– Мисс Джонс? – произнес полузнакомый голос. – Можно с вами поговорить?– Что? – Я выключила компрессор и обернулась, не поднимая маски.Увидев меня в длинном наморднике из черной резины, посетители попятились. Я стащила маску с лица и сердито закричала:– Я работаю, черт возьми! Вы что, не могли дома меня найти?– Мы пытались дозвониться, – сказала женщина-констебль – та самая, что допрашивала меня раньше. – Очень не хотелось вас тревожить, но…– У меня работы по горло.Я рассеянно провела рукой по волосам, металлическая стружка царапнула пальцы. От сажи сейчас никак не избавиться, придется подождать до дома. Заметив черное пятно на свитере, я стащила перчатки и начала выскребать гарь. Сила привычки.– Я – сержант Фогерти, – нервно представилась полицейская дама. – А это – констебль Хэмлин.– Да, мы уже знакомы. Ну, что у вас? У меня совершенно нет времени.– Мы установили личность найденной девушки. – Констебль Хэмлин кивнула в сторону люка. Ее, похоже, нисколько не смущал мой вид танки-стки, пережившей ядерный взрыв. Это мужчины, как правило, крестятся и шепчут «Отче наш».– Как? – спросила я.– Украшения и данные стоматолога. Девушку звали Ширли Лоуэлл, она пропала три года назад. В качестве основной версии рассматривалось самоубийство, – коротко объяснила констебль.– Еще два месяца назад я не имела к этому театру никакого отношения, – сказала я. – Проверить несложно.– Вы когда-нибудь слышали о Ширли Лоуэлл? – спросила констебль Хэмлин.– Не помню такой. Ее задушили, да? Я заметила следы на шее, когда спустилась вниз к Мэри.Они переглянулись.– Думаю, мы можем это подтвердить, – осторожно сказала сержант Фогерти. – Что же касается Мэри Лавелл, нам удалось выяснить, что она работала в цирковой труппе, которая давала представления в этом театре три года назад. В той труппе работали и другие личности из тех, что…– Софи Сэндерман, – подсказала констебль Хэмлин. – Вам что-нибудь известно об этой цирковой труппе?Я пожала плечами:– Софи делает костюмы для нынешней постановки. Я не знала, что она уже работала в «Кроссе». Единственный человек здесь, с которым я знакома больше двух месяцев, – Салли, Сальваторе Санторини, художник по декорациям для шекспировского «Сна». – Пока мне пришлось лишь раз увильнуть от ответа и еще раз соврать. – А теперь, если вы не возражаете, я займусь работой. Не хочу показаться грубой, но я думаю, что ничем не могу вам помочь. Мне нужно закончить скульптуру к завтрашнему дню.Полицейские прошли в комнату для технического персонала, чтобы подвергнуть допросу несчастных, которые могли затаиться в ее углах. Я натянула маску и принялась заваривать шов, но голова была уже занята другим. Я ведь уже слышала о Ширли Лоуэлл. Хэзел сказала, что училась с ней в театральной школе. И кто-то сказал, что Ширли покончила с собой в знак солидарности с Ричи Эдвардсом из «Мэник Стрит Причерз». Тоже спрыгнула с моста через реку Северн. Почему они решили, что именно из-за Ричи она совершила самоубийство? Просто по аналогии или Ширли оставила записку?Мне не хотелось спрашивать об этом у полицейских, демонстрируя повышенный интерес, да и делиться с ищейками сведениями я не люблю. К тому же не хотелось рассказывать о дружбе Хэзел с Ширли Лоуэлл. Кто-нибудь другой наверняка расскажет. Кого же мне тогда расспросить о Ширли? Задавать вопросы Хэзел – все равно что спрашивать кирпичную стену, как дела у строительного раствора.Я посмотрела на шов и выругалась. Ну конечно, задумалась и перестаралась, все пошло вкривь. Нельзя делать несколько дел одновременно, Сэм. Придется начинать сначала.– Сэм! Слышала новости? Фараоны опять здесь! Они выяснили, как звали ту девушку из погреба!Лерч сбежал по лестнице, нагруженный новостями.– Слышала. Они только что были здесь, мешали работать. Слушай, ты не мог бы доделать, а? Я только что испортила шов. – Я коротко объяснила Лерчу, что от него требуется, бросила ему маску и уже на бегу крикнула: – Надо обсосать кое с кем этот труп!
