каков вес! он может раздавить кучу народу!
– Клодин! Гастон! Жюльен! Мари!
Члены семейства разыскивают друг друга… так ужасно смотреть на эти слипшиеся тела! особенно на стариков, детей…
– Не двигайся, Андрэ!
О! пулеметы! самолеты прочесывают проспект… это «москиты», кажется так… самолеты с двойным фюзеляжем… есть же кто-нибудь из техников под столом… из «знатоков»… я выглядываю на улицу… не хочу ничего упустить… фосфорные жаровни! избирательные, как взрывчатка! хоть бы они накрыли Жюля, «москиты»! «мародеры»!* давай! жопка!
Они напоминают англичан, честное слово! да! здесь! под столом!.. маленький «Берлиц» под столом! набились, как сельди в бочку, обосравшиеся, стонущие!.. «слоеное тесто» из жильцов, говна, мочи! Друг на друге!.. и это дерьмо еще рассуждает! вякает! полно!
– Это «москиты», мадам! «москиты»! – настаивает одна.
А они все летают и летают над Жюлем, там, сверху, и ни одна пуля не задевает его! «москиты» не «москиты», ему все нипочем! Жюль там, совсем один, над всем Парижем! какая дерзость! император пламени между крыльями! крылья мельницы с языками пламени! потрясающе! я вам не вру! вот вам крест! и радость этого обрубка! вызов! он дергается в своей клетке, бьет копытами! одна волна! другая! от одних поручней к другим! кружится! да! Ба-бах! крыло мельницы вот-вот снесет ему голову! но нет!.. клоун! Я видел, как он пьяный кромсал свои шедевры, пастели, свои собственные многокрасочные, цветовые оргии, пьяный, он теряет рассудок, крушит все вокруг… был бы пьян, бросился бы в огонь!.. Но черт возьми! вовсе он не пьян! наоборот, у него глотка пересохла! Как рашпиль!
– Иди пей! Иди пей!
Я еще могу орать!
Жильцы под столом даже не понимают Жюлева колдовства! что это именно он там, наверху, раскачивает мир, насылает на нас громы и молнии! ни один не смотрит в окно! ни один не видит Жюля! они вообще ни черта не видят! они даже не видят громоздкого буфета, который поднимается, раскачиваясь равномерно… подскакивает, что-то великоват для каморки! если он упадет, завалится, мебель Генриха III, вот тогда будет полный трындец! я говорю о тех, кто под столом! ах! слоеное тесто из жильцов! Груда трупов в собственном соку! Они ничего не видят! они слишком заняты собой, своим собственным копошением… им нечем дышать, они сами себе выворачивают руки, головы, колени…
– Убийца! мой глаз! о, хулиган! Ты меня держишь, Андрэ? Бютор! Мой дорогой! Господа! «москиты»! мой малыш! моя любовь! Адель!
– К черту малышей! это все Жюль! это Жюль!
Есть еще трезвомыслящие люди! я один из них! почему?… Суета! Vanitatas!* ни один, ну ни один из жильцов меня не слушает! Немножко больше чувства, достоинства, мы бы бросились все на штурм! не взирая на качку… в огонь! огонь! колдун-сволочь-калека-акробат! в печку! я им повторяю! вою им:
– Это Жюль! Это Жюль! На приступ!
Бах! Ба-бах! мой рассказ был бы сплошным ба-бахом, если бы я позволил себе орать… но нет! но нет! достали! хочется точности! я вас не отвлеку в ба-бахи! Все эти обосравшиеся под столом, вонючее мясо, страх, ничего они больше не видят, ничего не понимают… настоящая опасность! ни черта! они сплелись в клубок… съеживаются, давят друг друга… они не видят буфета! я, я вижу его! буфет поднимается!.. на метр от пола! я вам говорил! Не меньше чем на метр! мне не мерещится! на метр, не меньше… удар! И врюк! так и есть! пусть все падает и рушится! И крак! раскалывается! вот что произошло!
«Подстольники» истошно орут! Дельфина откатывается подальше! от давки! она летает! она планирует в коридоре! Шлеп! На живот!.. Я тут, я вижу ее, а она зовет:
– Мариус! ааа! Ренэ! Жюстен! Клеман! доктор! доктор! Нас много, она зовет всех, кого знает…
– Что вы хотите?
