купить унитаз с выпуском в пол
Я… я открывала письма, которые он посылал ей и… и утаивала их от нее. Теперь ты понимаешь, что я натворила? Понимаешь?
Кэтрин вздернула подбородок, глядя на мужа. Этот жест, сам по себе вызывающий, не произвел никакого впечатления, так как лицо ее было искажено болью.
– Что… что это значит. Кэтрин? – Том не верил собственным ушам. – Ты говоришь, что открывала его письма к Бриджит?
– Да, да, я же тебе сказала. После того воскресенья он послал ей четыре письма, и я прочитала все эти письма и сожгла.
– О нет! Нет, моя дорогая, я не могу в это поверить, – в словах Тома были и разочарование, и боль.
– Это так, Том. Я боялась этого человека – мне передался страх тети Кэти. И я сделала все, чтобы наша дочь не досталась ему. – Говоря, Кэтрин зажимала ладонями уши так, словно звук собственного голоса был ей противен. – А еще я боялась, что он увезет ее в Америку и мы… мы потеряем ее навсегда и все время будем жить в тревоге за нее. Ведь он потомок старого Розье, а тетя Кэти говорила, что наследственность… Я знаю, все это глупо. И это мне не оправдание. Я не имела никакого права обманывать Бриджит. Теперь я понимаю, что причинила ей зло… О Боже, Боже! Я никогда не смогу себе этого простить. И я не могу винить в этом тетю Кэти. Она старая, и она находилась под впечатлением своего прошлого. Но ее предубеждения против Дэниела передались и мне, и я начала его бояться… – Кэтрин глубоко вздохнула. – Ну что ж, теперь ты все знаешь, – с отчаянием заключила она и, опёршись руками о столик, снова склонила голову.
Ее беспомощная поза вызвала у Тома жалость. Подойдя к жене, он обнял ее за плечи и сказал:
– Что бы ты ни сделала, моя дорогая, это не имеет значения, потому что ты хотела добра. Ты ведь думала, что так будет лучше для всех. Поэтому успокойся, перестань себя казнить. Того, что случилось, уже не изменишь, и жизнь должна идти своим чередом. А я всегда с тобой, моя дорогая.
Он говорил так, словно Бриджит и не было в комнате. Бриджит, слушая, как отец успокаивает мать, поняла, что покой Кэтрин он ставит превыше всего, остальное для него второстепенно. Внезапное появление Дэниела со всеми вытекающими из него последствиями взволновало его лишь потому, что оно взволновало Кэтрин. Что же касалось ее, Бриджит, того, что она могла почувствовать, узнав об этом чудовищном обмане, того, что она чувствовала все эти годы, – это не имело значения для Тома. Быть может, потому, что она не была ему родной дочерью, ее боль не затрагивала его, а если и затрагивала, то отступала на второй план перед страданиями жены. Бриджит знала, что Том в душе уже оправдал поступок Кэтрин и готов помочь ей оправдаться перед самой собой. Он защитит ее от ее собственных угрызений совести, облегчит, насколько это возможно, ее чувство вины, внушив, что она поступила так только из любви к дочери. И ведь в самом деле мать любила ее, любила, быть может, более всего на свете… При этой мысли Бриджит почувствовала, как ее сердце смягчается, а гнев и обида постепенно уступают место жалости. Она вспомнила, сколько нежности и любви она получила от матери в течение своей жизни: она не могла себе представить более любящей и заботливой матери, чем Кэтрин. А ведь рождение Бриджит вовсе не было для матери радостью. Кэтрин ненавидела отца ребенка, настоящего отца Бриджит. Однако ничто не помешало матери любить свою дочь всей душой и окружить ее нежностью и заботой. И отец тоже любил ее… Отец? Нет, она не может думать о нем, как об отце. Для нее он – всего лишь Том Малхолланд, человек, который сумел отнестись к ней, как к родной дочери, но на самом деле никогда не забывал, что она ему не родная. Том наверняка страдал из-за того, что Кэтрин, его горячо любимая жена, родила своего единственного ребенка не от него, а от другого мужчины. Но, опять-таки во имя любви к Кэтрин, он скрывал, как мог, свою горечь и относился с поистине отеческой заботой к ее дочери. Можно ли требовать от него большего? Можно ли требовать большего от них обоих?