Полиция уже сообщила Марджери о последних находках, и администратор театра выглядела, попросту говоря, ужасно. Было очевидно, что она уже передумала устанавливать личность найденной девушки.– Привет, – сказала я, осознав, что, прежде чем Марджери заметит меня, придется торчать в дверях несколько часов.Она сидела за столом, уставившись прямо перед собой – в стену напротив – бессмысленным стеклянным взглядом. Услышав мой голос, Марджери принялась нашаривать очки, болтавшиеся у нее на шее. Потом потребовалось немало усилий, чтобы нацепить их на нос. Марджери была так бледна, что ее скромный макияж показался бы верхом вульгарности, не будь он наложен столь безукоризненно. И все же я углядела, что все это внешнее великолепие Марджери искусственно от начала и до конца. Она выглядела вполне на свой возраст. Я даже вздрогнула, заметив на ее лице признаки смертности. – Марджери? – спросила я мягче. – С вами все в порядке?– А… Сэм. Ко мне только что приходили полицейские. Это какой-то кошмар…Она уронила голову на стол и зарыдала. Я стояла посреди комнаты, не зная, что делать. Небрежная поза, которую я приняла, чтобы хоть немного разрядить атмосферу, обернулась вдруг неуклюжей и натянутой. Когда теряет самообладание такая железная леди, как Марджери, невозможно догадаться, какое утешение она примет охотно, а какое станет припоминать всю оставшуюся жизнь. На секунду мне показалось, что разумнее всего – закрыть дверь и дать ей возможность прийти в себя в тишине и уюте милой комнатки с розовым ковром, гравюрами пастельных тонов и ухоженными фикусами. Но мне не терпелось выяснить, знает ли Марджери что-нибудь о смерти Ширли Лоуэлл. Поэтому я прошла в комнату, бросила перчатки на стол и занялась чаем – британское профилактическое средство на случай любовных разочарований, внезапных смертей и трупов в погребах…К тому моменту, когда я поставила перед Марджери чашку, рыдать она перестала, но это было единственное ее достижение. Я нашла в шкафчике аспирин и положила рядом пару таблеток. Потом села напротив, принялась прихлебывать чай и изо всех сил изображать сочувствие. Если Марджери и хотела довериться кому-то, то лишь человеку постороннему, а я прекрасно умею слушать.– Спасибо, – пробормотала Марджери, хлюпая носом.Она вытерла глаза, проглотила аспирин, а потом разыграла отличный спектакль, принявшись вытирать очки специальным клочком мягкой ткани, который аккуратно складывала, прежде чем протереть каждую линзу.– Вы знали убитую девушку? – спросила я, когда она закончила. Марджери беспомощно смотрела на лежавшие перед ней очки. Она была из тех занятых людей, что в моменты вынужденного безделья чувствуют себя растерянными и брошенными на произвол судьбы. – Поэтому вы так расстроились?– Что? – Марджери подняла на меня мутный взгляд. Она словно не могла понять, кто я такая и откуда взялась. – Нет, конечно, не знала. Я никогда не ввязываюсь в подобные дела.– Какие дела? – удивилась я, не понимая, о чем она.– Прослушивание и все такое. Полицейские сказали, что она была актрисой. Они показали мне фотографию. Такая симпатичная девочка с длинными волосами. Зачем кому-то могло понадобиться…– Так она не играла в театре? Только приходила на прослушивание?– Ее никто не помнит. Думаю, в наших собственных постановках она вряд ли играла. Хотя могла работать в другой труппе, например в цирковой. Но не в тот раз… Они уже проверили.Марджери мало-помалу приходила в себя.– А если она была на прослушивании три года назад, то с кем могла общаться? – не унималась я.– Да мало ли с кем, – устало ответила Марджери. – Ведь она не обязательно приходила именно на прослушивание. Я сказала об этом только потому, что она была актрисой. Но она могла, например, проситься на должность ассистентки помрежа – многие актеры так поступают. Им кажется, что так они смогут познакомиться с нужными людьми.– А вы сами тогда ее не видели? Она пожала плечами:– Только в том случае, если бы ее взяли на работу. Никакого толку в том, что мы знаем, когда она пропала, нет. Это только добавляет проблем. – Марджери снова всхлипнула. – Но в ее лице есть что-то знакомое. Может, она напомнила мне кого-то. Но я не могу…– Марджери? – раздался голос от двери. Это был Бен. – Как вы? – спросил он с тревогой, увидев, в каком она состоянии.Сам Бен ничуть не изменился. Квадратные очки, старый поношенный свитер. Тверд как скала. Ведь должен кто-то быть скалой, когда и Филип, и Марджери разваливаются на куски. Я почувствовала симпатию к Бену. Судя по всему, именно он держит театр на плаву.– У вас такой вид… – начал Бен. Из вежливости он не стал уточнять, какой именно. – Может, вам лучше пойти домой?Марджери вздохнула. Она выглядела совершенно опустошенной.– Я не в состоянии ничего делать. Ко мне только что приходили полицейские.– Сейчас они беседуют с Филипом, – сообщил Бен. – Снова все осматривают. Они установили личность погибшей девушки.