Лили отвечает за нее!
– Кофе! кофе!
А… кофе! это славно!
– Шлюха! Мерзавка!
Я бы ее наказал!..
– Жюль, кофе! Иди поищи его, дрянь!
– Свет! Луи! посмотри, свет!
Женщины – мастера отвлекающих маневров! вы больше ничего не понимаете! не двигаетесь! не существуете?
– Что?… что? свет?
И действительно новые огни! С тех пор, как они бомбят Париж, подрывают мины, обстреливают целые кварталы, еще ни разу мы не видели сиреневых огней… да пусть их, ну, сиреневые так сиреневые! черт! сколько уже часов они трясут нас? Не нужно кричать из-под стола! стекло на моих часах? разбилось! разбилось! под столом они сшибаются головами… хватаются за чужие ноги…
– Это мое бедро, хулиган! заткнись, девка! лживый мерзавец!
Эхо снарядов отдается в башке, писк и скрежет мельницы раздирает уши! жуткий взвизг мельницы! крылья! чудо, что они не отлетели! четыре гигантских крыла! и Жюля к черту вместе с ними! а! ему все нипочем! заколдован! за него можно не беспокоиться.
Замечаю, что к некоторым звукам я более чувствителен, чем к другим… в голове у меня работает целый завод… вы бы согласились, если бы только услышали!.. башенные краны, электрические столбы, ременные передачи, испытательные стенды, а иногда… если б не мой характер, достаточно оптимистический настрой, моя лень, Арлетт, ревность, мои счеты с неким Жюлем, не будь у меня кота-гуляки, который к тому же еще и сбежал, моих рукописей, которые я, черт побери, оставил на полке, голова забита всякой ерундой, к тому же мои больные в диспансере… я, может, и позволил бы себя преследовать… преследовать? если б я ничего не делал, то пропал бы! о! никакого риска! я должен быть сейчас в Беконе! вот мысль, что меня преследует! я не должен валяться здесь и кататься от стенки к стенке вместе с этими подлецами! я должен быть в Беконе, это мой Долг!
Например, боль в сердце…
– Лили!.. Лили!.. мне плохо!
Она смеется, Лили… она смеется… выдержка у этой малышки!.. веселая! любезная… душевная! душевная, да! Ба-бах! Ба-бах! и небеса рушатся! пламя… осколки… зажигалки… и ничто не может лишить ее приветливости!.. Жюль ее смешит! взгромоздившийся-в-гондолу-акробат!.. ей он не кажется виновником всего! а я, в глазах Лили, чрезмерно строг!
Ба-бах! привратницкая вздрагивает, качается, наклоняется! трясутся стены и пол! и стол, и Норманс под ним! все поднимается! улетает! и буфет! опрокидывается! падает! всей тяжестью… А, их было не меньше двадцати пяти! пятидесяти… женщин… детей… сжавшихся… скрюченных! отряхиваются, стоя на карачках… спотыкаются… пошатываются… огромный Норманс… проваливается… на стуле… жена тянет его к себе… не отпускает! пристроилась на его жирных коленях, к счастью, буфет выравнялся… они его подняли… как-то скрепили… не весь… половину!.. вторую половину унесло ветром! на проспект!.. раскололся Генрих III!.. раскололся… но то, что осталось, – еще мебель, антиквариат!
– Не двигайся, Андрэ! Не двигайся! – плачет она.
Ба-бах! новый сейсмический толчок! падает барахло! жильцы растянулись на полу! откатились под стол! тут и другие подоспели сверху… да еще и с улицы! девчонка Туанон! а! она!.. малышка Мюрбат! Туанон Мюрбат! и ее лохматая псина… машет хвостом… они перебежали через улицу… хвостом задевает юбку Лили… девчонка, она не обращает внимания на своего пса… сразу же ныряет под стол, в груду тел, в переплетение рук, ног… Туанон, худенькая девчонка! она исчезает! Пирам* тоже хотел бы исчезнуть! он хочет к своей маленькой хозяйке, обнюхивает ноги… скулит… не может залезть!.. ну и куча мала там!.. и все кричат!