Бриджит вздохнула и, отойдя от камина, приблизилась к родителям. При ее приближении оба обернулись и посмотрели на нее, а мать начала плакать, словно моля о прощении. Когда Бриджит подошла к ним вплотную. Том обнял ее одной рукой за плечи, продолжая обнимать другой рукой Кэтрин, и они долго стояли молча, крепко обнявшись, – так, словно все трое до сих пор являлись частью единого и неразделимого целого, именуемого семьей… Но в глубине души каждый из них знал, что узы любви и безграничного доверия, связывавшие их долгие годы, оборвались навсегда.
Глава 2
– Не волнуйся, тетя Кэти, ты вовсе не обязана с ним видеться, если ты этого не хочешь.
– Я этого не хочу, Кэтрин.
– Вот и успокойся, никто не собирается тебя принуждать.
– А ему не покажется странным, что я не хочу его видеть?
– Нет, конечно же, нет. Он знает, что ты себя неважно чувствуешь в последнее время и у тебя нет сил, чтобы принимать посетителей.
– Ты уверена, что он не знает, Кэтрин?
Кэтрин повернулась к тумбочке и, взяв бутыль с лекарством, отмерила необходимую дозу и влила в стакан Кэти.
– Он ничего об этом не знает, тетя Кэти, – уверила она старуху, поднося стакан к ее губам и стараясь не смотреть ей в глаза. – Я уже сто раз тебе говорила, что он ничего не знает, поэтому перестань волноваться.
– А что, если Бриджит узнает об этом?
– Она об этом не узнает.
– Вчера вечером она не зашла ко мне и не поцеловала меня на ночь.
– Она вчера очень устала, тетя Кэти. И ведь она зашла к тебе сегодня утром, не так ли?
– Да, да, она заходила сегодня утром… Кэтрин?
– Да, моя дорогая?
– Если… если я увижу его, я должна буду обо всем ему сказать. Это давно меня мучает.
– Забудь об этом, тетя Кэти, и успокойся.
– Но я не могу забыть, Кэтрин. Не могу. – Голос Кэти зазвучал неожиданно твердо. Она оттолкнула руку Кэтрин, когда та хотела погладить ее по щеке. – Не обращайся со мной так, словно я окончательно выжила из ума. Да, я знаю, что я очень стара и иногда мое сознание затуманивается. Но в другие минуты я способна мыслить так же ясно, как и прежде.
– Я знаю, что ты умеешь мыслить ясно, тетя Кэти.
– Кэтрин!
– Да, тетя Кэти?
– Посмотри на меня, Кэтрин.
Кэтрин обернулась от тумбочки и взяла в ладони большую костлявую руку старухи.
– Что такое, тетя Кэти?
– Я только хотела тебя спросить… Ты ведь знаешь, что Бриджит никогда не была счастлива?
– О, тетя Кэти! Ради Бога перестань. – В глазах Кэтрин стояли слезы, и она уперлась подбородком в грудь. – Пожалуйста, не говори больше об этом. Теперь уже все равно слишком поздно, ничего нельзя изменить.
– Я знаю, что теперь уже поздно раскаиваться. Но я не могу молчать. Быть может, мне уже совсем мало осталось жить, а на моей душе лежит тяжкий грех. Я причинила большое зло Бриджит. А теперь… теперь он вернулся, и я опять боюсь за нее, потому что не знаю, чем это может закончиться… Но все в руках Господа, Кэтрин, – что бы ни случилось, на то будет Божья воля. А Бриджит стала несчастной по моей вине. Я причинила ей большое зло, Кэтрин.
