Почему черствый? Почему нельзя "хи-хи" и "ха-ха"? И почему неизвестная мне Марина не ходит ни на какие праздники? Что, вообще, происходит, и почему меня не считают нужным в это посвятить?
Митрошкин прояснил ситуацию только тогда, когда Елена Тимофеевна, неодобрительно покачав головой и, видимо, частично разочаровавшись в моих добродетелях, все-таки отправилась звонить. Бабушка в белом платочке и синей вязаной кофте, достававшей ей до колен, сидела в углу дивана и сосредоточенно смотрела "Угадай мелодию!". Леха обернулся было на нее, но махнул рукой:
- Все равно слышит плохо... Ладно, включайся, объясняю. Марина - это моя троюродная сестра, мамина двоюродная племянница. Короче, дочь её двоюродной сестры тети Оли. Она работает в кардиологии медсестрой уже лет восемь что ли? Конечно все про всех знает, но с "хи-хи" - "ха-ха", вообще, неудобняк получился. Тетя Оля умерла недавно, а у Маринки больше никого нет, только дочка маленькая. С мужем они развелись, так что она теперь совсем одна осталась. Хорошая девчонка, правда, несчастная очень. Мать жалеет её сильно, вот и не хочет, чтобы трогали.
- Так может и не надо тогда? - я почти испуганно прикусила костяшку указательного пальца.
- Ладно уж. Начали. Что теперь?!.. Да я думаю, Маринка нормально все воспримет...
Марина действительно восприняла все нормально. Минуты через три Елена Тимофеевна позвала к телефону Леху. Он легко вскочил и бросился в коридор, а она вернулась в комнату. Мне было ужасно неловко и хотелось спрятаться куда-нибудь в стенной шкаф, но, к счастью, ситуацию спасла бабушка, вдруг спросившая:
- А тебя, деточка, что - в милиции обидели?
- Да не то чтобы обидели, - я виновато улыбнулась. - Просто я оказалась не в то время, и не в том месте. Поэтому и неприятности. У меня, вообще, свойство такое - все неприятности на себя собирать.
- А это тебя сглазили. Точно сглазили! - бабуля горестно покачала головой. - Потому и худенька така! Воск надо бы на тебя отлить. Раньше была у нас в Михайловске женщина одна - Гаянэ. Ох, хорошо отливала! Да я уж и не знаю, занимается ли она этим теперь?.. Позвонить что ли Поликарповне, спросить?
Елена Тимофеевна не выдержала и звонко хлопнула себя обеими руками по коленке, выглядывающей из разреза халата:
- Ну что ты, мама, такое говоришь? Какой сглаз? Какой воск? Женщину убили, ты это понимаешь? Вот поэтому её и таскают по милициям? У Алтуховых не помнишь как было, когда сосед тестя своего топором рубанул? Всех по сто раз допрашивали: и Зою саму, и сыновей, и слесаря даже, который в тот день подъезде трубы чинил... Просто надо спокойно и честно отвечать на вопросы, тогда все будет нормально.
Неодобрительный подтекст читался совершенно ясно: "Что вы ерундой маетесь? Расследования какие-то устраиваете! Без вас некому этим заняться?"
Я молчала, глядя на журнальный столик (в его полированной крышке отражался телевизор и виднелся перевернутый Пельш в ярко-красном костюме), бабушка по-стариковски сердито пожевывала дряблыми губами, а Леха громко и почти весело говорил в телефонную трубку:
- Ну, спасибо!.. Ну, пока!.. Ага, буду ждать звонка... Заранее тебе спасибо.
Марина позвонила на следующее утро в одиннадцать и разговаривала с Митрошкиным почти полчаса. В комнату он вернулся загадочный, как царица Нефертити.
- Ну, что? - нетерпеливо спросила я, чувствуя как сердце часто и сильно колотится где-то под самой ключицей. - Как там дела?
- Там? В смысле, в окружающем мире?.. Там все нормально, - он пожал плечами. - Погода, природа, температура воздуха минус пять. Вроде бы, все хорошо.
После этого мне немедленно захотелось треснуть ему по голове чем-нибудь тяжелым и железным, Лехой же вдруг овладела неодолимая страсть к чистоте. Пока я тихо зеленела от злости, сидя на диване, он навел порядок на книжной полке, выудил из-под стола мяч и засунул его на антресоли и даже любовно расправил на окне шторку. И все это - радостно намурлыкивая себе под нос Бетховенскую "К Элизе" и демонстрируя чудовищное отсутствие слуха. В конце концов, не дождавшись повторного вопроса, он таки проговорил с некоторой неохотой и ленцой.
- А если вас интересует, что делал в ночь перед Рождеством Шайдюк Анатолий Львович, так я вам скажу. В половине первого ночи он покинул актовый зал, где народ предавался пьянству и порокам, и вернулся только в половине третьего - злой, как тысяча чертей!
Хотя я и ожидала услышать что-то примерно в этом духе, ощущение было такое, словно из теплой ванны меня мгновенно перекинули в ледяную прорубь.
- Ты уверен?!