– Я знаю. Мне нужно просмотреть наши бумаги. Вдруг там есть что-то, относящееся к ней, – резюме, заявление о приеме на работу и так далее. Я никак не могу уйти, хотя очень хотелось бы. – Она с тоской посмотрела на Бена. – Я не контролирую ситуацию. И ничего не могу с этим поделать. Я чувствую себя такой… пассивной. Ненавижу это чувство.Бен почесал голову, взъерошив волосы.– Никто из нас ничего не может с этим поделать, – сказал он. – Я круглые сутки пытаюсь успокоить Филипа. Он ведь ненавидит все эти расспросы. Для него беседовать с полицией – все равно что давать интервью семнадцати журналистам одновременно. Он придет в себя только через несколько недель, а у нас полно работы.– Я слышала, вы набираете труппу для «Кукольного дома», – заговорила я.Бен внимательно посмотрел на меня.– Вообще-то об этом никто не должен знать, – резко сказал он. От его ровного настроения не осталось и следа. – Боже, как быстро здесь разносятся слухи! Уже это – достаточный повод для размышлений.Бен развернулся и вышел из комнаты. Мы молча слушали, как он поспешно сбегает по ступенькам. Я слегка приподняла брови. Неужели Бен перестал понимать, какие проблемы являются важными, а какие нет? Жаль, если я наступила ему на больную мозоль.– Бен – наша опора, – сказала Марджери, заметив мое изумление и пытаясь объяснить внезапное раздражение Бена. – Слишком много на него навалили. Филип буквально пошел вразнос…Ее прервала констебль Хэмлин, тихонько постучавшая в открытую дверь.– Миссис Пикетт, мы можем просмотреть вашу документацию? – спросила Хэмлин с предельной вежливостью, означавшей, что она намерена разобрать кабинет по кусочкам и ей все равно, согласна его хозяйка или нет.Марджери еще раз тяжело вздохнула.– Начинайте, – сказала она, безвольно махнув рукой в сторону подсобки со стеллажами.Констебль Хэмлин, быстро оценив ситуацию, мигом оказалась у стеллажей и невинным тоном заметила:– Какая превосходная система хранения документов! Вы сами ее придумали?– Сама, – оживилась Марджери.– Мне кажется, будет несложно все это просмотреть. Вы не могли бы объяснить, как тут все организовано, а дальше я бы справилась сама.Марджери нацепила очки:– Конечно. Поднявшись, она чуть ли не бегом кинулась к стеллажам:– Начнем с заявлений о приеме на работу. Они лежат вот здесь, в алфавитном порядке, разумеется…Она совершенно забыла о моем присутствии. Я вышла из кабинета и направилась наверх, чтобы немного подышать свежим воздухом, а потом вернуться в подвал. У кабинета Филипа я наткнулась на Бена – он удостоил меня кивком. Любопытно, что за система ценностей позволяет Бену сравнительно спокойно относиться к трупу, плавающему у него под ногами все то время, пока он работает в этом театре, и дергаться, как ошпаренная кошка, когда разносятся вести о прослушивании для постановки, в которой он даже не режиссер. Возможно, Бен из тех людей, которые любят знать больше других. В таком случае ему стоит поменять работу.Я провела в «Кроссе» всего несколько недель, но уже заметила, что слухи в театре распространяются быстрее ветра. Поцелуй кого-нибудь в Стратфорде Город, где родился и жил Шекспир. Сейчас там располагается Королевский шекспировский театр.

– и через несколько часов об этом будет говорить весь Барбикан-центр Культурный центр в лондонском Сити.

. Прежде чем слухи об этом поцелуе дойдут до «Кросса», конечно, понадобится день-другой, но они непременно дойдут. По сравнению с актерами художники выглядят совершенно оторванными друг от друга. После того как в Англии проложили подземные коммуникации, актеры стали единым организмом. Сейчас вся театральная общественность прекрасно осведомлена о том, что в «Кроссе» нашли тело задушенной девушки, и с патологическим интересом размышляет, что будет дальше.Мне и самой неплохо бы узнать. Я почти слышала, как гудят подземные провода, но не из-за того, что переполнены новостями, а от напряжения. Они натянуты так же туго, как нервы у всех в театре: чуть не подрались Баз и Стив; Марджери ударилась в слезы; Филип Кэнтли забаррикадировался в своем кабинете, словно солнечный свет может его сжечь. Я знала, что такое внезапная смерть; знала, как мощная волна захлестывает всех вокруг; знала, как один-единственный человек начинает плодить монстров, видеть опасность в каждом углу и заражать своей паранойей всех остальных. Кто-то в этом театре до смерти перепуган. Я чувствовала это. И его страх делал этого человека очень опасным. Глава тринадцатая – Ширли Лоуэлл? – рассеянно переспросила Джейни. – Не помню такой. Знаешь, сколько в Лондоне юных актрис? Одновременно без работы сидит около девяносто пяти процентов. У нее был агент?– Не знаю. Она только закончила театральную школу.– Какую?Я пожала плечами:– Ну…Джейни дала понять, что гадать не имеет смысла. Она откинулась на диване и посмотрела на ближайший к ней мобиль:– К Хелен это все равно не имеет никакого отношения. Она тоже никогда о ней не слышала, что меня радует, – бедная так нервничает перед спектаклями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40