– Это не твоя вина, тетя Кэти, а моя. Во всем виновата только я.
– О, Кэтрин, не успокаивай меня. Ты ведь знаешь, что это не так. – Кэти похлопала Кэтрин по руке. – Тебе бы никогда не пришло в голову чинить препятствия Дэниелу, если бы не я и не мои страхи… Знаешь, Кэтрин, это очень странно, но я больше не боюсь его – я имею в виду Бернарда. Он снился мне прошлой ночью. Я видела его так ясно, словно это происходило не во сне, а наяву. Он шел через двор к конюшням, отряхивая брюки, потому что я упала с ведрами и забрызгала его помоями. Но мне совсем не было страшно. Он вовсе не был зол на меня, а даже помог мне встать и сказал, чтобы я не волновалась. А потом он пошел к конюшням, а я смотрела ему вслед. Это в самом деле случилось, Кэтрин, когда я служила у них. Я в самом деле упала с помойными ведрами и забрызгала его брюки, только тогда он ругался, а встать мне помог не он, а его брат. Но в том сне Бернард поднял меня с земли и был очень любезен со мной. Он совсем не был страшным, Кэтрин. Я поняла, что больше не боюсь его.
– Ну вот и хорошо, тетя Кэти. А теперь помолчи и отдохни. Ты слишком много сегодня разговариваешь.
– Не обращайся со мной, как с ребенком, Кэтрин.
Кэтрин глубоко вздохнула и, взяв с тумбочки использованные стакан и ложку, направилась к двери.
– Закрой за собой дверь, ладно, Кэтрин? – донеслось ей вслед, когда она уже была на пороге.
Эта просьба несколько удивила Кэтрин. Тетя Кэти не любила, когда дверь в ее комнату закрывали и она не могла видеть того, что происходит в зале, поэтому ее дверь всегда оставляли открытой. Сейчас Кэтрин плотно закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, борясь со слезами и покусывая губы, потом, взяв себя в руки, твердым шагом прошла на кухню.
Дэниел явился в половине пятого. Дверь ему открыла Кэтрин.
– Добрый вечер, Кэтрин, – спокойно сказал он, глядя прямо ей в глаза.
– Добрый вечер, Дэниел, – ответила она таким же спокойным тоном, стараясь выдержать его взгляд.
Она наблюдала, как он медленно перешагивает через порог, осторожно ступая на свою негнущуюся ногу. Бриджит не сказала, что его ранили в ногу. Впрочем, после вчерашнего вечера Бриджит почти не разговаривала с ней. Может, дочь и простила ее, но Кэтрин знала, что этот обман всегда будет стоять между ними и их прежние отношения уже не вернутся. А теперь она должна заставить себя смотреть в глаза этому мужчине – именно мужчине, а не мальчишке, каким она видела его восемь лет назад. Потому что тогда, хоть Дэниелу и было уже двадцать пять лет, внешне он походил на юношу. Но сейчас в нем появилось что-то очень мужественное, и весь его вид говорил о решимости и о силе. Кэтрин заметила, что робеет перед этим новым Дэниелом. Взяв у него фуражку и положив ее на столик возле двери, она направилась в столовую, жестом пригласив следовать за ней.
В столовой они сели и долго молчали. Наконец он заговорил. То, что он сказал, было обычной вежливой формальностью.
– Как вы поживаете, Кэтрин? – спокойно осведомился он.
Она бы тоже могла ответить ему формальной фразой, уверив его, что у нее все в порядке, однако предпочла сказать правду:
– Я чувствую себя ужасно, Дэниел. Мне так стыдно, что мне бы хотелось спрятаться в какую-нибудь нору и никогда не выходить на Божий свет.