- Маринка уверена, а это главное... Правда, перед тем как сообщить мне эту потрясающую новость, она минут десять нудила на тему того, что Шайдюк "прекраснейший, интеллигентнейший человек", и подозревать его даже в безбилетном проезде в автобусе - свинство ужасное. А уж если мы имеем ввиду это самое убийство, то нам просто немедленно полагается обуглиться от стыда... Пришлось сказать, что убийство тут абсолютно ни при чем.
- А где он был все это время, она, конечно, не знает?
- Почему же? Знает! - Митрошкин продолжал сиять самодовольством. Анатолия Львовича, якобы, вызвали на третий этаж терапевтического отделения, где у одной старушонки наступило резкое ухудшение состояния. Дежурил какой-то его друг, он и попросил подойти посмотреть. Старушонка под Рождество надумала отправиться на небеса, бедному Анатолию Львовичу пришлось с ней изрядно повозиться.
- Ничего себе! - я попыталась присвистнуть, но вместо этого зашипела, как змея (с искусством художественного свиста у меня всегда были большие проблемы). - Так это же значит?..
- Да. Я тоже так думаю, - он кивнул. - Алиби его, понятное дело, никто не проверял. Да никто им и не интересовался. Ну, маньяк и маньяк, раз почерк тот же! А у Анатолия Львовича, выходит, была прекрасная возможность заскочить в профилакторий и по-быстренькому грохнуть вашу Галину Александровну.
На улице взвыла и тут же заткнулась сигнализация чьей-то машины, с воинственнным воплем пронесся ребенок, и снова все стихло. Сквозь прозрачный тюль было видно, что там, за окном, крупными хлопьями валится мягкий-мягкий снег. Я в задумчивости поправила под джемпером перекрутившуюся бретельку бюстгальтера.
Митрошкин немедленно встревожился:
- Куда-то собираешься?
Не понимаю, каким образом это движение сказало ему о моих намерениях, но, тем не менее, он оказался прав.
- Да хочу пойти прогуляться. Одна. Ненадолго... Ты не будешь возражать?
Леха, естественно, возразил, упирая на тот факт, что я ничего, дескать, здесь не знаю. Я в качестве контрдовода назвала овощной магазин, "Булочную", милицию и лесок, где находится лыжная база. На что Митрошкин радостно заухал и голосом опытного турагента принялся рекламировать чудесные утренние прогулки по милициям и лесам, где, возможно, прячутся маньяки.
Если бы этот доморощенный юморист знал, куда я, на самом деле, собираюсь!
В конце концов, мне удалось наплести ему что-то о необходимости подумать и сосредоточиться и невозможности сделать это в условиях густо населенной трехкомнатой квартиры. Леха, скрепя сердце, согласился. Я надела вместо джинсовой юбки теплые серые брючки, привела в порядок волосы, накинула свою "лису" и ровно в двенадцать по полудни вышла из подъезда дома с синими балкончиками.
"Я, конечно, понимаю, что твоим масштабным мыслям нужен простор", иронизировал Митрошкин, провожая меня до двери. - "Уединение где-нибудь в ванной или в стенном шкафу тебя ни в коем случае не устраивает". И он был прав. Меня вполне устроило бы только уединение в рабочем кабинете Анатолия Львовича Шайдюка, но для этого требовалась помощь Алисы...
Бело-зеленый "львовский" автобус остановился прямо перед воротами больничного городка. Кроме меня из него вышло ещё человек восемь пассажиров. Все они несли пакеты с передачками, какая-то тетушка прикрывала рукавом от снега роскошный букет бордовых роз. Сворачивая на тропинку, ведущую к профилакторию, я почувствовала что-то вроде укола совести. Нормальные люди шли к своим нормальным друзьям и родственникам и собирались выражать нормальную человеческую благодарность докторам, которые этих самых родственников вылечили. И только я, как гнусная ехидна, в ответ на добро тщилась обвинить в убийстве врача, за два дня поставившего меня на ноги. Нет, права была отчасти Лехина сестрица Марина: свинство, конечно, ужасное! Но, если он все-таки убийца? Если...
Алиска только что вернулась с водных процедур и возлежала на кровати, поигрывая краем мокрого махрового полотенца, висящего на спинке стула. Моему появлению она, казалось, несказанно обрадовалась: тут же вскочила, приветственно завопила: "О! Какие люди!" и, сверкнув острыми коленками и шелковой комбинашкой, запахнула теплый розовый халат.
- Ну, присаживайся, присаживайся! - Алиска рассматривала меня, как Тарас Бульба вернувшегося наследника, и едва ли не приговаривала: "Поворотись-ка, сынку!". - Ничего, отъелась вроде. И не такая бледная. А то была - спирохета в натуральном виде!
- Спасибо, - с церемонным достоинством кивнула я, принимая комплимент как должное. - Ты тоже нормально выглядишь... Ну как тут у вас дела?
- А как дела? - она присела на корточки перед тумбочкой и достала коробку зефира в шоколаде и упаковку польского печенья. - Чай, кстати, будешь?.. Дела нормальные. ОМОН вон дежурит, ну, да ты сама видела. Дверь в тамбур закрыли. Теперь если курить, то только на балконе. А Шайдюк говорит, что вообще курить нечего, так как капля никотина убивает лошадь.