– Леон! Моя рука! Жан! Эмильен! Коленка! Артур! ойййй! рррры!
…Единое тело со множеством рук и ног… это одно тело со множеством глоток, которые вопят…
– Аааах!.. ррррруах! мое колено! Шарль! Нини! Жозеф!
На стуле, на коленках громилы. Дельфина не перестает орать: «Андрэ! Андрэ!»
И трааах! Ба-бах! эти молнии! на улице, где-то недалеко… может, в Маркаде? может, поближе?… вспышки!.. слепят глаза…желтый…зеленый… синий… чтоб у вас глаза повылазили, как у жабы!.. чтобы веки ваши больше не смыкались!.. чтоб вы лопнули!..
Шармуаз! Шармуаз, архитектор! другой архитектор! я вижу, как он пытается втиснуться под стол… и он тоже! тоже!..
– Эй! Шармуаз! Шармуаз!
На что он годится, этот Шармуаз? его не интересуют катастрофы! уверен, он даже не видит мельницу! как не видит и Клоуна наверху!.. единственное желание – пристроить свою жирную задницу под столом!.. ему хочется спрятаться, затаиться! дать бы ему под жопу, чтобы ускорить процесс! он колеблется!.. колеблется… не знает, как втиснуться… покачивается на коленях, локтях… словно дом на сваях… ему наплевать на наш дом! ему на все насрать, этому Шармуазу! на все! предательство Жюля?… бешенство взрывов в воздухе?… молнии, как пальцы, пронзающие облака!.. он не глядит! эгоист! «Под стол! под стол!» вот и все.
Впрочем, им всем наплевать!
– Вы не видите, что небеса разверзлись?
– Не двигайся, Андрэ! не двигайся, Андрэ!
– Шармуаз! Шармуаз! Они все крушат!
Я предупреждаю, все-таки предупреждаю!
– Дельфина! Дельфина! ты меня задушишь!
Ах, ах, задушенный!
– Как же, придавишь это дерьмо! идиоты! трусы!
Я ругаюсь.
– Вы же не знаете! Они взорвали клоаку! мина разорвалась внутри! в большом коллекторе на Монмартре!
Это ли не бедствие? триста метров под нами! Базилика перевернулась? Рухнула яйцеобразным куполом вниз!
Я прокричал им эту новость! пусть они задвигаются, пусть порвут друг друга на куски!
– Монмартр разломан посередине!
Баста!.. но они лезут еще глубже!.. спрессовываются в единую массу!.. а бомбы рвутся все ближе и ближе!
– Савоярд уносит ветер!
Надо, чтобы они знали! правду! Я видел, как он взлетел в воздух, огромный колокол! сколько тонн?… Потребовалось шестьдесят пять лошадей, чтобы дотащить его до вершины Тертр! это зафиксировано в анналах истории! Я ничего не выдумываю! на ветер! знаменитая колокольня Парижа! вот мощь разбушевавшейся бури! чума на наши домы! пусть отдают себе отчет о разрушениях, о взрывах в воздухе! под землей! везде! поглощенные только собой идиоты! Бе! бе! бе! бараны! «Ан! Ан! Андрэ!» О! нет, Андрэ, в самом деле! Андрэ! он больше не на Рынке! я вам сказал, на Рынке! я ошибся! прошу прощения! больше не на Рынке! во мне снова проснулся хроникер!.. легко ошибиться… errare!.. humamem!.. хроникер ошибся! в бумагах значится, что он Норманс!.. больше никакой птицы!.. он сменил прекрасную должность!.. и «Распределитель», пожалуйста!.. А, черт побери! я отстал от событий! она же мне говорила, по крайней мере раз двадцать, эта госпожа Туазель!.. «Он больше не имеет дела с птицей»…
Вы воочию видите свинство эпохи, нашего времени и безумие катастроф! какие промахи они заставляют вас совершать! у вас сложилось какое-то определенное представление о человеке, а он через день меняет свое имя! и он уже обретается в другом месте! и цена ему другая! а что касается телосложения – в этом тоже никакого постоянства! может стать намного толще? худее? по бумагам… по документам… он уже другая личность… мне тоже нужна бумага! где были мои мозги?… вместо того чтобы слушать бой барабанов в ушах, скорбеть о своих потерях, мне бы наброситься на него, пока он находился в столь затруднительном положении, жирная свинья? Дельфина на его коленях! «Бумага, Норманс! Бумага или смерть!»