Она ожидала, что он начнет ее утешать, скажет, к примеру: «О, не принимайте это так близко к сердцу. Все это уже давно в прошлом, так что перестаньте волноваться. Сейчас и так слишком много причин для волнений, более серьезных причин, чем эта. Вы сами понимаете – идет война…»
Но он не сказал ничего подобного. Вместо этого он внимательно посмотрел ей в глаза и заметил:
– А знаете, Кэтрин, мне очень трудно поверить, что вы это сделали. Я представлял вас совсем другой. – Немного помолчав, он добавил: – Я думаю, вас подтолкнула на это тетя Кэти.
– О нет! Нет, Дэниел, нет.
– Да, Кэтрин, да. Я все прекрасно понимаю, поэтому даже не пытайтесь ее выгораживать. Лично вы не могли иметь ничего против меня. У вас не было никаких причин, чтобы ненавидеть семью Розье, зато у моей прабабушки они были. Да, вы знали по ее рассказам, каким человеком был мой прадед, и вы могли опасаться, что мне тоже передалась часть его дурных черт, – но если б не она, я думаю, вы бы все-таки позволили мне показать вам, какой я на самом деле, и тогда уже сами бы решали, злодей я или нет. Но у моей прабабушки не было сомнений на этот счет – она столько всего натерпелась от моего прадеда, что для нее человек, носящий фамилию Розье, мог быть только негодяем. – Дэниел вздохнул. – Я очень любил вашу дочь, Кэтрин, – продолжал он, и теперь его голос звучал мягче. – Бриджит была моей первой любовью – первой и единственной, потому что ни до нее, ни после я никогда не был по-настоящему влюблен. С тех пор я успел жениться и развестись, я много увлекался, но я никогда никого не любил, кроме Бриджит. И я сомневаюсь, что когда-нибудь смогу испытать к другой женщине такое же сильное чувство, какое испытывал к ней. Когда она вышла замуж, даже не удостоив ответа мои письма, – я думал, что она получила их и не пожелала ответить, – на какое-то время я возненавидел ее всей душой. Но вы, наверное, поймете, что такая ненависть лишь обратная сторона любви. И все это время я продолжал любить Бриджит. Все эти годы каждую женщину, которая попадалась на моем пути, я невольно сравнивал с ней. Если мне нравилась та или иная женщина, так это лишь потому, что она напоминала мне Бриджит. Вам это может показаться странным, потому что у нас с Бриджит даже не было времени как следует узнать друг друга. Но как бы то ни было, меня никогда не оставляла уверенность, что Бриджит – единственная женщина, которая мне нужна.
– О, Дэниел, Дэниел. Мне очень жаль.
– Я верю, Кэтрин, что вам очень жаль. А теперь забудьте об этом. К счастью, еще не поздно начать все заново.
– Начать заново, Дэниел? Но вы забываете, что у Бриджит есть муж. Если вы думаете, что она может развестись, то ошибаетесь. В данной ситуации о разводе не может быть и речи.
Его глаза внезапно потемнели, а брови нахмурились. Но голос его был очень спокоен, когда он сказал:
– Это мы еще посмотрим, Кэтрин.
– О, Дэниел! – Она поднесла обе руки к горлу и собиралась было ему возразить, когда в комнату вошел Том.
Он шел быстрым шагом, но, едва переступив через порог, остановился. Осторожно притворив за собой дверь, он уже медленнее направился туда, где сидел Дэниел.
– О, добрый вечер, Дэниел, – поприветствовал он Дэниела, вставшего ему навстречу. Заметив, что тому трудно ступать на левую ногу, добавил: – Садитесь, садитесь. Зачем же вы встаете.
Но Дэниел не стал садиться, а, опершись левой рукой о спинку стула, протянул Тому правую. Лица обоих были очень серьезны, пока они пожимали друг другу руки.
– Как у вас дела, Дэниел? – вежливо осведомился Том.
– О, у меня все прекрасно.