- Оригинально и потрясает воображение.
- Как и все, что он изрекает. Я так подумала, может, у него табун личный неподалеку на выгоне, и он тревожится, чтобы пары вредные до туда не донеслись?.. Что еще? Милиция была два раза, девятую палату всю вдоль и поперек излазали. Вроде предположили, что маньяк не с улицы пришел, а с вечера в больнице прятался, а наша уборщица давай кричать, что он, наверное, весь день в её шкафчике для ведер и щеток просидел. Ее, дескать, шестого на работе не было, вот маньяк и воспользовался. С чего она так решила - непонятно, но мы все хохотали до упаду.
- А с чего хохотали то? - изумилась я.
- Да ты представь себе чудика, который целые сутки прячется за швабрами в коридоре! Тогда бы каждый, кому нужна половая тряпка там или ведро, открывая дверцу, с этим мужиком нос к носу сталкивался. Одни мы с тобой за день раза по три что-нибудь разливали: то компот, то чай, то микстуру. А на всех здешних обитателей сколько раз получается? Да у него бы язык отсох здороваться: "Здравствуйте! Очень приятно. Маньяк... Здравствуйте. Очень приятно. Маньяк".
- Веселитесь, значит?
- Ну а что теперь, до скончания дней плакать что ли? Вон народ новый заселился по сниженной стоимости, так те, вообще, чуть ли не на экскурсию в девятый номер рвутся.
- Алис, а с чего взяли то, что он с вечера в больнице сидел? Какие-то факты новые обнаружили? - мысль о том, что версия с Шайдюком, похоже, подтверждается, не давала мне покоя. - Или это так, на уровне сплетен?
- А я почем знаю? - она пожала худыми плечами и воткнула, наконец, вилку электрочайника в розетку. - Наверное, на уровне сплетен... Во всяком случае, нам никто официально не докладывался... Ну а ты-то как? Как там Леша твой поживает?
- Леша? Леша нормально...
Я смотрела на легкий дымок, начинающий виться над крышкой чайника, слушала бульканье закипающей воды и думала о том, что нужно все-таки переходить непосредственно к цели визита. Однако, следовало решить, раскрывать ли перед Алисой карты или же прояснить для неё ситуацию лишь частично. В любом случае начинать прямо "с начала" и заявлять о том, что убийцей вполне мог оказаться Шайдюк, казалось мне кощунственным.
- А с бутылкой-то твоей что? - начала я издалека.
- С бутылкой? - моя бывшая соседка даже замерла с чашками в руке. Напоминание и винограде на этикетке её явно не обрадовало. - Нету больше бутылки. На помойке она - там, где ей и положено быть. Муж мой приехал после работы, завернул её в газету и увез подальше... А с чего ты вдруг спросила?
- Да так... Просто, понимаешь, мне кажется, есть человек, на которого падает куда больше подозрений, чем на тебя, вот я и подумала...
- Женька, ну-ка колись! Ты что ли знаешь, кто Галину Александровну "того"?..
- Ничего точно я не знаю. Просто произошло кое-что странное, да и потом, если милиция подозревает, что убийца уже с вечера был в больнице...
Алиска торопливо швырнула в обе чашки по одноразовому пакетику заварки, плеснула кипяток так, что он чуть ли не гейзером взвился к потолку, и села, подперев обеими ладонями подбородок:
- Колись-колись! И без длинных вступлений, ладно? Еще со школы всякие предисловия терпеть не могла... Ну что, ты боишься, что я кому-нибудь разболтаю, да?
- Не в этом дело. Если все подтвердится, то так и так придется сообщить милиции... Просто мне нужна твоя помощь. Ты только не подумай, что я это требую в качестве взаимной любезности за бутылку. Не хочешь, можешь не помогать. Я абсолютно не обижусь...
- Да что тебе, в конце концов, нужно то? - не выдержала Алиса. И тогда я, опустив глаза в пол, пробормотала:
- В кабинете Шайдюка под стеклом на столе лежит листочек. Там записаны телефоны и адреса медперсонала. Я не знаю, конечно, для кого этот листочек предназначается: если для общего пользования - одно дело, а если только для Анатолия Львовича - совсем другое... В общем, мне нужен домашний адрес самого Шайдюка. Я думаю, что Галину Александровну мог убить он.
Минуты три, не меньше, бывшая соседка смотрела на меня отупевшими от удивления глазами. Вроде бы из раскосых и слегка подтянутых к вискам они даже сделались круглыми. Потом Алиса звонко (на зависть мне!) присвистнула и, переместив указательный палец к виску, сделала несколько недвусмысленных вращательных движений.
- Ты чего, совсем рехнулась? - поинтересовалась она. - Ты, на самом деле, Шайдюка подозреваешь?
Моим психическим здоровьем регулярно и заботливо интересовался Митрошкин, поэтому я не обиделась:
- Алиса, поверь мне на слово: для подозрений есть достаточно веские основания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48