в шкафу в коридоре и подсматривали за ним, когда он выходил из ее комнаты. Его одежда была застегнута кое-как, от него разило спиртным и потом, и все равно он казался красивым мужчиной. У него были руки каменотеса, но одевался он так изысканно, что каждый понимал с первого взгляда: этот человек никогда больше не будет долбить камень. Он владел каменоломней и построил город для своих рабочих. Он правил как король. Мы смотрели на него с восхищением, благоговением и ужасом.
Внезапно мы услышали какой-то звук с верхней площадки лестницы. Моя мать каким-то образом сумела подняться и выйти в коридор. Она цеплялась за перила, смотрела на него, проклинала его и плакала.
Окровавленная ночная рубашка липла к ее телу, у неё были длинные темные волосы, как у нас с тобой, и холодные синие глаза. Она была удивительно, пугающе красивой! «Я только что родила тебе вторую белую дочь! – кричала она. – Неужели это ничего для тебя не значит?»
Он откинул голову назад и улыбнулся матери, как будто рождение Клары было всего лишь шуткой. «Имеют цену только сыновья и мрамор, – ответил он. – А какова цена дочери шлюхи? Она ни черта не стоит!»
Сван помолчала, гладя пальцами повязку у меня на руке.
– Я полагаю, что именно в эту ночь мать решила спасти нас всех от той судьбы, которую он нам уготовил. Она должна была что-то сделать – для себя, двух своих дочерей и их маленькой темнокожей сводной сестры. На следующее лето, в разгар страшной засухи, моя мать разбудила нас среди ночи и отправила в лес – меня, Матильду и малютку Клару – под присмотром одной из женщин. Женщина торопливо вела нас вверх по холму, через лес, но потом вдруг расплакалась. Она боялась ночного леса, безмолвия гор, но боялась она и моей матери, поэтому она просто бросила нас там.
Мы с Матильдой брели в темноте, по очереди неся на руках Клару. Мы понятия не имели о том, что происходит. В то лето на холмах вырубали лес, оставались только голые некрасивые пни, и мы видели город как на ладони, собственно, городом это тогда назвать было трудно. В небе вспыхивали зарницы, освещая горстку лачуг и деревянных домишек, составлявших в то время Бернт-Стенд.
Мне никогда не забыть, как вспыхнули разом несколько строений, словно разгорелся сразу десяток костров. Дым и жар поползли в нашу сторону, и мы в страхе бросились бежать.
В лесу у Лысого Камня тогда тек ручей. Он образовал прелестный маленький пруд. Мы с Матильдой любили его, считая, что в нем живут феи. Мы прибегали на берег пруда, уселись там и наконец смогли отдышаться. Клара с трудом ловила ртом воздух, но мы искупали ее, и она почувствовала себя лучше. Я никогда не забуду, как спокойно и свободно чувствовали мы себя там. Мы очень гордились собой: ведь нам удалось спасти Клару и спастись самим. С тех пор я люблю воду.
Публичный, дом моей матери располагался в большом деревянном особняке, выстроенном в викторианском стиле, с крышей из толя. Он загорелся, как сухая солома. На улицу выскочили люди; они кричали, на некоторых горела одежда. Нашего отца мы так и не увидели. Он умер в постели моей матери, как говорили люди. Они говорили, что пожар начался от керосиновой лампы – и сгорел весь город. Моя мать не говорила ничего.
Неожиданно для всех она предъявила завещание, в котором говорилось, что А. А. Хардигри оставляет месторождение мрамора и каменоломню ей. А еще она утверждала, что они тайно обвенчались, и представила брачное свидетельство. Мать наняла в Эшвилле адвоката и выиграла дело. С тех самых пор она стала миссис Хардигри. Все принадлежало ей: страшные руины города, мрамор, фамилия, деньги… Она никогда не оглядывалась назад. Мы тоже старались этого не делать.
Сван глубоко вздохнула и опустила голову.
– Но Клара так ничего и не поняла. Она не догадывалась о нашем происхождении и росла совсем не так, как мы с Матильдой. Она никогда не испытывала настоящего страха, не страдала от унижений. Она не Могла понять, почему мы так осторожны, почему так стараемся отгородиться от нашего прошлого. Мать была очень занята: бизнес, получение дохода от мраморных разработок, строительство города. Она не обращала на Клару никакого внимания, и та росла как сорная трава. Возможно, мать ненавидела ее за те слова, которые произнес наш отец в ночь, когда она родилась. Я не знаю. Мать никогда не делилась со мной своими мыслями. Мы никогда не были с ней близки. Сван еле заметно улыбнулась.
– Мы с Матильдой пытались воспитывать Клару сделать из нее настоящую леди, но это оказалось безнадежным занятием. Она никак не могла понять, почему для нас так важно, чтобы нас уважали. Мы рано осознали, что деньги, власть и репутацию так же легко потерять, как и заработать. А Клара помнила только о том, что она богата, красива и свободна делать то, что ей нравится.
Когда мы были подростками, мать настолько разбогатела, что смогла осуществить свою мечту и построить город по собственному плану. Ей требовался каменотес-умелец, чтобы возвести для нее особняк – такой, какого нет ни у кого в мире. Она искала мастера повсюду, пока не нашла Энтони Уэйда в штате Теннесси. Это был невероятно красивый молодой человек – высокий, темноволосый. Он был беден и необразован, но при этом настоящий джентльмен. И он становился просто волшебником, когда речь шла о строительстве и обработке камня. У него обнаружились способности к счету и логике. – Сван опять помолчала. – Вероятно, он был своего рода гением – как Эли.
Я сердито промычала что-то и попыталась вырвать руку из пальцев Сван.
– Выслушай меня и постарайся понять, – приказала она. – Если бы Энтони Уэйду дали шанс в любом другом месте, он бы мог стать знаменитым архитектором. Судьба распорядилась так, что он приехал сюда, и именно здесь у него появилась возможность создать себе имя. Но не бывает удачи без жертв. Ты должна помнить об этом.
Сван на минуту закрыла глаза, потом заговорила.
Мать привезла его сюда и очень быстро оценила не только его работу. Она уже постарела, но все-таки была еще красива. Я верю, что она искренне полюбила его, а он… – Сван явно подыскивала слова. – Он был не против ее внимания. Во всяком случае, поначалу. Великая депрессия подходила к концу, но рабочих мест все еще не хватало, люди были в отчаянии. Мать буквально владела своими каменотесами, она контролировала весь город.
Эста приказала Энтони строить этот особняк, затем Каменный коттедж, позже – Сад каменных цветов. Она обставила коттедж мебелью, и он жил там, как местный принц. Он стал в этих краях своего рода знаменитостью. Энтони проектировал многие дома и общественные здания в городе, и люди восхищались его талантом. Они не знали, что у него были и другие таланты, которые высоко ценила моя мать. В любое время Энтони оказывался рядом, стоило только позвать его.
Я ненавидела мать за те слухи, что поползли по городу о ней и Энтони Уэйде. И я ненавидела Клару, которая была еще совсем юной, но уже сумела заработать дурную славу, не пропуская ни одного молодого человека в городе. За исключением Энтони Уэйда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42