Том пододвинул себе стул и сел напротив Дэниела, а Кэтрин тем временем встала и, не сказав ни слова, вышла из комнаты. Том посмотрел на дверь, закрывшуюся за женой, потом перевел взгляд на ногу Дэниела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Кэтрин вздернула подбородок, глядя на мужа. Этот жест, сам по себе вызывающий, не произвел никакого впечатления, так как лицо ее было искажено болью.
– Что… что это значит. Кэтрин? – Том не верил собственным ушам. – Ты говоришь, что открывала его письма к Бриджит?
– Да, да, я же тебе сказала. После того воскресенья он послал ей четыре письма, и я прочитала все эти письма и сожгла.
– О нет! Нет, моя дорогая, я не могу в это поверить, – в словах Тома были и разочарование, и боль.
– Это так, Том. Я боялась этого человека – мне передался страх тети Кэти. И я сделала все, чтобы наша дочь не досталась ему. – Говоря, Кэтрин зажимала ладонями уши так, словно звук собственного голоса был ей противен. – А еще я боялась, что он увезет ее в Америку и мы… мы потеряем ее навсегда и все время будем жить в тревоге за нее. Ведь он потомок старого Розье, а тетя Кэти говорила, что наследственность… Я знаю, все это глупо. И это мне не оправдание. Я не имела никакого права обманывать Бриджит. Теперь я понимаю, что причинила ей зло… О Боже, Боже! Я никогда не смогу себе этого простить. И я не могу винить в этом тетю Кэти. Она старая, и она находилась под впечатлением своего прошлого. Но ее предубеждения против Дэниела передались и мне, и я начала его бояться… – Кэтрин глубоко вздохнула. – Ну что ж, теперь ты все знаешь, – с отчаянием заключила она и, опёршись руками о столик, снова склонила голову.
Ее беспомощная поза вызвала у Тома жалость. Подойдя к жене, он обнял ее за плечи и сказал:
– Что бы ты ни сделала, моя дорогая, это не имеет значения, потому что ты хотела добра. Ты ведь думала, что так будет лучше для всех. Поэтому успокойся, перестань себя казнить. Того, что случилось, уже не изменишь, и жизнь должна идти своим чередом. А я всегда с тобой, моя дорогая.
Он говорил так, словно Бриджит и не было в комнате. Бриджит, слушая, как отец успокаивает мать, поняла, что покой Кэтрин он ставит превыше всего, остальное для него второстепенно. Внезапное появление Дэниела со всеми вытекающими из него последствиями взволновало его лишь потому, что оно взволновало Кэтрин. Что же касалось ее, Бриджит, того, что она могла почувствовать, узнав об этом чудовищном обмане, того, что она чувствовала все эти годы, – это не имело значения для Тома. Быть может, потому, что она не была ему родной дочерью, ее боль не затрагивала его, а если и затрагивала, то отступала на второй план перед страданиями жены. Бриджит знала, что Том в душе уже оправдал поступок Кэтрин и готов помочь ей оправдаться перед самой собой. Он защитит ее от ее собственных угрызений совести, облегчит, насколько это возможно, ее чувство вины, внушив, что она поступила так только из любви к дочери. И ведь в самом деле мать любила ее, любила, быть может, более всего на свете… При этой мысли Бриджит почувствовала, как ее сердце смягчается, а гнев и обида постепенно уступают место жалости. Она вспомнила, сколько нежности и любви она получила от матери в течение своей жизни: она не могла себе представить более любящей и заботливой матери, чем Кэтрин. А ведь рождение Бриджит вовсе не было для матери радостью. Кэтрин ненавидела отца ребенка, настоящего отца Бриджит. Однако ничто не помешало матери любить свою дочь всей душой и окружить ее нежностью и заботой. И отец тоже любил ее… Отец? Нет, она не может думать о нем, как об отце. Для нее он – всего лишь Том Малхолланд, человек, который сумел отнестись к ней, как к родной дочери, но на самом деле никогда не забывал, что она ему не родная. Том наверняка страдал из-за того, что Кэтрин, его горячо любимая жена, родила своего единственного ребенка не от него, а от другого мужчины. Но, опять-таки во имя любви к Кэтрин, он скрывал, как мог, свою горечь и относился с поистине отеческой заботой к ее дочери. Можно ли требовать от него большего? Можно ли требовать большего от них обоих?