Он ухватился за буфет, он не соглашается!.. я заставляю его волноваться!
Мои дорогие рукописи, они могут исчезнуть! три шедевра, лирические, иронические, там, наверху! Пот и кровь… «Король Крогольд»… «Бойня»… «Гиньоли»… не доплыли!.. нет больше бумаги!*
Отравленный парами едкой кислоты! пикринами! раздираемый ревностью, я упустил момент! он уйдет, великан Норманс! а я останусь тут, дурак! с Дельфиной на коленях!.. А, какой вздор! просто я растерялся! он сбежал бы, чудовищный Норманс! вместе с буфетом, кастрюлями, двадцатью пятью жильцами! и подъездом с железной дверью! взлетел бы в небо! если бы смог! а я остаюсь тут, ни с чем, моя посмертная слава!
– Эй, господин Норманс! бумагу мне!
Я собираю всю свою храбрость! Я ору!
Ба-бах! мы с Лили, и Шармуаз, и госпожа Клео отброшены, придавлены к другой стене каморки! А! суматоха! тюки! тела поверх тел! стол, вранг! прибывают! полно детей на столе! и даже мамаша! Какой вопль!
– Миленький! миленький! сделай! сделай!
Сделай что?
В другом углу важные особы:
– Хулиган! псих! дурак!
Придавленный, придушенный, почти без сознания, под столом, я все-таки пытаюсь думать! это стоицизм, да, или черт знает что это такое? Я думаю, что поезд ушел! я не могу себе этого простить! я прозевал Норманса, «распределитель»!
– Бумаги! Бумаги!
Ба-бах!
– Эй, Норманс!
Его тонна еще дрыгается! под нами! он не слышит!
– Буфет! полбуфета!
– Не двигайся, Андрэ!
Госпожа Туазель меня предупреждала, не раз предупреждала, что с его «птицей» покончено… а я, психованный дурак, я упустил свой шанс! Я тоже мог кричать «Андрэ! Андрэ!»… Ба-бах! схватить фортуну за хвост! И Деноэль, мой дорогой Робер, ничего не смог напечатать! все лежало в руинах!* ключи в дверях! Памела, моя горничная, меня предупреждала… дважды!.. трижды!.. что Рынок уже закрыли! что там занимаются другими делами!.. а? ля! ля! Я же его не украл, чтобы меня затырили в Дахе и даже хуже! подлый придурок! такие отношения! он был рядом! а я проспал! пушки, не пушки! «Бумагу, мсье! Бумагу! прошу вас!» мои поэзы! я говорил вам! больше ни листика бумаги! ни листочка!.. меня покинули Музы!.. и все клиенты! плывите себе, осведомители! Ах, мое полностью погибшее существование! Мой талант! Оставалось только оплакивать себя!
Вувы! Вувы! Йорик, бедный старик! Иссохший череп и слова! слова! слова!*
Я выдаю тираду за тирадой, ну и что?… в это время другие причитают, оплакивают улицу Гавено! «зонзон»* в воздухе! рикошет… осколки вонзаются в стены… Жюль зашатался… Туда! сюда!.. самолеты пролетают мимо… не задевают… отскакивают пули!.. фрррр! Простофиля! они ловко от него уворачиваются… слегка касаются, разворачиваются, писк, мяуканье… перелет… недолет… влууууууф! улетели!
Эта Дельфина невыносима со своими причитаниями… «Андрэ! Андрэ!..» Жюль не в духе, он убил бы ее, премерз-кий тип, хулиган, коллекционер ураганов и любитель конфеток!.. в придачу еще и развратник! развратник!
– Развратник! Развратник!
Надо бы ему напомнить… я специально цепляюсь за окно…
– Развратник! Развратник!
Жильцы не слушают!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45