Бриджит вздохнула и, отойдя от камина, приблизилась к родителям. При ее приближении оба обернулись и посмотрели на нее, а мать начала плакать, словно моля о прощении. Когда Бриджит подошла к ним вплотную. Том обнял ее одной рукой за плечи, продолжая обнимать другой рукой Кэтрин, и они долго стояли молча, крепко обнявшись, – так, словно все трое до сих пор являлись частью единого и неразделимого целого, именуемого семьей… Но в глубине души каждый из них знал, что узы любви и безграничного доверия, связывавшие их долгие годы, оборвались навсегда.
Глава 2
– Не волнуйся, тетя Кэти, ты вовсе не обязана с ним видеться, если ты этого не хочешь.
– Я этого не хочу, Кэтрин.
– Вот и успокойся, никто не собирается тебя принуждать.
– А ему не покажется странным, что я не хочу его видеть?
– Нет, конечно же, нет. Он знает, что ты себя неважно чувствуешь в последнее время и у тебя нет сил, чтобы принимать посетителей.
– Ты уверена, что он не знает, Кэтрин?
Кэтрин повернулась к тумбочке и, взяв бутыль с лекарством, отмерила необходимую дозу и влила в стакан Кэти.
– Он ничего об этом не знает, тетя Кэти, – уверила она старуху, поднося стакан к ее губам и стараясь не смотреть ей в глаза. – Я уже сто раз тебе говорила, что он ничего не знает, поэтому перестань волноваться.
– А что, если Бриджит узнает об этом?
– Она об этом не узнает.
– Вчера вечером она не зашла ко мне и не поцеловала меня на ночь.
– Она вчера очень устала, тетя Кэти. И ведь она зашла к тебе сегодня утром, не так ли?
– Да, да, она заходила сегодня утром… Кэтрин?
– Да, моя дорогая?
– Если… если я увижу его, я должна буду обо всем ему сказать. Это давно меня мучает.
– Забудь об этом, тетя Кэти, и успокойся.
– Но я не могу забыть, Кэтрин. Не могу. – Голос Кэти зазвучал неожиданно твердо. Она оттолкнула руку Кэтрин, когда та хотела погладить ее по щеке. – Не обращайся со мной так, словно я окончательно выжила из ума. Да, я знаю, что я очень стара и иногда мое сознание затуманивается. Но в другие минуты я способна мыслить так же ясно, как и прежде.
– Я знаю, что ты умеешь мыслить ясно, тетя Кэти.
– Кэтрин!
– Да, тетя Кэти?
– Посмотри на меня, Кэтрин.
Кэтрин обернулась от тумбочки и взяла в ладони большую костлявую руку старухи.
– Что такое, тетя Кэти?
– Я только хотела тебя спросить… Ты ведь знаешь, что Бриджит никогда не была счастлива?
– О, тетя Кэти! Ради Бога перестань. – В глазах Кэтрин стояли слезы, и она уперлась подбородком в грудь. – Пожалуйста, не говори больше об этом. Теперь уже все равно слишком поздно, ничего нельзя изменить.
– Я знаю, что теперь уже поздно раскаиваться. Но я не могу молчать. Быть может, мне уже совсем мало осталось жить, а на моей душе лежит тяжкий грех. Я причинила большое зло Бриджит. А теперь… теперь он вернулся, и я опять боюсь за нее, потому что не знаю, чем это может закончиться… Но все в руках Господа, Кэтрин, – что бы ни случилось, на то будет Божья воля. А Бриджит стала несчастной по моей вине. Я причинила ей большое зло, Кэтрин.
– Это не твоя вина, тетя Кэти, а моя. Во всем виновата только я.
– О, Кэтрин, не успокаивай меня. Ты ведь знаешь, что это не так. – Кэти похлопала Кэтрин по руке. – Тебе бы никогда не пришло в голову чинить препятствия Дэниелу, если бы не я и не мои страхи… Знаешь, Кэтрин, это очень странно, но я больше не боюсь его – я имею в виду Бернарда. Он снился мне прошлой ночью. Я видела его так ясно, словно это происходило не во сне, а наяву. Он шел через двор к конюшням, отряхивая брюки, потому что я упала с ведрами и забрызгала его помоями. Но мне совсем не было страшно. Он вовсе не был зол на меня, а даже помог мне встать и сказал, чтобы я не волновалась. А потом он пошел к конюшням, а я смотрела ему вслед. Это в самом деле случилось, Кэтрин, когда я служила у них. Я в самом деле упала с помойными ведрами и забрызгала его брюки, только тогда он ругался, а встать мне помог не он, а его брат. Но в том сне Бернард поднял меня с земли и был очень любезен со мной. Он совсем не был страшным, Кэтрин. Я поняла, что больше не боюсь его.
– Ну вот и хорошо, тетя Кэти. А теперь помолчи и отдохни. Ты слишком много сегодня разговариваешь.
– Не обращайся со мной, как с ребенком, Кэтрин.
Кэтрин глубоко вздохнула и, взяв с тумбочки использованные стакан и ложку, направилась к двери.
– Закрой за собой дверь, ладно, Кэтрин? – донеслось ей вслед, когда она уже была на пороге.
Эта просьба несколько удивила Кэтрин. Тетя Кэти не любила, когда дверь в ее комнату закрывали и она не могла видеть того, что происходит в зале, поэтому ее дверь всегда оставляли открытой. Сейчас Кэтрин плотно закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, борясь со слезами и покусывая губы, потом, взяв себя в руки, твердым шагом прошла на кухню.
Дэниел явился в половине пятого. Дверь ему открыла Кэтрин.
– Добрый вечер, Кэтрин, – спокойно сказал он, глядя прямо ей в глаза.
– Добрый вечер, Дэниел, – ответила она таким же спокойным тоном, стараясь выдержать его взгляд.
Она наблюдала, как он медленно перешагивает через порог, осторожно ступая на свою негнущуюся ногу. Бриджит не сказала, что его ранили в ногу. Впрочем, после вчерашнего вечера Бриджит почти не разговаривала с ней. Может, дочь и простила ее, но Кэтрин знала, что этот обман всегда будет стоять между ними и их прежние отношения уже не вернутся. А теперь она должна заставить себя смотреть в глаза этому мужчине – именно мужчине, а не мальчишке, каким она видела его восемь лет назад. Потому что тогда, хоть Дэниелу и было уже двадцать пять лет, внешне он походил на юношу. Но сейчас в нем появилось что-то очень мужественное, и весь его вид говорил о решимости и о силе. Кэтрин заметила, что робеет перед этим новым Дэниелом. Взяв у него фуражку и положив ее на столик возле двери, она направилась в столовую, жестом пригласив следовать за ней.
В столовой они сели и долго молчали. Наконец он заговорил. То, что он сказал, было обычной вежливой формальностью.
– Как вы поживаете, Кэтрин? – спокойно осведомился он.
Она бы тоже могла ответить ему формальной фразой, уверив его, что у нее все в порядке, однако предпочла сказать правду:
– Я чувствую себя ужасно, Дэниел. Мне так стыдно, что мне бы хотелось спрятаться в какую-нибудь нору и никогда не выходить на Божий свет.
Она ожидала, что он начнет ее утешать, скажет, к примеру: «О, не принимайте это так близко к сердцу. Все это уже давно в прошлом, так что перестаньте волноваться. Сейчас и так слишком много причин для волнений, более серьезных причин, чем эта. Вы сами понимаете – идет война…»
Но он не сказал ничего подобного. Вместо этого он внимательно посмотрел ей в глаза и заметил:
– А знаете, Кэтрин, мне очень трудно поверить, что вы это сделали. Я представлял вас совсем другой. – Немного помолчав, он добавил: – Я думаю, вас подтолкнула на это тетя Кэти.
– О нет! Нет, Дэниел, нет.
– Да, Кэтрин, да. Я все прекрасно понимаю, поэтому даже не пытайтесь ее выгораживать. Лично вы не могли иметь ничего против меня. У вас не было никаких причин, чтобы ненавидеть семью Розье, зато у моей прабабушки они были. Да, вы знали по ее рассказам, каким человеком был мой прадед, и вы могли опасаться, что мне тоже передалась часть его дурных черт, – но если б не она, я думаю, вы бы все-таки позволили мне показать вам, какой я на самом деле, и тогда уже сами бы решали, злодей я или нет. Но у моей прабабушки не было сомнений на этот счет – она столько всего натерпелась от моего прадеда, что для нее человек, носящий фамилию Розье, мог быть только негодяем. – Дэниел вздохнул. – Я очень любил вашу дочь, Кэтрин, – продолжал он, и теперь его голос звучал мягче. – Бриджит была моей первой любовью – первой и единственной, потому что ни до нее, ни после я никогда не был по-настоящему влюблен. С тех пор я успел жениться и развестись, я много увлекался, но я никогда никого не любил, кроме Бриджит. И я сомневаюсь, что когда-нибудь смогу испытать к другой женщине такое же сильное чувство, какое испытывал к ней. Когда она вышла замуж, даже не удостоив ответа мои письма, – я думал, что она получила их и не пожелала ответить, – на какое-то время я возненавидел ее всей душой. Но вы, наверное, поймете, что такая ненависть лишь обратная сторона любви. И все это время я продолжал любить Бриджит. Все эти годы каждую женщину, которая попадалась на моем пути, я невольно сравнивал с ней. Если мне нравилась та или иная женщина, так это лишь потому, что она напоминала мне Бриджит. Вам это может показаться странным, потому что у нас с Бриджит даже не было времени как следует узнать друг друга. Но как бы то ни было, меня никогда не оставляла уверенность, что Бриджит – единственная женщина, которая мне нужна.
– О, Дэниел, Дэниел. Мне очень жаль.
– Я верю, Кэтрин, что вам очень жаль. А теперь забудьте об этом. К счастью, еще не поздно начать все заново.
– Начать заново, Дэниел? Но вы забываете, что у Бриджит есть муж. Если вы думаете, что она может развестись, то ошибаетесь. В данной ситуации о разводе не может быть и речи.
Его глаза внезапно потемнели, а брови нахмурились. Но голос его был очень спокоен, когда он сказал:
– Это мы еще посмотрим, Кэтрин.
– О, Дэниел! – Она поднесла обе руки к горлу и собиралась было ему возразить, когда в комнату вошел Том.
Он шел быстрым шагом, но, едва переступив через порог, остановился. Осторожно притворив за собой дверь, он уже медленнее направился туда, где сидел Дэниел.
– О, добрый вечер, Дэниел, – поприветствовал он Дэниела, вставшего ему навстречу. Заметив, что тому трудно ступать на левую ногу, добавил: – Садитесь, садитесь. Зачем же вы встаете.
Но Дэниел не стал садиться, а, опершись левой рукой о спинку стула, протянул Тому правую. Лица обоих были очень серьезны, пока они пожимали друг другу руки.
– Как у вас дела, Дэниел? – вежливо осведомился Том.
– О, у меня все прекрасно.
Том пододвинул себе стул и сел напротив Дэниела, а Кэтрин тем временем встала и, не сказав ни слова, вышла из комнаты. Том посмотрел на дверь, закрывшуюся за женой, потом перевел взгляд на ногу Дэниела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49